«Был жуткий скандал». Потрясающая история женщины, создавшей Национальный художественный музей

В рамках проекта #дамаудобнаявбыту Анна Карпенко и Антонина Стебур рассказывают о Елене Аладовой – женщине, благодаря которой вы можете ходить в Национальный художественный музей.

Елена Аладова – женщина, без которой невозможно представить историю Минска и историю белорусского искусства. Основательница Национального художественного музея и его коллекции, страстная собирательница, авантюристка, готовая на невероятные приключения ради искусства, руководительница, которую до сих пор с придыханием вспоминают все, кто хоть сколько-нибудь интересуется искусством.

О насыщенной жизни Елены Аладовой вспоминает ведущая сотрудница научно-просветительского отдела Национального художественного музея Республики Беларусь Надежда Усова.

Топографика Аладовой: «Нельзя сказать, что у них была легкая жизнь»

– Елена Аладова со своим мужем Николаем Аладовым, известным белорусским композитором и первым ректором Белорусской консерватории, сначала жили в квартире на улице Ульяновской, затем – на Янки Купалы, в доме, который смотрит на цирк. Это дом со множеством памятных досок.

Когда речь заходит о таких домах и семьях, нам кажется, что они жили как-то особенно, на широкую ногу. Но это не так. Представьте, в квартире на Купалы жили не только ее родственники, но и родственники Николая Аладова, их трое детей, а еще студенты консерватории. Там был настоящий табор – 15 человек. Есть история о том, как Николай Аладов писал музыку. Он садился за фортепиано, накрывался пиджаком, чтобы не слышать детских криков и шума, и таким образом писал свои знаменитые кантаты.

Так что нельзя сказать, что у них была легкая жизнь.

Потом Елена Аладова переехала в квартиру на улице Карла Маркса. Окна этой квартиры выходили на Купаловский театр.

И наконец, третий ее дом – самый главный – это музей, который она построила в 1957 году.

Музей среди руин

Елена Аладова вместе с архитектором Баклановым хотела устроить музей совершенно по-другому. Сегодняшняя версия музея – это, если так можно сказать, вынужденный вариант. Аладова хотела поставить музей там, где сейчас стоит Министерство иностранных дел: на холме с видом на реку Свислочь. И вот представьте, стоит огромный особняк – храм: террасы, парк, Свислочь – огромная территория. К сожалению, этот вариант не случился. И музей разместили в узком пространстве по улице Ленина. Его в буквальном смысле этого слова «втиснули» в улицу. Улица сама по себе узкая, маленькая – даже фасад не виден. Только в этом году мы смогли снять с помощью дронов фасад здания. А так его можно снять только с крыши дома напротив.

Поэтому, с одной стороны, нынешний музей – это ее проигрыш, потому что она не смогла построить музей «на Свислочь». Но тем не менее в 1957 году он открылся – и это было первое здание в СССР, которое спроектировали специально под музей.

Здание проектировали и строили девять лет. Его строительство началось в 1951 году. Представьте: город лежит в руинах, и правительство решает, что городу, людям после войны нужны праздник и зрелища. Поэтому практически одновременно начинают строить стадион, цирк и музей. И то, что в Минске начали возводить Художественный музей, – это в первую очередь заслуга Аладовой.

Коллекция и мотивация: «Их могли бы расстрелять за мародерство»

До войны Елена Аладова работала в первой картинной галерее в Минске, которая открылась в 1939 году. К этому времени она была уже очень известным экскурсоводом.

Мы помним, что Минск заняли на шестой день войны. Представьте, сотрудники галереи – а их было человек 19, включая дворника и уборщика, – метались по галерее и не знали, что делать, потому что приказа об эвакуации коллекции не поступало.

Они начали упаковку и подготовку коллекции к эвакуации, но не успели ее вывезти – да и не на чем было: грузовик, на котором можно было бы увезти коллекцию в безопасное место, был реквизирован для нужд войны.

Единственное, что успели сделать Елена Аладова с Николаем Михолапом, на тот момент директором картинной галереи, это спрятать слуцкие пояса – они положили их в поленницу для дров на задворках галереи. Знаете, почему, как нам кажется, они так поступили? Потому что верили пропаганде, верили сообщениям из газет и радио, что через две недели немцев отбросят.

Они закрыли музей и ушли в эвакуацию. Есть подробнейшие дневники и Елены Аладовой, и Николая Михолапа о том, как они шли через разрушенный город, какие ужасы войны они видели. Они и не могли обмотаться слуцкими поясами – если бы их остановили на посту красноармейцы, их могли бы просто расстрелять за мародерство.

