Любовь, ревность, конформизм и оккупированный немцами Минск: CityDog.io рассказывает об уникальном дневнике школьника, который жил в столице 80 лет назад.
ВАЖНО: впервые этот текст вышел в январе 2019 года.
«Представите автора совсем не таким»: почему этот дневник уникальный
«І той, хто пажадае знайсці тут, у гэтым сшытку, цікавыя перажываньні нейкага юнака – знойдзе толькі апісаньне шэрых дзён суворага ваеннага існаваньня. Тут – столькі дробязей, ня стоячых сапраўднага чалавека, столькі гразі, бруду, што кожны, хто акрамя мяне прачытае гэтыя старонкі, уявіць аўтара зусім, пэўна, не такім, які ён намаляваны на вокладцы, але вайна ёсьць вайна».
Дмитрий Семенов родился в Минске в 1926 году в семье экономистов, жил на площади Свободы, в самом центре. Во время немецкой оккупации учился в фельдшерской школе и работал в краеведческом музее, был знаком со многими видными деятелями белорусской культуры и общественности, оказавшимися в оккупированном городе.
Дневник Димы Семенова опубликован в 2012 году книгой в серии «Бібліятэка часопіса “Беларускі гістарычны агляд”» и, помимо прочего, прокомментирован ровесником и знакомым автора – известным деятелем белорусской эмиграции Витовтом Кипелем.
Оригинал дневника состоит из шести тетрадей, охватывающих 1943–1947 годы, из которых к периоду немецкой оккупации Минска относятся только первая и часть второй тетрадей. Записи в этот период Семенов вел на двух языках: сперва на белорусском, потом какое-то время на русском и наконец снова по-белорусски.
Обложку дневника когда-то украшал портрет автора – правда, в какой-то момент его отклеили. Осталась лишь подпись: «Малявала Галіна Віер падчас працы ў Музэі». Галина была дочерью Габриэля Виера – молдаванина, художника-реставратора, который во время оккупации занимался восстановлением иконы Матери Божьей Минской, хранившейся в краеведческом музее, где тогда же работал и Семенов.
Карты, спиритические сеансы и конформизм: как жили в оккупированном Минске
«Выйшаў я на вуліцу. У калітцы натыкнуўся на нейкага немца. Той німаведама чаго, убачыўшы мяне, аддаў чэсьць, і мне прыйшлося сказаць яму “Heil Hitler”»...
Первая запись в дневнике датирована 1 января 1943 года. Приход нового года Дима отмечает в гостях у знакомых, где играет в карты и выигрывает 200 марок – сумму, на которую можно было купить четыре пачки сигарет.
Вечером парень с друзьями пробовал устроить спиритический сеанс – «круціць сподачак», но у них ничего не получилось. Мистика в то время вообще была у минчан в моде: уже на следующий день домой к Семеновым приходит гадалка, но Дима отказывается от ее услуг. Зато, как видно уже из первых записей, 16-летний автор дневника был не прочь и покурить, и выпить – причем его родители об этом знали и не препятствовали.
Безусловно, Семенов не поддерживал слепо оккупантов, но и к советской власти относился довольно холодно – возможно, под влиянием немецкой пропаганды.
Лишь несколько раз Дима упоминает о немецких облавах на улицах города, которые проводились для насильственного вывоза людей в Германию, – при этом он избегает даже самого слова «облава», хотя и боится, что ему самому как достигшему 16 лет может грозить вывоз.
Автор умалчивает как о нацистских акциях устрашения и террора, так и о массовых убийствах – впрочем, это можно объяснить не равнодушием, черствостью или безразличием, а, скорее, нежеланием навлечь гнев гитлеровцев на себя или знакомых, которые могли читать дневник.
Во многом Семенов, возможно, и был конформистом – но стоит ли обвинять в этом подростка? Спокойно воспринял Дима даже приказ о выселении его семьи из своей квартиры, поступивший в октябре 1943-го: тогда в Минск как раз начинали прибывать эвакуированные перед наступлением Красной армии оккупационные учреждения и беженцы со Смоленщины и Брянщины.
В подробностях автор дневника описывает гибель мирных жителей и разрушения от крупнейшего налета советской авиации 2 мая 1943 года. Его школьные экзамены в конце учебного года в 1943-м совпали с еще одним событием в жизни Минска – взрывом в городском театре 22 июня, организованном партизанами. В результате погибли 13 человек, многие получили ранения – в том числе и несколько Диминых знакомых.
Как Дима ходил в театр
«Дзень удалося заняць крыху кіном. Пайшлі са Слаўкай. Бязумоўна, спазьніліся. Хронікі ня бачылі. Глядзелі фільм “Рай халасьцякоў” пры ўдзеле Heinza Rühmanna. Фільм, здаецца, лепшы, як палова астатніх, але...»
Парень подробно записывал, какие книги прочёл, какие спектакли и фильмы посмотрел (книги были на русском языке, оставшиеся с довоенного времени, спектакли в театре шли на белорусском, а вот фильмы в кинотеатрах тогда крутили немецкие). Семенов с гордостью отмечал, что знает почти весь театральный репертуар, за исключением пары спектаклей, зато «бачыў тое, чаго ніхто не бачыў» – генеральную репетицию спектакля «Кастусь Каліноўскі».
Правда, в театре не все было гладко: «Чуецца ўвесь час расейскае “словцо”». Дело в том, что в Минске в оккупации остались в том числе и некоторые актеры театров, гастролировавших в городе в первые дни войны.
Как ни странно это звучит, но во время оккупации минская молодежь фактически впервые приобщилась к общеевропейскому информационному и культурному пространству. Люди смотрели фильмы и слушали музыку, популярную в Европе, чего нельзя было представить перед войной.
