Известный минский фотограф: «Проспект – большое зло для города» (много редких фото)

Известный минский фотограф: «Проспект – большое зло для города» (много редких фото)
Фотограф Вадим Качан родился в деревне, в детстве жил в Бресте, а в итоге сделал, наверное, самые важные снимки Минска за последние десятилетия.

Фотограф Вадим Качан родился в деревне, в детстве жил в Бресте, а в итоге сделал, наверное, самые важные снимки Минска за последние десятилетия.

Мастерская Вадима Качана находится в знаменитом доме на углу Маркса и Ленина: чудо-подъезд с коваными перилами, старый паркет и деревянные панели на стенах, а из окна – невероятная перспектива улицы Ленина.

– Да, – наша фотограф поражена, – здесь можно делать гениальные снимки вообще не выходя из домa.

«про русский язык я узнал только в школе»

– Я впервые попал в Минск в 1975-м, приехал поступать. А родился на Брестчине, в деревне Залядынье Ивановского района. Но родители мои не из этих мест: отец из-под Кореличей, а мать из-под Баранович. Они сразу после войны oкончили пинский пединститут, и их направили в Ивановский район. Я сейчас говорю с вами на русском, а у нас в доме домашним был белорусский язык. Про русский – что есть такой язык – я узнал только в школе. Когда мать рассказывала о том времени, то вспоминала случай, как стояли мы как-то с ней, ее коллегой-учительницей и моими одноклассниками, и я с мамой разговаривал по-белорусски, с учительницей по-русски, а со своим приятелем по-полешуцки. Такое трохмоўе было.

Отец в Залядыньи был директором школы, которую сам и построил: без государственных денег, из брошенной деревенской хаты. Школа эта до сих пор стоит. Отец воспользовался служебным положением и отправил меня в школу в шесть лет, на год раньше – от греха подальше. Потому что у нас было с одной стороны болото, с другой лес, а за ним тоже болото, и меня все это манило. Я ходил купаться в болото, плавал вместе со всеми этими ужами, гадами. А однажды собрал всех своих друзей и повел на Днепро-Бугский канал – еще льдины по воде шли, а мы уже купаться!

Про болота рассказывали страшные сказки. Говорили и про клады, закопанные на пригорке, – я теперь уже знаю, что это ледниковая гряда. При мне в деревню провели и электричество, и радио, и болота осушили... И все равно там всегда оставалась какая-то загадка.

 

«В 3 часа ночи приехали в Минск, пошли во двор института,
легли спать на лавочках»

В 1975-м я и два моих друга в сопровождении моей мамы приехали в Минск поступать в технологический институт. Ехали в общем вагоне поезда «Брест-Минск-через-Владивосток», так его называли. Это был поезд Брест – Минск, который шел через Лунинец. В три часа ночи мы приехали в Минск. В гостиницу не пошли: тогда это было и невозможно, и гостиниц было мало, это сейчас они пустуют. Мы пошли во двор института и залегли спать на лавочках. Я курил и старался отбежать подальше от лавочек, покурить, чтобы мать не видела. Это ощущение ночного Минска... Тогда город был темный, не было такой подсветки, редко что-нибудь проедет или пройдет пешеход... Город казался таким загадочным, большим. Именно тогда, наверное, я и заболел. Сразу.

Моя первая встреча с городом была, когда мы из деревни переезжали в Брест. В памяти остались фрагменты: мы переезжали на грузовой машине, и вот я лежу на диване в грузовике, голова вверх. Перед глазами появляются дома. Я помню это ощущение, как ты лежишь, а над тобой проплывают дома. И небо тогда, помню, голубое такое было и яркое... А в Минске было наоборот: загадочная ночь, утренняя прохлада, тени. В общем, город мне очень понравился. Я очень захотел поступить и поступил, единственный из нашей компании; один парень был очень умный, но его не приняли только потому, что он не был комсомольцем.