Как только сотрудники галереи покинули здание, началось разграбление коллекции самими же минчанами. Они залезли в музей, начали вытаскивать радзивилловскую коллекцию: дорогие грузинские ковры, именное оружие, шкатулки палехских мастеров – словом, все, что представляло ценность.

Всю свою жизнь Елена Аладова испытывала горечь, что не смогла спасти коллекцию. Хотя, конечно, виновата она не была, и никто не был виноват: как только началась война, первым делом начали увозить архивы КГБ. И, сколько ни ходил Михолап с требованием предоставить галерее возможность эвакуировать свою коллекцию, ему всякий раз отказывали.

Поэтому, когда после войны директором галереи и куратором коллекции стала Елена Аладова, ее первой задачей было восстановление коллекции и строительство музея. Просто представьте: в довоенной коллекции было 2711 работ.

Как Аладовой удалось построить музей: «Выделили 8 комнат на площади Свободы»

В Москве в штаб партизанского движения созывались художники и работники культуры – естественно, пригласили и Елену Аладову. Тогда как раз подходил идеологический праздник – 25-летие БССР, – и в честь этой даты правительство хотело устроить большую выставку.

Ее вызвали из Саратова, где она с семьей жила в эвакуации и работала заместителем директора по хранительской работе.

Именно там она познакомилась с Пантелеймоном Пономаренко – человеком, который обладал всей полнотой власти. Они подружились – эта была такая фронтовая, проверенная войной и временем дружба, которая сыграла огромную роль в жизни музея и коллекции. Все дальнейшие решения о коллекции сразу шли напрямую через Пономаренко. Их дружба сыграла не последнюю роль, когда в 1949 году Елена Аладова смогла начать строительство Национального художественного музея.

А пока с конца войны и до 1957 года музею выделили 8 комнат на площади Свободы. В то время там располагался Дом профсоюзов.

Как собиралась коллекция: «Ценилось прежде всего русское искусство»

Конечно, первые работы, которые попали в коллекцию музея, – это так называемые «идеологические» картины белорусских художников.

Однако главной целью было восстановление утраченной коллекции и пополнение новой. Довоенная галерея – это национализированные произведения искусства, которые доставляли в Минск из усадеб и замков. Как правило, эти коллекции включали в себя западное, русское и местное искусство.

Аладова начала с того, что составила по памяти опись утраченного имущества. Кроме того, у нас сохранились акты передачи так называемого дуплетного фонда из музеев Эрмитажа, ГМИИ им. Пушкина. Это те картины, которые не будут выставлены в больших музеях, – они передавались в Минск.

Елена Аладова старалась покупать те работы, которые были написаны в Беларуси, или тех художников, в биографии которых был «белорусский след». Для этого проводилась огромная исследовательская работа. Она обратилась к экспертам – например, пригласила Сендера Палееса: это был человек, который грезил идеей библиографического словаря белорусских художников с XII по XX век. И составил такой словарь: у него была огромная картотека белорусских художников. Елена Аладова заключила с ним договор на предоставление 600 имен художников, связанных с Беларусью, и платила ему за каждую карточку. Такой договор сохранился в личной коллекции ее дочери, профессора и музыковеда Радославы Аладовой.

Палеес предоставил ей все эти имена. По его картотеке целенаправленно шла закупка белорусских художников. Так были приобретены коллекция Хруцкого, коллекция Бялыницкого-Бирули. Так были закуплены все наши Зарянко, все наши Горавские, только Жуковского – 40 работ, и это же подвиг! Все художники – Шишкин, который бывал в Беларуси, Репин, у которого была дача под Витебском, – все это страстно закупалось.

И тем не менее номером один было русское искусство. Я недавно нашла статью за 1957 год, где Аладову обвиняют в том, что она покупает русскую живопись в ущерб белорусской. А почему она покупала русское искусство? Потому что музей должен был получить высокую категорию, категория зависела от уровня картины, а ценилось прежде всего русское искусство, которое считалось вершиной. Если в коллекции музея было много работ русских художников, музей получал высокую категорию, и, соответственно, зарплаты сотрудников и финансирование было выше.

