«У нас сейчас есть право на любые эмоции». Украинец – о том, как меняется отношение к беларусам в Украине после начала войны

Полномасштабная война в Украине уже 8 месяцев. Мы поговорили со львовским журналистом о том, что происходило в украинском общества все это время. И конечно спросили о самом больном: как менялось отношение к беларусам. Имя героя изменено по его просьбе.

Даниил, Украина: «Мы все эти месяцы пребываем в длящейся и незатухающей катастрофе»

Я журналист, родился и живу сейчас во Львове с женой-беларуской. В последнее время в основном делал интервью с украинцами/-ками с оккупированных территорий. А еще я лечусь от депрессии, принимаю антидепрессанты. Она у меня много лет, но диагностировали болезнь в начале февраля. После вторжения, конечно, с ментальным состоянием стало еще сложнее из-за стрессовой нагрузки.

Мы, украинское общество, все эти месяцы пребываем в длящейся и незатухающей катастрофе. Я очень прошу это учитывать, даже если мы уже выходим за кофе и повеселиться с друзьями или пишем разгневанные комментарии в соцсетях. Люди умирают и страдают каждый день – и их страдания неизбежно переносятся на остальных, ведь мы понимаем, что на их месте мог быть каждый из нас.

Уехать я не могу, так как я мужчина призывного возраста. Да, возможно, у меня получилось бы сделать это нелегально, в чем нет смысла или необходимости, учитывая, какие могут быть из-за этого проблемы в будущем, так как я собираюсь в Украине работать и жить, пусть иногда.

Эти фото и далее сделал Даниил: «Ракетный обстрел Львова 18 апреля. Попали в шиномонтаж. Тогда погибло 7 человек».

Но вообще такой повальный запрет на выезд мне кажется очень неприятным решением (хотя и понятным): многие учились и работали за границей, некоторым из-за этого стало очень трудно кормить семью. Я знаю, что будут те, кто в ответ на такую критику апеллировали бы к долгу защиты родины и отъезд считали бы побегом, предательством. Я с ними не согласен. Я готов и хочу приносить пользу иначе, чем идти на фронт – к этому я лично не готов. Хотя кто готов?

Когда еще была легальная возможность уехать в первые дни, очень сильно не хотелось покидать свой дом, ведь это такой стресс, так страшно, а я все же, будучи на западе страны, нахожусь в относительной безопасности. Относительной, так как и сюда прилетают ракеты. Но я нахожусь в очень привилегированном положении по сравнению с теми, кто живет ближе к линии фронта и на оккупированных территориях.

Там – настоящий филиал ада. Это ненормально, что люди живут в постоянной близости смерти. Это очень влияет на отношение к миру, так как такого состояния не понять тем, кто не живет в подобных условиях 8-й месяц. Мне, я могу сказать с уверенностью, очень повезло. Просто потому что я нахожусь дальше, чем место, куда смогли добраться российские оккупанты. Это не моя заслуга, а заслуга Вооруженных сил Украины, за что им вечное спасибо.

Первый месяц войны: «На вокзале просто тотальный хаос, настоящая гуманитарная катастрофа»

В первые дни были шок и ужас, многие не понимали, что делать, как реагировать. На войну нет правильной реакции, война – это не нормальное событие. Мы совершали множество хаотичных действий, не зная, что из этого правильно: закупаться ли огромным количеством стремительно пропадавшей с прилавков еды? Заклеивать ли окна? А как правильно? Где ближайшее бомбоубежище? А хлипкий подвал – это бомбоубежище (казалось, часто это могила, если в дом попадает ракета)?

Каждый день, как капелька, стачивал хрупкую стойкость и безоговорочную веру в лучшее и скорую победу. Что уж говорить о тех, кто жил или продолжает жить в оккупации.

Львов стал перевалочным пунктом для эвакуации и для отъезда в Европу. За окном каждый день десятки людей стремительно пакуют машины и уезжают, повсюду чемоданы, сумки, переноски с животными, – а ты смотришь на это, осознавая, что остаешься и, конечно, испытываешь страх.

