Вместе с Samsung продолжаем проект «Арт-актив» о современном белорусском искусстве. Мы выбрали художников, иллюстраторов и фотографов, которых заметили в родной стране и за ее пределами, и знакомим вас с их творчеством.
Краткое содержание интервью
- Кто эти люди на портретах: «У меня есть папка моделей под названием “на все согласны”»
- О том, как рисовала мультики и набивала татуировки: «Там все равно есть рамки – максимально “отпустить” себя я могу только в живописи»
- Зачем современному искусству реализм, и кто его покупает: «Я не продала в Беларуси ни одной своей живописи»
- О международном признании и выставке в минском переходе: «Бабушки, которые продавали свои носочки, очень перепугались»
Виктория Савенкова
Художница-реалистка, занимается живописью и графикой. Окончила Гомельское художественное училище по специальности «Живопись» и Белорусскую государственную академию искусств по специальности «Дизайн». Выставляется в Беларуси, США, Испании и Италии.
В мастерской художницы – только хозяйка и мы с фотографом. Но ощущение, что тут полно людей, не покидает: со стен, шкафов и полок на нас смотрит с десяток лиц. Настолько реалистичных, что, кажется, заговори они, мы бы не удивились.
Тут Виктория работает недавно: раньше писала в одной из комнат на съемной квартире, а теперь строит дом, где будет новая просторная мастерская.
Здесь, признается художница, ей тесновато – «не хватает разбега» для больших форматов. А предпочтение она отдает как раз им: самые большие работы достигали размеров 1х2 метра.
Это видео снято на фронтальную камеру Galaxy Note 10+
– Когда пишу такие картины, приходится бегать туда-сюда. Но мне нравятся масштабные работы – на них можно лучше передать все эмоции. Да и по времени на это уходит примерно столько же, сколько на маленькие, – 2–3 месяца: они даже иногда даются сложнее.
Кто эти люди на портретах: «У меня есть папка моделей под названием “на все согласны”»
– Это мои друзья и знакомые, которых заношу в базу и подбираю оттуда нужные типажи под определенное настроение работ. Если понимаю, что один человек его не передаст, могу скооперировать его с другим.
– То есть на ваших работах они не выходят один в один, как в жизни?
– Да у меня и нет такой цели, если это не портрет на заказ. Сходство, естественно, есть, но я могу поменять и цвет глаз, и мимику, если мне это необходимо.
Это не кардинальные изменения, но я и не пишу для того, чтобы человек себе понравился.
Об этом предупреждаю еще на этапе съемки: изначально я всегда провожу фотосессию, где делаю 400–500 снимков и потом собираю из них своеобразные коллажи, с которыми работаю.
И своим моделям я сразу говорю, что не буду рисовать их идеальную версию: там будут и морщинки, и пятнышки, и неровности кожи.
Отфотошопленный образ – это не про меня. Я про эмоции и драматизм.
Люблю людей, которые это понимают: такие у меня попадают в папку под названием «на все согласны», и с ними получаются самые откровенные и душевные образы.
– А нет профдеформации, когда идете по улице, видите человека и понимаете, что очень хотите его нарисовать?
– Нет. Даже если мне нравится образ, я не могу подойти к кому-то, кого вижу в первый раз, и просто так предложить ему поработать вместе.
Во-первых, я сама по себе довольно интровертная.
А во-вторых, мне надо знать модель хотя бы немного, чтобы передать образ, который я задумала.
Да, многие эмоции я могу додумать и сама, но хотя бы что-то нужно взять от изначального характера человека.
Кстати, как ни странно, самые лучшие мои драматические работы нарисованы с максимально позитивных людей – я просто вижу, что они будут прекрасны и в другом образе.
О том, как рисовала мультики и набивала татуировки: «Там все равно есть рамки – максимально “отпустить” себя я могу только в живописи»
– Я три года проработала на мультстудии. В какой-то момент подумала, что мне это будет интересно, позвонила на «Беларусьфильм», сказала: «Я художница и хочу у вас работать». Меня взяли.
Мы делали мультсериал и какую-то рекламу. Не знаю, как это работает сейчас, но тогда мы прорисовывали каждое движение на кальке, фотографировали, сканировали, а потом собирали все на компьютере.
Больше всего меня поразило, как снимают кукольные мультфильмы. Все эти модельки высотой 20 см, у которых гнутся ручки, ножки и пальчики, – это что-то потрясающее. Хотя в детстве такие мультики я не очень любила.
В последнее время на передний план, конечно, выходит компьютерная анимация, но тот процесс, которым мы занимались, был захватывающим.
Правда, со временем я поняла, что изучила его от и до, мне тесно и нужно двигаться дальше. И я ушла.
– В татуировки.
