«Мне в Минске нравится: город серый, тусклый и безжизненный». Как чувствуют себя в столице те, кто тут не родился

«Минск полон всякой стремной, китчевой фигни», – радуется один из наших героев. Как чувствуют себя в столице те, для кого она стала второй или третьей родиной.

ГЛЕБ КОВАЛЬСКИЙ
режиссер, родился в Витебске, в Минске уже 6 лет

– Зачем я сюда переехал. В 16 я окончил школу, поступил в минский универ и переехал. Я не совсем осознанно делал этот шаг и далеко не заглядывал. В какой-то степени это было желание моей матери. Она, конечно, рассчитывала, что я «зацеплюсь» в Минске. 

Я же тогда переживал горести первой любви (разумеется, неудачной) и был совсем ребенком, поэтому поначалу мне в Минске было плохо, хотелось домой. Но потом я снова влюбился, нашел человека, который закрыл собой всю образовавшуюся пустоту и заменил все, чего мне не хватало в Минске (у меня ровным счетом никого и ничего здесь не было). В общем, я не очень стремился в Минск и своим домом ощущал, скорее, внутренние душевные переживания, нежели фактическое местоположение.

Я жил со своим парнем в Чижовке. После универа было много съемных квартир. В целях экономии я снимал всякий ад. Первая, крайне совковая квартира, в которой лишь пару недель назад умерла хозяйка, – в Чижовке.

Год я жил один, ко мне лишь раз в две-три недели на выходные приезжал мой молодой человек. Позже он ко мне переехал. У нас нигде не было штор, и поэтому теперь соседи из дома напротив могли наблюдать реалити-шоу, где сцены горячей подростковой любви сменялись сценами драк и даже кровопролития на почве обычной детской неподготовленности к совместному быту. Совокупность соседей и причин вынудили нас расстаться и разъехаться.

В Серебрянке я начал жить с девушкой. Мы сделали из нашей квартиры культовое место тусовок, у которого даже был свой паблик в ВК и список желающих попасть к нам на ночь. Мы стали часто выходить гулять. В Серебрянке абсолютно прекрасный канал с небольшими водопадами в некоторых местах. Часто выпивали там по вечерам, особенно летом.
 

Еще иногда ездили в парк 50-летия Октября, тоже хороший. Иногда по ночам либо в поисках настоящего трэша и угара экспериментировали с самыми ужасными заведениями Минска типа «Шоколада» на «Магілёўскай» и «Ребуса» на «Партызанскай». Либо ехали на последнем троллейбусе в «6А», который тогда существовал. Охранник жил в доме напротив нашего и часто подвозил нас после вечеринок домой. Звал на пельмени (или мне кажется?).

Однажды позвонила хозяйка и сказала, что ее брата выпустили по амнистии и нам срочно нужно съезжать. Нам пришлось, недолго выбирая, съехать на квартиру с хозяином в районе Золотой Горки. Через год достаточно напряженной жизни я остался в этой квартире вдвоем с хозяином, а вскоре и тот умер. Так мы познакомились с девушкой, отчасти благодаря которой я наконец стал понимать, что такое дом, что такое уют, и вообще много всего интересного стал понимать. Мы превратили эту берлогу в славное гнездышко, в котором я по сей день и живу. А район Золотой Горки – это очень классный район.

Минск открылся мне таким инфернальным. И финансовые проблемы сыграли большую роль. В Витебске у меня был чистый уютный дом, и поначалу в Минске мне очень этого не хватало, но потом все эти обшарпанные, засцаннные квартиры стали для меня неким символом свободы. Однако сейчас я все же более склонен к спокойствию и уюту дома, а трэшем наслаждаюсь вне его стен – Минск полон всякой стремной, китчевой фигни. А если нет – я сам ее создаю.

Я решил остаться в Минске, потому что он мне нравится. Он серый, тусклый и безжизненный. Это та атмосфера, которую я люблю, которая меня вдохновляет. 