Я к Минску прикипел, но долгое время не считал Минск родным. Мне он нравился, но казался слишком недоступным. Не то чтобы помпезным, но таким, что уж больно сложно казалось к нему подойти. Все потому, что не было какой-то своей жизни в этом городе. Но потом я уже прижился, появилась своя история и свои уголочки, воспоминания... Теперь я просто не представляю свою жизнь иначе. Мне пришлось поездить по миру, но меня всегда тянуло в Минск. Хорошо в Париже погостить, но там все чужое, неродное. А город становится родным и близким тогда, когда в нем начинают жить твои воспоминания.

 

«Минск для меня – это центр города»

Я и жить в Минске начал в центре – на Ульяновской, в общежитии. Потом, правда, пожил на площади Ванеева, в районе Казинца, – но недолго, потом опять в центр переехал. Долгое время я жил на Мясникова, 35. Наш двор выходил прямо на Дом правительства, фуры с питанием для него заезжали через нас.

Зима во дворе на площади Мясникова (1983 год).

Дом есть и теперь. Он, конечно, немного изменился: детский садик внизу снесли, и две живописные веранды тоже исчезли. Двор стал проходной, неинтересный. Стоит куча машин.

Есть и серия фотографий из жизни нашего двора. У нас вообще был удивительный двор, других таких не было. Нам повезло: у нас жила Циля Моисеевна, ветеран войны, она работала в парке Горького кем-то вроде массовика-затейника. И она устраивала праздники двора! Семьи объединялись, хозяйки тащили свою выпечку, песни пели, в шашки и шахматы играли. Алкоголя никакого не было. К этим праздникам и дети пытались что-то ставить, показывали. Циля Моисеевна обычно делала эти праздники на 9 мая, но и в течение года тоже. Эти праздники всех заводили, помогали. Помогали быть дружными.

Дом 35 по улице Мясникова, празднуют День двора (1986 год).

Вообще, у меня к Минску отношение такое: есть Минск, а есть не Минск. Минск для меня – это центр города. А все остальное есть в любом городе бывшего Советского Союза. А вот индивидуальность, какая-то аутентичность города, его лицо – это центр. И я этот центр люблю.

Я с Верхним городом познакомился, когда учился в институте, я любил гулять в тех местах. Мне нравилось гулять, когда людей вообще нет: рано утром или ночью. Я гулял по булыжнику, и мне казалось, что сейчас раздастся топот копыт, выкатится колясочка, в ней будет сидеть барышня... Очень здорово, что поставили на площади Свободы колясочку с лошадьми. Барышни только не хватает (смеется).

Конечно, все меняется. У меня есть фотографии с видами старого Верхнего города. В 80-е было много планов на него: и сносить хотели, и реставрировать. В итоге, когда его поставили на реставрацию, я фотографировал эти руины. Есть у меня зимние снимки, летние. И я буквально месяц назад решил поснимать для сравнения. Отпечатал маленькие фотографии тех мест, взял с собой. Мне нравится, что все было отреставрировано, не брошено. И мне хотелось показать, что и сейчас в старом городе неплохо.

А вот сравнил два снимочка, какая-то схожесть вроде есть, но... совершенно нет! И эстетика другая, и восприятие другое. И то, и не то – хоть сделал и современный снимок черно-белый, и старый черно-белый...

Верхний город, улица Торговая, сейчас та самая Зыбицкая (1985 год).

Зима 1989 года, дети лепят снежную крепость на фоне Верхнего города. 

Хорошо, конечно, что восстановили. Но людей выселили – и все, нет теплоты. На старых снимках хоть все и разрушенное, у заняпадзе, но какое-то теплое. А тут все гладкое, глаз скользит и куда-то уходит. Я жил в Варшаве в старом городе, там проходила выставка моих работ. Каждое утро я ходил гулять, и вот что мне жутко понравилось: первые один-два этажа отданы на откуп туристам – рестораны, галерейки, магазинчики, – а дальше живут варшавяне. Ходят на прогулки с собачкой, на пробежку... Все это создает атмосферу города. А у нас, к сожалению, решили, как обычно, все срубить под корень: всех выселить, никого не заселять. И сейчас в старый город вечером не очень приятно ходить: там пьяные компании и тому подобное. Но как есть, так есть, уже ничего не вернешь, ничего не изменишь.