«На вокзале просто тотальный хаос, настоящая гуманитарная катастрофа, потоки из сотен и тысяч людей. На перроне даже случались стычки за места в поездах, на самом вокзале люди в феврале по двое-трое суток спали на ледяном полу, дети плакали, поезда шли переполненными, люди ехали в них по 8+ часов, стоя в тамбуре, и умоляли проводниц взять их на следующий поезд до польской границы».

К марту на вокзале организовалось мощное волонтерское движение, которое помогало контролировать невиданные потоки людей, готовило простую еду, оборудовало комнаты для отдыха. К марту мы с женой тоже присоединились к волонтерству на вокзале, так что я видел, как это происходило. Это, конечно, бесконечная боль и невыносимость чужих страданий.

И в то же время это была невиданного размаха самоорганизация. В последний раз я чувствовал такое на беларуских маршах в августе 2020-го. В такие моменты проявляются и лучшие, и худшие стороны общества. Но, как и любой катаклизм, война обостряет любое неравенство, продуцирует ксенофобию.

Отношение к беларусам и россиянам: «К тем, кто осознанно дистанцируется от политики, – жгучая ненависть»

Довольно злободневная проблема и в первый месяц, и на восьмой – это отношение некоторой части украинского общества (не подавляющей) к украинцам, которые в быту общаются преимущественно на русском языке. Да, знают украинский язык почти все, но не для всех он базовый. Хотя в некоторых заведениях появлялись таблички в стиле «не обслуживаем на языке оккупанта», их быстро сняли: даже местная власть настаивала, что это недопустимо по отношению к своим же, которые приезжали во Львов со всех уголков страны.

Хочу четко проговорить, что какого-то «геноцида русскоязычного населения» здесь никогда не было – это выдумка российской пропаганды для оправдания вторжения. Как и нет никаких нацистов у власти или американских биолабораторий, разрабатывающих оружие специально против славян.

Но есть психологический механизм переноса. Когда до настоящего агрессора не дотянуться, люди начинают винить во всех бедах жертву, например, обвиняя русскоязычных, мол, что это вы виноваты, что Путин напал. Мне кажется, это неправильно.

Как и неправильно винить всех беларусов в том, что через их территорию идут российские войска. Хотя большая часть украинского общества, я думаю, со мной не согласится. Честности ради, я и сам иногда чувствую эту обиду, но стараюсь не обобщать.

В первый же месяц я почувствовал резкое ухудшение отношения к стране гражданства моей супруги. К сожалению, это проявлялось и в виде институциональной дискриминации госструктурами, например, региональными органами Минюста и миграционной службой, которые самовольно отказались предоставлять базовые услуги, на которые беларусы, живущие в Украине, имели право.

Но у меня лично отношение такое же, как и было всегда: нет гомогенных беларусов и россиян, есть разные группы общества. У меня нет претензий к тем, кто выступал против режимов Лукашенко и Путина. Я сам в 2020 году жил в Минске и участвовал в тех событиях.

Я всегда буду поддерживать тех, кто борется «за нашу и вашу свободу», как подчеркнула Александра Матвийчук, директорка Центра Гражданских Свобод, который получил в этом году совместную Нобелевскую премию. Так же и с противостоянием путинскому режиму и протестам против войны России в Украине. Мне кажется, многие люди вокруг меня не понимают разницы между авторитарными режимами и демократиями.

Отношение ко всем остальным, кто поддерживает автократов или осознанно дистанцируется от политики, – жгучая ненависть, ведь такое молчание и «не все так однозначно» работают на продолжение войны. Но огромная часть украинского общества не видит разницы и считает виновными всех беларусов и россиян. За то, что молчат, недостаточно выходят, за то, что не могут остановить диктаторов.

Оставив в стороне (не)справедливость этих упреков, понимаю и принимаю эмоции соотечественников, я сам часто чувствую обиду: кто-то потерял дом, кто-то потерял близких, кто-то пережил чудовищное насилие, пока благодаря своему молчанию многие беларусы и россияне (не все) пребывают в относительном комфорте. У украинского общества сейчас есть право на любые эмоции (не действия, подчеркиваю, эмоции).

