Поговорили с журналистами, которые еще недавно работали в государственных СМИ, о том, как повлияли выборы на их работу, страшно ли было увольняться и чем они планируют заниматься дальше.
«Сначала была установка не давать вообще никакой информации, а затем – только то, что публикует БЕЛТА»
константин
(ИМЯ ИЗМЕНЕНО ПО ПРОСЬБЕ ГЕРОЯ)
работал на радио «Белтелерадиокомпании»
– Я работал в этой структуре долгое время, но на разных должностях. И увольнение было на самом деле не одномоментным решением: думал об этом уже давно, просто, к сожалению, не решался. Затянул, да – но считаю, что лучше поздно, чем никогда.
Последней каплей стали жестокие разгоны протестующих. У нас в плане освещения событий все было строго: дело в том, что мы работаем не на внутреннюю аудиторию, а на внешнюю – вещаем на девяти языках. Изначально у нас была установка не давать вообще никакой информации, а затем – только то, что публикует БЕЛТА: львиная доля сообщений озвучивалась именно оттуда, если говорить о новостях.
Окончательное решение об увольнении я принял в первую же неделю протестов, в среду: как раз примерно в те дни появилась первая информация про людей, которые выходили из ЦИП и ИВС на Окрестина. Я был в глубоком шоке: до сих пор в этом стрессе нахожусь, пью успокоительные – вроде помогает.
Уже в четверг я написал заявление – это было эмоционально и сложно. А уже в пятницу начальство собрало всех сотрудников в «Доме радио»: к нам в тот день должен был приехать даже председатель, но так и не доехал.
Разговоры, конечно, проходили тяжело: я человек эмоциональный, поэтому не стеснялся в выражениях и прямым текстом говорил о том, в какой стране мы живем, и прочее. Но все как о стену горох. У меня не было никаких моральных сил работать дальше, практически всю последнюю неделю ничего не делал – давать официальную информацию было просто нереально.
С коллективом все проще: у нас работают молодые ребята, поэтому если и было осуждение, то только со стороны начальников. От своих друзей и коллег я получил только поддержку – мы до сих пор с ними общаемся. Да, мне, может быть, первое время казалось, что кто-то повел себя слишком мягко в сложившейся ситуации, но потом для себя я понял следующее: тут каждый принимает свое личное решение.
«Я не чувствую себя сейчас в безопасности»
Сейчас я занимаюсь тем же, чем, наверное, и большинство белорусов, которые пытаются что-то изменить в силу своих возможностей. Часто – насколько могу, насколько хватает моральных и физических сил – бываю в городе. У меня уже были предложения по работе, я и сам пытался навести справки: звонили мои друзья из-за границы, предлагали помощь – но моя ситуация пока некритична.
Сейчас события в стране меняются каждый день, поэтому поиском работы заниматься непросто. Первое время все происходило очень эмоционально: думал, что у меня будет нервный срыв, но вроде сейчас отошел немного, успокоился. Поэтому пока хотелось бы на месяц сделать паузу: с тревогой буду наблюдать за ситуацией в стране, а потом уже принимать решение.
Еще в прошлые выходные казалось, что мы вот-вот придем к успеху, а сейчас понимаю, что наивно было так думать. У меня сейчас, как, пожалуй, и у многих белорусов такие эмоциональные качели: от отчаяния до веры в то, что произойдут хорошие изменения в стране. И скажу честно: я не чувствую себя в безопасности, как, в принципе, и любой думающий человек. Иногда задумываюсь о том, куда можно было бы уехать.
Конечно, понимаю, что в какой-то степени это может быть паранойя, но, когда я прочитал новости о том, как преследуются люди, которые ушли из силовых структур, или как оказывают давление на рабочих, которые бастуют, я понял: открыто выражать мнение в стране небезопасно. Я осознаю, что сейчас им не до меня, но все равно такой страх закрался.
Плюс с родителями общение складывается сложно – это еще один фактор, который сильно влияет на мое состояние.
– Они не поддержали ваше решение?
– Отец вообще не понимает, что происходит, и не хочет понимать. А мама просто очень сильно переживает – у нее два раза были истерики, еще пару дней назад я сильно опасался за ее здоровье. Это было тяжело, но сейчас все немного успокоилось.
«Если бы я этого не сделал, перестал бы себя уважать»
Я знаю, что в стране оказывают бесплатную психологическую помощь, – посмотрим. Я сам по себе человек не слишком смелый: это подтверждает тот факт, что я долго не мог уволиться из государственной компании.
Но сейчас могу точно сказать, что в эту систему не вернусь, даже если будут предложения. Не хочу никого осуждать, но неужели не всем людям видно, что происходит? Мне кажется, в данной ситуации молчать и делать вид, что ничего не происходит, неправильно. Считаю, что мой уход с радио был одним из самых правильных решений в жизни – такой ключевой переломный момент. Если бы я этого не сделал, перестал бы себя уважать.