Осень 1989 года, улица Торговая. 

Верхний город, дом по Герцена (1989 год).

Но, конечно, все не так уж плохо: ресторанчиков много, много уютного, красивого. Иногда идешь по квартальчику и кажется, как будто ты в Париже.

 

«Было бы здорово, если бы проспект взяли в тоннель, но это утопия»

– Расскажите о ваших любимых местах в современном Минске и в городе времен вашего студенчества.

– Сейчас мне очень нравится улица Карла Маркса со своими подвалами, ресторанчиками. Володарского тоже... Я каждый день гуляю по центру, и он мне не надоедает.

А в мои студенческие годы... Когда у нас стипендия была завтра-послезавтра, а у кого-то еще оставались деньги, мы считали это несправедливым и все вместе на его деньги шли в какой-нибудь ресторанчик. Самое интересное, что в те годы посетителями ресторанов и были в основном одни студенты. Мы часто захаживали в ресторанчик «Радуга» в «Воротах Минска» (если стоять к ним лицом, то в левом доме). Еще одним любимым местом был ресторан «Папараць-кветка» возле гостиницы «Минск». А в какой-то момент на вокзале появился бар. В то время, в 70-е годы, в Минске было всего два-три бара: «Красный мак» на Партизанском проспекте, «Интурист» на Юбилейной и вот на вокзале. Мы бегали туда посмотреть, стоя за стойкой, бокс, футбол по телевизору, пили там кофе, вино, водку – вели такой западный образ жизни.

В те годы я мог ночью пойти гулять по проспекту. Причем я считаю, что проспект – большое зло для Минска. Очень плохо, что его сделали, разрушив всю старину, – его надо было вынести куда-нибудь за пределы старого города и сделать таким же сталинским, помпезным, имперским и, невзирая на это, торжественным и красивым. Но в угоду московским хозяевам сам первый секретарь вбивал колышки, чтобы скорее начали разрушать дома, которые еще оставались.

Мало того, проспект еще и делает очень много бед – основное загрязнение в районе идет от автомобилей. Было бы здорово, если бы его взяли в тоннель, но это утопия. Была допущена стратегическая ошибка, которую вполне можно было обойти. Если бы проспект проходил в другом месте, городу от этого было бы только лучше. Но это предположение из области фантастики, такого не могло быть тогда, потому что... потому что «Интернационал», почитайте. Так были воспитаны все. Было бы другое отношение в прошлом к старым вещам, не было бы гимна «Мы наш, мы новый мир построим» – наверное, и воспитание было бы другое, и сохранили мы больше.

С другой стороны, если брать проблемы сноса и постройки, они существуют не только у нас в городе, но и во всем мире. Город развивается. Хорошо, если это происходит гармонично. Я видел примеры, когда сохраняют старину, хотя бы ее фрагмент внутри нового здания. То же можно было сделать и у нас – в брошенной гостинице «Кемпински». Разрушили первую электростанцию... Но у меня остались снимки!

 Во дворах Верхнего города (ул. Интернациональная, 1984 год).

Город всего-навсего становится другим. И это хорошо! Хорошо, что для кого-то точкой отсчета восприятия города, жизни станет этот Минск. Совершенно другой, очень похожий на европейский.

Чего мне жаль – так это отселенного центра. Город без людей – это не город, он исчезает. Должна быть какая-то преемственность, в центре должны жить люди. Сейчас гуляешь по Верхнему городу и не ощущаешь теплоты. Да, восстановили, да, можно прогуляться, но не ощущаешь такого жилого уюта, когда живут поколения разных людей и после них остаются их души, энергетика, теплота... Как только люди исчезают, город становится пустым, холодным. Нельзя так делать, иначе это не город, а кладбище получается!

 Во дворе Верхнего города (ул. Интернациональная, 1984 год).

Зима, вид на улицу Революционную (1983 год).

 На углу Комсомольской и Революционной (1985 год).

«Улицы те же, а люди каждый раз разные. Смотрите на людей»

Я вижу красоту Минска. И нет, мне не надоедает одно и то же. А когда я выхожу с фотоаппаратом, у меня всегда есть чувство: обязательно что-то будет, значит, я не случайно его взял.