Белорусская коллекция: «Она покупала художников в обход комиссии, сталкиваясь с критикой и негодованием»

Но тем не менее она старалась на все фронты: покупала в том числе и лучшие имена современной белорусской живописи. Например, все 8 работ Израиля Басова – это заслуга Елена Аладовой. Первую работу она купила еще в 1960 году, а последнюю – в 1972 году, за пять лет до своего ухода с поста директора музея. После нее Басова никто не покупал. Благодаря ее авторитету и широкому кругозору в коллекции Национального художественного музея оказалось много замечательных работ художников-формалистов – тех, кто не совсем соответствовал канонам соцреалистической живописи.

Она часто покупала этих художников в обход комиссии, сталкиваясь с большой критикой и негодованием, потому что выросла в 20-е годы, общалась с художниками-авангардистами того времени и прекрасно знала цену формального поиска. Время послало нам такую женщину.

Кроме того, после строительства музея Елена Аладова приобрела просто колоссальный авторитет. В самом музее на первых этажах часто проходили республиканские выставки. Попасть на эту выставку – пять залов первого этажа, а это мало – было очень сложно.

Часто Елена Аладова настаивала на том, что музею что-то крайне необходимо. Не все удавалось: что-то уводила Москва, как знаменитую «Партизанскую мадонну» Савицкого, действительно мощную вещь. И Савицкий по просьбе Аладовой через 11 лет написал минский вариант, «Мадонну Минскую».

Что-то ей не удавалось, конечно. Например, картина Василия Сумарева «Мой дом» была распределена в Ташкент, и он для Аладовой сделал повторение.

Один из главных подвигов Елены Аладовой

Один из главных подвигов Елены Аладовой – это возвращение Витольда Бялыницкого-Бирули в Беларусь. Аладова в буквальном смысле этого слова вписала Бялыницкого-Бирулю в белорусскую историю искусства. Это сейчас он в нашем сознании прочно занимает позиции как великого белорусского пейзажиста, а тогда о нем мало кто знал. Как раз в 1944 году Елена Аладова готовила выставку, посвященную 25-летию БССР, и искала имена художников с белорусскими корнями. Кто-то сказал ей, что Бялыницкий-Бируля родом с Могилевщины, – и она тут же с ним познакомилась. В 1945 году она купила 10 картин Бялыницкого-Бирули, когда его пейзажи никому не были нужны.

Более того, в один из первых приездов Аладова и Бялыницкий-Бируля выясняют, что они дальние родственники по линии Чарноцких. В 1944 году он соглашается принять участие в выставке, она пишет о нем первую статью, где называет его белорусским художником, хотя он уже 50 лет не жил в Беларуси. Она вернула его и включила в историю белорусского искусства.

На этой выставке Елена Аладова знакомит Бялыницкого-Бирулю с Пантелеймоном Пономаренко, и тот тут же предлагает художнику приехать в Беларусь. В 1947 году ему предоставляют Белую дачу, куда семья Бялыницкого-Бирули переезжает, и в течение двух месяцев художник пишет более 30 белорусских пейзажей. В конце 40-х Бялыницкий-Бируля на съезде художников заявляет о том, что он белорусский художник. Елена Аладова и Якуб Колас планируют открыть его музей в Минске. Однако планы нарушают внезапная смерть дочери Любы и последовавший за этим инсульт художника.

Елена Аладова продолжает вести переговоры с женой Еленой Бялыницкой-Бируля и покупает у нее коллекцию художника, а также всю обстановку его дачи «Чайка» Тверской области. Так в коллекции Национального художественного музея оказываются 342 картины Бялыницкого-Бирули, а сам он становится классиком белорусского искусства. Она перевернула историю!

В 1982 году открылся музей Бялыницкого-Бирули, но не в Минске, а в Могилеве. Представьте, она еще в 1944 году первой заявила о Бялыницком-Бируле как о белорусском художнике, и, конечно, судьба этого художника волновала ее. Тогда, в 1983 году, уже на пенсии, она написала новым властям записку, в которой объяснила, что музей Бялыницкого-Бирули нужно открывать в Минске, а не в Могилеве, что это художник мирового уровня.

Возвращенные шедевры: «Она нашла грязную тряпку, на которой непонятно что было изображено»

Она также «вытащила» из Кальварии работу Яна Дамеля, которой мы теперь гордимся. Представьте, она нашла грязную тряпку, на которой непонятно что было изображено. Никто не понимал, что это. Она прочла у Владислава Сырокомли, что на этой «тряпке» должна быть работа Яна Дамеля «Моление о чаше». И вот только в прошлом году, когда Минску было 950 лет, нужно было сделать подарок городу, полотно отреставрировали и оно стало частью нашей экспозиции. Сколько оно лежало? Более 60 лет.