Дело даже не в политике, а в том, как налажена работа в госструктурах: все так коряво, никто не хочет ничего делать, мало нормальных специалистов. Много рабочих моментов, которые плохо налажены. Поэтому сейчас я надеюсь, что мое решение – это путь к чему-то хорошему, к большему пониманию себя, своих сил, к тому, чтобы заниматься чем-то действительно для меня важным.
– Не думаете поменять профессиональную сферу?
– Да, в журналистике я не хочу оставаться: как минимум уйду в копирайт. Но не исключаю того, что буду заниматься чем-то совершенно другим. Есть много разных сфер, которые мне всегда были интересны, – посмотрим.
«Никогда в жизни больше не пойду работать в СМИ, которое облизывает *опу власти»
светлана
работала в издательском доме «Беларусь сегодня»
– В издательском доме «Беларусь сегодня» я работала два года – пришла туда по распределению после окончания факультета журналистики БГУ. А уволиться решила в тот момент, когда нас стали заставлять писать неправду про борьбу с коронавирусом в стране.
Мы сообщали, как у нас классно борются с этой инфекцией, переписывали тексты программ на белорусском телевидении, писали, что у нас всего хватает – и даже с избытком, в том числе масок, ИВЛ-аппаратов, мест в больницах. И это в то время, когда все знали, что на самом деле на маски, средства защиты и прочее деньги собирались путем краудфандинга и фандрайзинга.
Второй каплей стало задержание Виктора Бабарико: нам надо было писать о том, что он преступник, что «Белгазпромбанк» обворовывал народ, что на самом деле картины белорусских художников хотели вывезти за пределы страны. То есть опять же вынуждали всячески врать людям.
Ну и еще одним ключевым моментом стал арест Сергея Тихановского, через 10 дней после которого, 9 июня, меня заставили сделать новость о том, что Следственный комитет предъявил ему обвинение. Мне стало неприятно это писать, ведь я знала, что человек был ни в чем не виноват: весь интернет видел, как все происходило на самом деле. Я подумала тогда, что больше работать в такой атмосфере не буду, что врать людям я тоже больше не могу.
Решение об увольнении далось нелегко: колебалась. Например, в один день я на 60% была уверена, что ухожу, в другой – на 90%, а в третий вообще казалось, что все хорошо и уходить никуда не надо. Ведь я понимала, что работу сейчас найти может быть сложно, особенно в журналистике. Мне казалось, что с опытом в государственном издании меня могут нигде не взять.
«В нашем отделе было 8 человек – осталось только двое»
О своем решении уволиться я сообщила юристке, когда меня вызвали решить вопрос, буду ли я продлевать контакт. Я ответила отрицательно. Практически сразу она понесла соответствующую бумагу заместителю генерального директора издательского дома «Беларусь сегодня». Буквально через минут 10 меня вызвал еще один заместитель гендиректора, который отвечал за управление интернет-проектами.
Он спросил, почему я увольняюсь и прочее, на что я ответила: по семейным обстоятельствам. Мол, есть такие ситуации, которые мы не в силах преодолеть, которые сильнее нас.
Спустя примерно два дня я была дома (это был мой последний рабочий день перед отпуском и увольнением), когда мне позвонил редактор отдела и сообщил, что я должна явиться на аудиенцию к генеральному директору издательского дома. Два часа я находилась в истерике, позвонила всем подругам, посоветовалась со знакомыми и незнакомыми, все-все узнала – и в конце концов приняла решение не идти.
Вообще в нашем отделе, который на момент, когда я уходила, насчитывал 8 человек, осталось всего двое. Из них одна девочка по распределению пришла 1 августа. То есть фактически из старого состава остался один человек – все остальные ушли.
Мне повезло: коллеги в большинстве своем отнеслись к моему решению благосклонно – поддержали, говорили, что будут скучать, но все равно рады за меня. Моя подруга и коллега, кстати, тоже уволилась вместе со мной.
«Если власть в Беларуси поменяется, то буду рассматривать и вакансии в государственных изданиях»
Сейчас я в свободном плавании и в данный момент нахожусь не в стране – отдыхаю. У меня много свободного времени, я прохожу разные курсы по профессиональному развитию, открываю в себе новые грани, завожу новые знакомства.
О том, чтобы уйти в другую сферу, я совершенно не думаю. Наоборот, хочу продолжать заниматься журналистикой, но, конечно, уже не в государственных изданиях – я не готова зависеть от политики. Хочу давать читателям или зрителям тот контент, который будет интересен в первую очередь им, а не власти.
Возможно, буду пробовать новые грани своей профессии: может быть пойду в копирайтинг или попробую себя в качестве продюсера или даже сценариста – планирую пройти обучение по этим направлениям.