– Да, я и сейчас этим занимаюсь: сама создаю эскизы и делаю тату. Рисовать я умею априори и работаю в любых жанрах и с любыми сюжетами.
Но татуировка нравится мне не с точки зрения самореализации через рисунок на чьем-то теле. Для меня куда интереснее сам процесс изучения человека, чтобы понять, какой он, что ему подойдет и понравится.
У меня нет потребности воплощать все свои идеи в этой сфере – скорее, суть в том, чтобы сделать что-то максимально гармонирующее с клиентом.
Для такого результата надо подстраиваться, но это не проблема – максимально «отпустить» себя и творить без всяких рамок я могу в живописи.
Я ведь всегда знала, что буду ею заниматься, хоть после окончания Академии искусств и не писала довольно долго.
Просто для того чтобы уйти в это с головой, нужен был подходящий эмоциональный момент: рисовать просто так – это хобби.
Я поняла, что пора, когда ждала ребенка: решила, что после рождения дочки вообще ни на что не будет времени, так что тянуть нечего. А по итогу как начала писать в 2014-м, так и не смогла остановиться (смеется).
Прежде чем продолжите читать: наведите курсор или нажмите на картинку,
чтобы посмотреть крупнее.
Это фото мы сделали на ультраширокоугольную камеру Galaxy Note10+, которая позволяет снимать детально.
Зачем современному искусству реализм, и кто его покупает: «Я не продала в Беларуси ни одной своей живописи»
– Я занимаюсь реализмом не потому, что он актуален или неактуален, а потому что мне в этом жанре комфортно.
Это как язык твоего творчества: у скрипача ведь никто не спрашивает, почему он играет на скрипке, а не на фортепиано, – значит, свои эмоции он может выразить только через этот инструмент.
– Или просто научился играть только на нем.
– Возможно, но я не вижу смысла учить что-то новое с нуля, когда уже есть язык, который я хорошо знаю и на котором хорошо разговариваю. Да и в конце концов, если что-то модно, еще не значит, что ты это любишь.
Я начинала с гиперреализма – с того, чем классическая школа живописи, которую я изучала, заниматься строго запрещает.
Прорисовывать реснички, волоски и поры, использовать яркие тона – все это считается дурным вкусом. Но в нарушении правил есть особое удовольствие – таким образом и формируется стиль.
Кстати, только в Беларуси меня постоянно спрашивают, рисую ли я на принте – то есть на печатном изображении, которое покрывается чем-то сверху.
Этот вопрос, в отличие от США, Италии или Испании, тут мне задают практически на каждой выставке – хотя для меня это очень странно, потому что ответ очевидно отрицательный.
Особенно забавно, когда об этом спрашивают художники. На «Осеннем салоне», например, один из таких пытался убедить меня в том, что это принт, даже после того, как я показала ему видео процесса, – мне не очень хотелось с ним спорить, но это было довольно смешно.
Первые мои работы были очень гиперреалистичны, но потом я наигралась, подустала и ушла в реализм. А это достаточно широкий стиль: реализмом, в общем-то, можно назвать любое изображение, на которое ты смотришь и понимаешь, что перед тобой тот или иной предмет.
Теперь я делаю больший упор не на технику, а на эмоции – и для этого играю с цветами и добавляю какие-то абстрактные моменты.
Но с этим мне пока сложновато: когда два месяца вырисовываешь каждый штришок, не всегда поднимается рука замазать все это одним широким мазком. Это надо уметь отпускать – пока я все-таки часто боюсь испортить работу.
– Бывало, что портили?
– Конечно. Иногда два месяца пишешь, а потом смотришь – и что-то не то. Технично все сделано прекрасно, и многим бы это понравилось – но для меня это скучно и пусто.
Такие работы я закрашиваю или отставляю до лучших времен, хотя их спокойно могли бы купить.
– А кто покупает ваши работы?
– Я не продала в Беларуси ни одной своей живописи.
Мои покупатели – в основном люди из США, Испании, Германии, ЮАР. Там реализм довольно актуален: в Штатах и Европе есть музеи и галереи, где выставляют только работы этого направления, и есть коллекционеры, которые собирают исключительно реалистичное искусство.
Я продаю работы от 100 до 7000 долларов: все зависит от объема, времени и затраченных усилий. И очень люблю за эту возможность интернет – он сделал колоссальный прорыв в арт-сфере.
Ты пишешь себе в своей маленькой мастерской, но при этом можешь выставляться и продаваться по всему миру – это потрясающе.
Это видео снято на камеру Galaxy Note 10+. На этой картине пока только один слой – над полотном Виктория работает всего неделю.
О международном признании и выставке в переходе на Комаровке: «Бабушки, которые продавали свои носочки, очень перепугались»
– Как молодому белорусскому художнику попасть на мировой рынок? У вас ведь это получилось.