Проблемы с коллекционерами: «Ей отдавали работы без расписок»

Авторитет Елены Аладовой был настолько высок, что многие коллекционеры ей доверяли. Например, ей отдавали работы без расписок – а ведь иногда у нее не получалось расплачиваться сразу. И в архиве хранятся такие угрожающе телеграммы: «Мы подаем на Вас в суд! Немедленно оплатите работы!», когда произведения уже 3, 5 или 6 лет висят в музее. Потом были проверки госконтроля – кто же их отменит. И она вынуждена была оплачивать многое своими деньгами, ее муж Николай Аладов в шутку говорил: «Я играю на Ленин музей». Но он был абсолютно не против.

Аладова увела коллекцию у Третьяковской галереи

Она же «увела» коллекцию Лидии Руслановой (с которой, кстати, была очень дружна), которая была отсужена у Третьяковской галереи. Русланова была этапирована в ГУЛАГ по делу ее мужа генерала Владимира Крюкова – по делу «заговора военных». Поскольку Русланова могла «поднять шум на всю страну», ее тоже арестовали. Русланова пробыла в лагерях 6 лет. После смерти Сталина Жуков ее освободил, но картины – 132 из ее прекрасной коллекции – были арестованы НКВД и переданы на хранение в Третьяковскую галерею. Третьяковский музей посчитал, что Русланова уже не вернется на свободу, поэтому вся коллекция была оформлена на баланс музея. Когда же она вернулась, ей пришлось через суд забирать свою коллекцию. И какие-то вещи ей не отдали – например, работу Васнецова. Конечно, она рассердилась и стала на принципиальную позицию: ничего не продавать Третьяковке. И тут появляется Елена Аладова и покупает 37 произведений у Руслановой в коллекцию Национального художественного музея. Среди них, например, Брюллов, Кустодиев, Репин и другие.

Третьяковская галерея часто ставила препоны. Например, Аладова добыла дипломную работу Сурикова. Но Третьяковка не отдала ее, а забрала себе.

Кстати, некоторые работы Елена Аладова добывала хитростью. Например портрет Екатерины Второй кисти, как тогда считали, Рокотова. С одной стороны, Екатерина II для белорусских земель – это такая злобная тень. Но в их советские времена Екатерина II считалась великой императрицей. «Екатерину» она «вырвала» интересным способом: зашла в Русский музей, увидела ее на реставрационном столе и восхитилась портретом. А замдиректора Русского музея был ее однокурсником. Директор в тот самый день оказался в командировке – значит, у замдиректора было право подписи. И она говорит: «Отдайте!» Он взял и подписал приказ о передаче этого портрета музею в Минске. Она быстро упаковала работу, села в поезд и в тот же день выехала в Минск. На следующий день директор Русского музея вернулся из командировки – был жуткий скандал. Но ему сказали: «Аладова уже на подъезде к Минску, что ж вы, будете скандал такой устраивать?» И Екатерина прибыла к нам.

Абсолютно авантюристская история, невозможная в наши дни!

«О ее хлебосольных столах ходили легенды»

Удивительно, как эта женщина успевала еще и готовить: о ее хлебосольных столах ходили легенды. На 70-летие Елена Аладова задумала испечь необыкновенный торт, чтобы удивить всех. И печку такую не нашла, поэтому поехала в Литву, где печь была, и испекла-таки торт в виде греческой амфоры, и привезла его на свой юбилей – поразила всех!

Она одаривала своих московских коллег, которые помогали ей с возвращением коллекции: в Москву отправлялись ящики с яблоками, парная телятина. Гости не уходили из дома Аладовой без ее знаменитых кулебяк или домашних пирожков.

Нужен был этот воздух: «Она приходила в музей каждый день»

Я пришла в музей в 1981 году, мне было 22. Меня поселили в отдел передвижных выставок, в комнату, где шесть человек сидели как селедки в бочке. И там в предбанничке был стол, за которым работала машинистка. И туда приходила Аладова – она приходила в музей каждый день, чтобы выпить чашку кофе с Юрием Александровичем Карачуном, он ей отчитывался, рассказывал новости, хотя жили они на одной лестничной площадке. А потом она садилась на диванчик и просто смотрела, как бегает молодежь, которая ее уже не знает.

Ей нужен был этот воздух. Воздух ее музея.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: Сергей Гудилин.