Даже подписи на фотографиях и поздравительных открытках молодежь делала на немецком языке. Для дневника Семенова вполне характерны подобные фразы с немецкими вкраплениями: «Другія людзі, каму гаварыў я аб ім, кажуць: “ён ня быў тваім Freund’ам, а толькі Bekannter”, але гэта ня так. Ён мой найлепшы Freund!»
Есть в дневнике и упоминания о девушках, которые встречались с немцами: «Сшытак, што перадала мне Іра, аказаўся дзённікам Галі. Ніколі не чакаў ад гэтай дзяўчыны такіх рэчаў. Ніякае маралі. Амаль што прастытутка. Немцы мяняюцца, як у калейдаскопе».
В этом здании и работал Дима.
Любовь и ревность
«Не правда ли, удивительно, что ласковая кличка, которой называет меня Ира, – Spitzbube – значит не только “плутишка”, как хотела бы Она, но и “висельник”? Не очень приятно. А Она этого не знает и продолжает все в том же духе...»
Особое внимание в дневнике, конечно, уделено отношениям между парнями и девчатами: «Цяпер крыху аб асабістым жыцьці. У групе ёсьць колькі прыгожых дзяўчат. Мне падабаецца адна зь іх, Іра Пархімчына. Першы раз у жыцьці зрабіў, мусі быць, дурасьць, напісаў ёй ліст. Пэўна, я зайшоў далёка, бо ніколі ня думаў, што мною яна будзе так памыкаць».
Вообще, дневники, письма и записки были важной частью отношений между подростками: «На лекцыях у школе ўвесь час перадаём пісулькі, ды так, што да канца 6-й лекцыі ўся падлога проста белая».
Дима в итоге решился пригласить Иру на спектакль в городском театре – шла пьеса Франтишка Олехновича «На Антокалі». Парню понравилось, а вот девушка, как выяснилось, больше любила «драмы». Чтобы не ударить в грязь лицом на вечеринке, Дмитрий научился танцевать танго.
Заболев и лежа дома, он через друзей обменивается с любимой девушкой письмами. «Просіць Яна прачытаць гэты самы дзёньнік. Сяджу і сінім алоўкам выкрэсльіваю розныя глупствы». В итоге получилось так, что Дима с Ирой поссорились, а закончилась ссора совсем уж резко: «Зайшло аб слове “бредить”, а яна ня ведае, што яно значыць. Я і лясьні: “Трэба чытаць клясыкаў. Ты ня ведаеш нават сваёй улюблёнай расейскае мовы”. На тым і разыйшліся».
Потом, конечно, помирились – но осадочек остался: «Ніколі не чакаў, што Іра на самой справе падфарбоўвае вочы. Губляе яна козыры ў маіх вачах».
С определенного момента Дима даже начал вести дневник на русском языке, который, видимо, был понятнее его любимой, но в начале лета 1943-го влюбленные поссорились: «Годзе! Больш ні слова па-расейску. Тым больш і з-за таго, што Іра ня ведае, што я пішу дзёньнік. Больш Яна яго ў руках трымаць ня будзе».
В конце июня 1943-го Дима решил порвать с Ирой, причем по довольно странной причине – из ревности к... мертвому сопернику: его якобы смутило, что девушка слишком сильно убивалась по младшему сыну поэтессы Натальи Арсеньевой Ярославу, погибшему во время того самого взрыва в театре 22 июня 1943 года.
Вскоре Дмитрий уже пишет о любви к 22-летней девушке-соседке Лене – и добивается от нее взаимности. Осенью 1943-го они клянутся, что через 10 лет встретятся в Минске.
После войны
Жизнь в послевоенном Минске по-своему дописывала сюжеты героев этого дневника. Уже на первых страницах Дмитрий упоминает о своих соседках, сестрах Чечнёвых: Лене, Алле и Вале. С младшей, Валей, он вместе учился, а в старшую, Лену, был влюблен.
В дневнике младшие сестры упоминаются довольно часто, но без особой конкретики, а между тем у этих девушек, переживших в Минске немецкую оккупацию, была трагическая судьба. Как известно, 3 января 1946 года в Минске произошла еще одна большая трагедия – во время пожара на новогодней вечеринке в клубе НКВД (современный адрес – площадь Свободы, 4) погибло несколько десятков молодых минчан. Среди них оказались Валя и Алла Чечневы – им было 19 и 20 лет соответственно.
Прощание с Родиной
«Настрой у Радзе так сабе. Фронт блізка. Ужо каторы дзень чуваць гарматную страляніну. Стала ведама аб раптоўным начным ад’езьдзе Гэнэральнага Камісарыяту. Над сквэрам лётае попел і кавалкі паперы, рэшткі спаленых справаў...»
Еще в конце 1943-го, когда советские войска только вступили на территорию БССР, немцы готовили вывоз археологических коллекций минского краеведческого музея в Германию. Как раз в это время Дмитрий Семенов перестает вести свои записи. Но последующие события, видимо, сильно его потрясли – так в дневнике появляется последняя «минская» запись о событиях 28-29 июня 1944 года, когда Семёнов вместе с другими сотрудниками учреждений и местной администрации покинул Минск, навсегда распрощавшись со своим домом. Родители ехать отказались – больше Дима их никогда не увидел.
Выехав из Беларуси перед возвращением советской армии, Дмитрий Семенов поначалу оказался в силезском Ратиборе, где занимался разборкой документов вывезенного туда частично архива Академии наук БССР. После войны автор дневника жил в лагерях для перемещенных лиц, женился, затем оказался в Америке, где окончил Ратгерский университет по специальности «политология», но работал химиком.
Умер Дмитрий Семенов в Нью-Брансвике, штат Нью-Джерси, в 1982 году.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: Из архива автора.