Чтобы увидеть красоту Минска, надо посмотреть на город как будто в первый раз. Погрузитесь, представьте, что вы этого никогда раньше не видели, прислушайтесь к себе, к своим чувствам. Присмотритесь: ведь улицы те же, а люди каждый раз разные. Смотрите на людей!

Ну и помните, что фотограф смотрит на мир совершенно по-другому. Приходите ко мне на курсы, будете учиться видеть город как в первый раз.

Я пришел в преподавание случайно. Хоть в жизни ничего случайно не происходит. В 2006 году у меня случился инфаркт, и надо было в корне менять жизнь. Я сбросил 35 килограммов веса и ушел с работы. И тут меня пригласили преподавать на курсах фотографии.

Когда говорят: «Я сегодня занятие провел не готовясь», то я перестаю уважать этого человека. Ну разве так можно! Для обучения обязательно нужна программа. Я свою программу начал разрабатывать с того, что вспомнил, чего мне не хватало, когда я начинал. У меня была куча идей, но не хватало технологии, техники... На курсах моя задача – дать ремесло и научить читать фотографию. Чтобы не было ощущения: вот если бы я знал, как это сделать, я бы сделал.

На курсах есть люди, которые впервые берут в руки фотоаппарат, а есть и те, кто уже работают фотографами и фотожурналистами. Направлений фотографии много, в соцсетях иногда спорят, какая фотография важнее. Я стараюсь не вмешиваться, потому что это бессмысленно: любая фотография важна. Есть та, что важна для всего человечества, большой группы людей, а есть такая, которая важна для одного человека – и это тоже здорово!

На курсах я очень боюсь изменить индивидуальность студента. Один мой выпускник на открытии своей выставки признался мне, что ему пришлось приложить большие усилия, чтобы не поддаться моему влиянию, не потерять свою индивидуальность. Я эти слова запомнил и стараюсь быть аккуратным. Конечно, хочу или нет, я воздействую, но стараюсь, чтобы воздействие было минимальным. И меня радует, что мои выпускники работают в разных жанрах, разных направлениях.

– Могут к вам прийти студенты, которые снимают на телефон, а не на камеру?

– Конечно! А во время занятий в студии бесплатно предоставляется фотоаппарат. Но вообще, я считаю, не важно, чем снимает человек. Это имеет значение только для коммерческой фотографии. В то же время есть такое направление «субъективистская фотография», в ней технический брак может стать достоинством, частью фото. А так – не важно чем: важно, что в результате получилось, смог ли человек донести мысль.

Чего мне хотелось бы от Минска, так это музея фотографии. У нас даже галереи фотографии нет! Это просто жутко. Уходят из жизни старые фотографы, остаются пленки, и их выбрасывают – не все понимают ценность этого. Исторические фотографии сохраняет архив кино-, фото- и фонодокументов. Но арт-фотографией, например, вообще никто не занимается! В музее истории Беларуси есть Надежда Ивановна Савченко, она готовит выставки старых фото, открывает забытые имена – большой молодец. Но больше в музеях, по-моему, никто не занимается фотографией, и целый пласт культуры уходит. А Анри Картье-Брессон когда-то говорил, что в будущем культурный человек обязан читать фотографии, иначе он будет безграмотным.

Я говорю своим студентам: каждый из нас умеет писать, но сколько среди нас писателей? Так же у каждого сейчас есть фотоаппарат, но каждый ли от этого становится фотографом? Мало написать слова – нужно, чтобы множество слов соединилось в рассказ, роман, стихотворение. Вот чем отличается фотография от изображения, полученного при помощи камеры.

На курсы фотографии к Вадиму Качану можно записаться здесь.

 

 Фото: с сайта Вадима Качана, CityDog.by.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Еще по этой теме:
Снимки минского фотографа попали в топ-100 Voguе за 2016 год
Известный фотограф – о жизни в Минске: «Что важнее – мыться или печатать фотографии?»
Фоторепортаж: фотограф-аутист Иван Шевцов готовит свою выставку
поделиться