Бесконечная тоска – так, в принципе, можно описать всю Беларусь, но в минском тумане при этом можно отыскать места и людей, которые очень ярко контрастируют с привычным образом города. Я не знаю, куда идти за этим в Витебске, поэтому, когда приезжаю, почти не выхожу из дома и провожу как можно больше времени с мамой. В Минске же у меня есть несколько близких по духу людей, которых эта серость заставляет как-то привносить красок в обыденную жизнь среднестатистического белоруса.

Я часто бываю за границей, но, по правде сказать, по-настоящему захотелось какое-то время пожить лишь в Варшаве. Ну, может быть, Берлин. Но это, опять же, города, которые внешне напоминают мне Минск. В Берлине я чувствую дикий переизбыток всего (и это настолько же хорошо, насколько и плохо), мне приятно проводить там несколько дней и приезжать сюда заряженным энергетически, с какими-то новыми идеями. Минск я воспринимаю как чистый холст, на котором столько всего можно сделать.

МАРИНА СОЛОВЬЕВА
PR-менеджерка из Бобруйска, 10 лет живет в Минске

– В 2008 году я приехала поступать в Институт журналистики. Собиралась остаться в Минске, потому что в своем родном городе просто не найду работу. А если найду, то она будет, скажем так... не окупится никак. Карьерного развития ждать не придется.

Недавно, возвращаясь в Минск от родителей, заметила, что говорю: «Ну, я поехала домой». О Бобруйске не говорю «домой», туда я теперь еду «к родителям». Хотя в Минске у меня нет собственного жилья, я ощущаю это место домом.

Для меня дом там, где проходили эмоционально значимые события, место, где ты все делаешь ради того, чтобы стало уютно. Я все-таки кое-что сделала для этого города: в свое время собирала неплохие уличные мероприятия. Город становится родным в тот момент, когда ты что-то для него делаешь, что-то в него вкладываешь. Это как в дружбе с людьми – мы что-то им отдаем, они с нами чем-то делятся, и так устанавливается близость: через обмен дорогими нам эмоциями, чувствами и вещами.

Каждое место, где происходили события, наполненные эмоциями, стало мне близким. Это, например, Октябрьская. Я видела, как менялась улица: когда я поступала на журфак, все тут было серым и безжизненным. Теперь это место силы, близкое для меня, так как здесь проходили мероприятия, которые организовывались при моем участии.

Это площадь Победы – я тут живу с самого начала и уже не пытаюсь искать жилье в других районах. Попробовала жить на Якуба Коласа – но через две недели вернулась. Не хватает атмосферы, которая есть рядом с площадью. Между площадью и переулком Козлова есть небольшой парк, я стараюсь находить квартиры именно в этом квадрате. Парк чем-то меня притягивает, хотя рядом нет никакой инфраструктуры, весной он ужасно пахнет. Но этот парк стоит многого.

Я не подписываю петиций о том, что касается изменений города: такие действия чаще всего ни к чему не ведут. Я не высказываю подписью свое мнение не потому, что как приезжая не имею на это права (думаю, если человек прожил в городе больше пяти лет, он имеет право говорить о нем), просто не чувствую, что это может быть эффективно.

Если ты довольно долго прожил в Минске, грань между местным и приезжим стирается. Но отличия иногда могут проявиться. Есть такой ярлычок на тебе периферийном на разных собеседованиях, который можно назвать «дорогой ты наш специалист». Обязательно звучит вопрос: «Не из Минска? Квартиру снимаете? Хм…»

И в этот момент ты чувствуешь, как импульсы побежали по чужому мозгу: «Придется зарплату не задерживать, снизить стоимость трудового дня не получится». И в этом есть проблема для нанимателя – и иногда для тебя. Не скажу, что минчане обходятся «дешевле», у всех свой уровень амбиций и профессионализма, но надавить на ценовой фактор в беседе с соискателем не из Минска тяжелее.

ТАРАС ТАРНАЛИЦКИЙ
кинообозреватель, переехал в Минск 12 лет назад.

– Я окончил истфак БГУ и не был прямо-таки настроен закрепиться в Минске. Был не против отработать где-нибудь в глубинке по распределению, но так получилось, что нашел работу в Национальном архиве Республики Беларусь и как-то случайно остался.