В качестве примера ухода в негативные эмоции я могу привести один из постов главреда беларуской радиостанции (признана в Беларуси экстремистским формированием. – Ред.), в котором он, как мне кажется, буквально выражает обиду на часть украинского общества за их реакцию на Нобеля мира и выдает их реакцию за некую общую реакцию украинцев.

Но он игнорирует тех, кто приветствовал такое решение, а их много, в том числе и я. Такое обобщение непоследовательно. Людей с таким отношением хочется попросить не касаться украинской повестки, так как они ее просто не понимают и о себе думают больше, чем о том, о чем пишут.

С другой стороны, и сами украинцы не всегда внимательны к чужим страданиям. Например, Украина одна из немногих стран не поддержала резолюцию совета ООН по правам человека против геноцида уйгуров в Китае. И беларуская революция не стала для украинского общества чем-то очень важным, как, например, для меня. Даже после событий 2020 года многие украинцы довольно позитивно относились к Лукашенко и считали, что репрессии не были долгосрочными и не имели серьезных последствий, что меня очень раздражало.

Но точно так же меня бесит, когда беларусы не погружаются в контекст и говорят, мол, мы оккупированы как Херсон. Нет, не так же, это очень большая разница, пожалуйста, прекратите так говорить.

В то же время я крайне негативно отношусь к дискриминации беларусов и россиян, которые живут в Украине, у которых тут семьи и которые точно не за Путина или Лукашенко. Например, когда украинские пограничники портят паспорта беларусов, для которых поездка в Беларусь за паспортом может быть огромным риском.

Спустя восемь месяцев: «Надо готовиться, что зимой будет еще сложнее»

Сейчас все плюс-минус привычно, насколько это возможно. Во Львове. Но психологически очень сложно, очень изнуренно, хочется отдохнуть, но это в принципе невозможно. Даже наоборот, надо готовиться, что зимой будет еще сложнее.

«В первые недели вторжения России в Украину в наших магазинах было так. Сейчас все в норме, все продукты в достатке».

Наше общество во многом «выезжает» на юморе. Нам понятно, что, например, обстрелы инфраструктуры Украины – это больше про запугивание террором, чем про саму войну. В ответ на это украинцы продолжают сражаться, шутят и создают мемы, мол, так страшно, как было в первые дни вторжения, уже никогда не будет.

Какие прогнозы: «Дело в том, что нас хотят уничтожить»

Я опираюсь на мнения разных украинских военных экспертов, Института Изучения войны, CIT. Например, глава нашей разведки Кирилл Буданов считает, что война скорей всего будет длиться до лета 2023, может быть, активная фаза закончится даже раньше, весной. И кончится она отбитием наших территорий. Пока что его прогнозы были довольно точными, но мы должны понимать, что это прогнозы, какие-то вещи могут меняться.

В использование Россией ядерного оружия я лично не очень верю. И надеюсь, что Беларусь все же не станет вступать в эту войну еще больше, например, прямым участием своих войск

Победа для большей части украинского общества – это деоккупация всех наших территорий, включая Крым. Для меня тоже. Будет ли это? Не знает никто, но учитывая логику событий, российские провалы на фронте, это более реально, чем когда-либо раньше. Вопрос только в том, сколько времени и жизней Украина потеряет на пути к этому. И это самое ужасное в этой войне – потерянных жизней уже не вернуть.

Единственно, в чем можно быть уверенным – территориальные уступки не удовлетворяют агрессора и не спасают от дальнейшей эскалации. Наоборот, это лишь оттягивание времени и передышка перед новой войной, к которой российская армия подготовится лучше. Дело не в принципе, мол, не отступим. Дело в том, что нас хотят уничтожить, и это не единожды проговаривалось многими российскими политическими деятелями.

Перепечатка материалов CityDog.io возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: архив героя.