Несколько предложений о работе у меня уже есть, но я пока думаю над ними. Вообще меня вполне устраивает работа на фрилансе, на удаленке. В принципе, думаю, если власть в Беларуси поменяется, то буду рассматривать и вакансии в государственных изданиях, потому что точно знаю: это будет та власть, которую можно критиковать, подталкивать к определенным действиям, которая пойдет на диалог. Но я не соглашусь никогда в жизни больше работать в СМИ, которое, извините за выражение, облизывает *опу власти.
Заметили что-то важное и интересное в городе? Пришлите нам фото или сообщение в телеграм: @CityDogBot!
«Съемочной группе кричат в спину, а герои отказываются из-за страха говорить на камеру»
евгения лесникова
работала новостным корреспондентом на телеканале ОНТ
– На ОНТ я проработала чуть больше года. Выборы и две недели после них стали предопределяющими. Такой острый раскол – и здесь ты не можешь занимать нейтральную позицию. У меня абстрагироваться от происходящего не получилось.
Будучи работником госСМИ, ты должен играть по одним правилам. Но в свете последних событий они стали противоречить моим внутренним правилам. Пусть я не лезла в острополитические репортажи, но и выполнять профессиональные обязанности, снимая даже самые безобидные сюжеты, стало тяжело.
Люди не разбирают, что ты там снимаешь, – съемочной группе кричат в спину, а герои отказываются из-за страха говорить на камеру. Меньше всего хотелось кого-то подставлять. Это тоже давит. Факторов было много: решение уйти я «вынашивала» неделю – думаю, руководство видело, что хожу сама не своя.
С решением об увольнении пришла к руководству уже не на эмоциях, а с холодным рассудком и с четким решением. Я объяснила свою позицию – и мне руководитель дирекции сказал очень мудрую фразу: «Главное в этом всем – не потерять себя».
Все приняли по-человечески. Хотя внутренне я в любом случае чувствовала себя предательницей: уходишь – оставляешь одних, остаешься – предаешь других. Для кого-то, наверное, такой поступок покажется слабостью – а кому-то, наоборот, смелостью.
Такого выбора в жизни в принципе стоять не должно: между делом, которое ты умеешь и любишь, и совестью. Все это должно быть на одной стороне чаши весов. В заложниках ситуации оказались мы все.
Наверное, самое ценное, что дал мне канал, – это люди. Потом уже опыт и все остальное. По сути, коллеги стали больше чем просто коллегами. Из них многие – мои близкие друзья. Все отнеслись с понимаем, потому что многие и сами оказались в такой ситуации. А я так и не смогла сдержать слез, когда со всеми прощалась. Ощущение – будто ухожу из семьи. Не хочу уходить, но вынуждена.
Все – от администраторов до водителей – часть этой большой семьи. И у меня никогда язык не повернется сказать про кого-то что-то плохое.
С моральной точки зрения такое решение – однозначно как камень с души. Скорее, обидно, что у людей, живущих своей профессией, по сути, отбирают возможность заниматься любимым делом честно и по совести. Я, когда уходила с канала, сказала, что готова снова вернуться на ТВ. И этого очень хочу. Но! Это однозначно должно быть совсем другое телевидение. Настоящее и честное. И для народа.
«С ТВ ушла профессиональная команда журналистов и операторов – почему бы не подумать над идеями собственного проекта?»
После увольнения я рассчитывала устроить себе долгожданный отпуск. Думала, на недели две минимум устроить информационный детокс, заниматься йогой и медитировать (это мое спасение). Но все сложилось иначе.
Я пишу песни и музыку – это мое давнее хобби, которое всегда задвигалось на задний план. Так случилось, что родилась новая песня. И, когда я дала ее послушать друзьям, они сказали: надо срочно делать до конца. Так мы с командой сделали музыкальный проект. А когда выложила в соцсети – мне написал саунд-продюсер и совладелец студии звукозаписи с предложением помочь доработать и сделать аранжировку абсолютно бесплатно. Это все наши «неверагодныя» белорусы, готовые поддержать. Посмотрим, что из этого получится.
В то же время друзья и знакомые делятся предложениями и вариантами с вакансиями для бывших работников госСМИ. Кто-то звонит напрямую, предлагая попробовать себя на той или иной должности. Но прямо сейчас понимаю: нужно время побыть с собой – и понять, чего ты хочешь, а не бросаться на все подряд.
Я представляю, где бы дальше хотела работать: для этого мне сейчас нужно сконцентрироваться на иностранных языках. Плюс с ТВ ушла профессиональная команда журналистов и операторов – почему бы не подумать над идеями собственного проекта?
Но если будут поступать предложения о работе в государственных компаниях, то скорее откажусь, чем соглашусь. Уж очень много «стеснений» и формальностей в этой структуре.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: архив героев.