У меня очень прагматичный взгляд на вещи. Главное, чтобы была работа. В регионах работы очень мало. Делать там нечего, все сосредоточено в центре – жизнь, торговые отношения, потребление, другие моменты цивилизации. Отделять себя от цивилизации, конечно, не хочется. Я уже жил в уединенном военном городке и не ощутил от этого никакой романтики.

Я интроверт, поэтому не люблю сельские дискотеки и все то, чем можно заняться в небольшом городе. У меня нет трепетной любви к малой родине и прочим мелким городкам. Там объективно нечего делать. Можно съездить что-то посмотреть, но не связывать свою жизнь.

Разумеется, изменения и проблемы пространства, в котором ты живешь, не могут не интересовать. Но я не принимаю участия в борьбе за что-то. Борются обычно пассионарии, те, у кого есть энергия добиваться своего.

Я живу в Грушевке, и там сейчас собираются сносить двухэтажные дома. Некоторые против. Я лично не считаю, что это какой-то прямо памятник архитектуры. Исчезновение частного сектора в Грушевке кажется мне более печальным – это было очень красиво: чистая деревня в городе, среди крупных жилых комплексов – деревянная застройка. Как в фильме «Белые Росы».

Жалко ВДНХ – но не как красивое здание, а как удобную площадку для проведения ивентов. До ВДНХ добираться было куда проще, чем, например, в «Белэкспо» на Победителей.

Снос автовокзала «Московский» – вот это затронуло мое сердце, если выражаться патетически. Он был загружен, причин его сносить вообще не было. Этот участок выкупили – и так и не застроили. Как с «Кемпински» и электростанцией. Сносят старое, строят нечто, что не вписывается в существующий ландшафт, никому не нравится и нефункционально, – так еще и не достраивают. 

Я люблю парки. Если парки начнут вырубать – вот это будет ужасно. Лысый Минск – это худшее, что может быть в принципе.
 

Я начну прямо лично участвовать и протестовать, если в Минске решат сносить какие-нибудь кинотеатры. Как человек, всячески ратующий за белорусское кино, пойду защищать. Мозаику в «Пионере», например, если ее решат убрать. 

В остальном же я не готов идти на баррикады за облик города. Я понимаю и поддерживаю жителей, которые борются с чем-то, что им не нравится, но если это далеко от меня, если я не вовлечен в это географически, то о каком серьезном вовлечении может идти речь?

Безусловно, равнодушие к месту, где ты живешь, это неправильно. Понятно, что активно-пассионарная позиция не для всех. Но если ты можешь хотя бы подписать петицию – сделай это. 

Везде есть неприятие людей, которые приезжают, не только в Минске. У горожан есть определенный снобизм. Но обвинять других в колхозности – это могло сработать только в начале XX века, когда перекос в уровне образованности и благосостояния был ярко выражен. Сейчас, в принципе, различия нивелированы. 

Я так думаю, что приезжих называют колхозниками только те, кто фрустрирован новым и не знает, как с этим справиться. И начинает писать про колхозников в комментариях – в жизни в лицо такого бы никогда ведь не сказали.

ВЛАДИМИР АНДРИЕНКО
директор агентства, родился в Толочине, в Минске 5 лет

– Я начал часто ездить в Минск еще в 10–11-м классе. Тогда Минск был для меня всем – культурным городом, тусовочным местом, где можно вкусно поесть в кафе, а не в столовой райисполкома. Минск казался таким большим и быстрым. А теперь... Я живу на «Пушкінскай», и все места, куда я хожу (кинотеатр «Беларусь», Зыбицкая, Октябрьская), – это близко, могу дойти пешком.

После школы я поступил в БГУ на политолога-юриста. В Минске у меня живет тетя, еще какие-то родственники, с которыми видишься раз в году на чьем-нибудь юбилее. То есть под крылышко семьи я тут не попал.

Тем не менее, когда меня благополучно отчислили из универа по мотивам политического характера, я не захотел возвращаться в Толочин. Там серо, хмуро, такая безнадега – просто хочется застрелиться. Предприятия, которые были раньше, уже расформированы или сейчас проходят присоединение к другим районам.