– Оттачивать свои навыки и искать возможности реализации надо самому – тут опять же спасибо интернету.
У меня нет ни связей, ни родственников в этой сфере, и эта история не о том, как меня, такую замечательную и гениальную, кто-то заметил и куда-то пригласил.
Может, у кого-то так и бывает, но я в это не верю – если это не надо тебе, то ты никому и не нужен.
Все проекты, в которых я участвовала, я нашла сама или через американское сообщество художников PoetsArtists («ПоэтсАртистс»).
Моя первая попытка выставить свою работу была в Италии: дебютный опыт на выставке ArtelagunaPrize («АртелагунаПрайз») в Венеции сразу оказался удачным – работа прошла в финал.
Это потрясающее мероприятие: организаторы берут полный срез современного искусства и работают с очень разными жанрами.
Мне очень хотелось увидеть свою работу в этом пространстве, а когда это получилось, эмоции были незабываемыми. На открытие пришли тысячи человек, был диджей, живая музыка, невероятная подача и масштаб – я и не знала, что искусство может быть таким праздником.
Потом были публикации в международных арт-журналах, другие конкурсы и выставки в Чикаго, Нью-Йорке, Сарагосе и других городах.
Работа Black Forest для конкурса по мотивам оперы «Лоэнгрин», которую проводит фонд Вагнера.
Здорово было увидеть свою работу на выставке Modportrait («Модпортрет») в Европейском музее современного искусства в Барселоне, где представлены только реалистичные работы. Там, кстати, тоже очень классный подход к организации выставок: в галереях все общаются, знакомятся и что-то обсуждают – это очень заряжает.
У нас, к сожалению, пока не так: на «Осеннем салоне» я стояла возле своей работы – и люди, хоть и смотрели с интересом, боялись подходить.
Чтобы рассмотреть работы, кликните на них. А потом продолжайте читать.
– На вашей выставке в метро в рамках проекта «15 картин» было так же?
– Нет, вот там в плане эмоциональной отдачи было ого-го.
Переход на Комаровке – это, конечно, место, абсолютно далекое от привычного выставочного пространства.
И люди там очень разные – не такой культурный срез, который специально пришел заценить твое искусство, но тем интереснее это было.
Кто-то просто оборачивался и глазел, кто-то подходил и спрашивал, что это и почему оно здесь. Были и очень странные вопросы: «зачем тут это пятнышко» или «почему на крупной работе обрезан лоб».
А бабушки, которые продавали свои носочки, очень перепугались, когда журналисты начали фотографировать меня рядом с ними.
Мы пообещали, что это никуда не пойдет, но у меня остались очень милые открытки: моя работа, а рядом женщина ночнушечку продает.
Вот такая интеграция искусства в обычную жизнь меня вдохновляет – есть в этом что-то настоящее и колоссальное.
Выставка длилась всего час, но эмоций у меня было столько, что я не могла заснуть всю ночь.
Я очень люблю, когда искусство получается таким живым, – мне неинтересно «вывеситься» где-то просто ради галочки. Я из-за этого и из Союза художников ушла – не чувствую там той эмоциональной отдачи.
На самом деле я бы с удовольствием больше выставлялась у нас: вывезти большие работы за границу – дорогое удовольствие, а здесь они все равно стоят.
Хочется, чтобы и тут появлялось больше выставок и мероприятий, где можно общаться, обсуждать и учиться, – мне нравится, когда художники не замыкаются на достигнутом, а перенимают новый опыт и понимают, что им есть куда расти.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: Виктория Мехович для CityDog.by.
ООО «Самсунг Электроникс Рус Компани», ИНН 7703608910
Является ли фотография искусством?
Есть ли такое направление в живописи как "Картина похожая на фотографию"?
Главное ли в этих работах фотореализм?
Каков ваш уровень понимания фигуративной живописи и как того как работают галереи, музеи и арт рынок?
Ваше понимание в искусстве глубже чем у кураторов музея купивших работы художника?
Гарадскі Сабачка, ответе для себя на эти вопросы, мне ваши ответы не интересны, мне и так ваш уровень понятен как "специалиста".
Вы конечно можете высказать свое мнение, но критиковать не имея малейшего представления предмета, решать "картина похожая на фото" или "кубики - квадратики" являются искусством или нет, и несут ли художественную ценность лучше не стоит.
Будьте добрее, удачи
Ну, вы же поняли смысл мною написанного, но зацепились как будто я отрицаю фотографию и такую живопись как искусство в принципе. Не туда свой гнев направили.
Удачи
Плюсую еще ситидогу за такие интересные статьи)
А рассуждать конечно каждый имеет право... я ни как не хотел обидеть и вас.
Но следуя вашей логике , например, можно ли искусством считать ‘квадрат Малевича?’