Минск тоже бывает серым и хмурым. Иногда думаешь: боже, как тут все не по-взрослому. Кафе открылось – и тут же закрылось, культурные пространства вынуждены переезжать, все ломается, все ссорятся (причем в том сообществе, где, условно говоря, десять человек).

Мне иногда хочется переехать в какой-нибудь областной город. Приезжаю к друзьям в Гродно или Брест, начинаю смотреть на сайте квартиры, думаю: «Так-так, за то, что я плачу в Минске, тут можно снять две квартиры, интересно». Но это скорее так – выпьешь в баре какой-нибудь крутой и дешевый коктейль и вот на этом порыве задумываешься.

Для меня Минск – это мои любимые заведения. Одно время это был «Закон бутерброда», и я там находился просто постоянно. В шесть утра уезжал домой, потом ехал в офис, до семи-восьми работал, потом снова туда до утра. Официанты уже все знают, знают, что принести, про акции рассказывают.

Места – это не просто места, они очень сильно завязаны на людях. В целом по жизни для меня все – про людей. Несмотря на то что я работаю в коммерческой сфере, я думаю о них именно как о людях, а не о клиентах.

И места меняются со временем: одни перестают быть нужными, другие приходят вместо них. Ты насыщаешься, уже не хочется каждый вечер пить вино, каким бы прекрасным оно ни было. Идешь в магазин купить еды, есть ее дома и смотреть сериалы, допустим.

Для меня идентичность горожанина – это эмоции. Когда читаешь новости города – и тебя это задевает. Но важно при этом фильтровать то, в чем ты можешь участвовать, к чему приложишь силы. Условно говоря, нужно понимать, что такое сексизм и домашнее насилие, но знать, чем отличается первая волна феминизма от второй... Так ли это обязательно?

Бесят две позиции: и полное равнодушие, и глухой радикализм. Когда активистки в каком-то туалете что-то дописали к надписи, которая им не нравится, потом сделали об этом круглый стол, чтобы ставить к стене руководителей этого пространства...

В Минске не так много мест, чтобы всем устраивать бойкот. Было бы у нас 50 таких пространств, как «Ў», «ЦЭХ», «Сталоўка XYZ», ОК16 – тогда могли бы происходить совершенно другие процессы, тогда возможны обсуждения и бойкоты. Сейчас это все не очень эффективно.

Что касается изменений города: по Осмоловке я только подписал петицию, больше никак не вовлекался. Мои друзья-минчане спрашивали: а где эта Осмоловка? Гуглили, по фото понимали, что да, это вон там, в центре, желтые домики. Такое вот.

Я за любой движ в гражданском обществе, но это не вызывает во мне горячего желания присоединиться и что-то делать. Может, я недостаточно культурно обогащен и грамотен в отношении города, но мне кажется, что город будет изменяться вне зависимости от наших «хотелок». Котовка, Осмоловка, поселок Тракторного завода – ну да, жаль. И здание ВДНХ тоже жаль, наверное, но я там никогда не был, понятия не имею, что происходило внутри.

Куропаты – это для меня более важный вопрос. 37-й год, расстрелы, НКВД, забытая и болезненная история. Ее точно нужно выносить на поверхность.

Я иду по городу и не вижу маркеров того, что вот этот человек приехал из какого-то района. Да, несмотря на то что сейчас не Советский Союз и мы свободно перемещаемся, для кого-то все еще актуально выяснять, кто и откуда «понаехал». Хочется в ответ спросить: а вам-то что? Что вас так колотит, комментаторы? Это неприятие из-за страха, а не из-за того, что приехавшие люди реально хуже. Если посмотреть на тех, кто сейчас делает клевые проекты в Минске, – это почти все приезжие ребята. 

Из-за концентрации учебных заведений есть культурный дисбаланс, люди стекаются в столицу за тем, чтобы получить знания и развиваться. Я думаю, люди бы учились в своих городах и оставались там, если бы не было этого смещения. В Минск идет все: работа, капиталы, развлечения. Если разбросать это, то, может, и не будут сюда так ехать.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.