Этих беларуских школьников приговорили к 25 годам. Боже, их-то за что?

На урок в школу приходят автоматчики и забирают нескольких учеников. Что происходит? Или – гремит гром, и женщина бежит к соседям с криком: «Люди! Американские танки идут!» Это Беларусь 1950-х.

В учебнике пишут, что «энтузиазм и вдохновение были отличительной чертой общественной жизни в БССР в послевоенный период. Советский народ героически трудился, возрождая народное хозяйство». На самом деле война закончилась, а Беларусь продолжали уничтожать.

«Приносят на урок ботаники рисунки на сероватой бумаге разноцветными карандашами, красиво так сделанные. Инфузории-туфельки, – вспоминал свое детство историк Михась Чернявский. – Мне на перемене старшие мядельские ребята говорят: “Рисовал Славка Лапицкий. Из нашей школы. Его расстреляли за Беларусь”. Меня вдруг это проняло. Значит, за Беларусь можно так быть, что могут даже расстрелять!..»

В послевоенной БССР расстреливали и сажали на 25 лет школьников

В начале 1950-х годов неприязнь к советской власти в Беларуси была повсеместной. Ожидалась большая война с американцами. Одну за другой раскрывали подпольные антисоветские организации. Их участниками были старшеклассники и студенты: например, группа Ростислава Лапицкого, действовавшая в Сморгони, Вилейке и Мяделе.

Ростислав Лапицкий.

На суде Лапицкий, приговоренный к расстрелу, отказался просить о помиловании: «Делайте свое черное дело, мне ваши милости не нужны. А я, сколько буду жить, столько буду вас всех ненавидеть и буду вам вредить все время!» Его расстреляли и похоронили в урочище Красный Бережок под Вилейкой.

Вместе с ним судили восемнадцать школьников. Двенадцать из них получили по 25 лет лагерей, остальные – 10 и 8 лет.

Незадолго до этого раскрыли подпольную студенческую группу «Чайка» в Слониме и Барановичах, сообщает справочник «Антысавецкія рухі ў Беларусі. 1944–1956» (Минск, 1999). Судили 22 участников – давали 25 и 10 лет за желание отделить Беларусь от СССР.

А что же они делали, эти подпольщики? Писали и распространяли листовки против советских порядков. Для молодежи Советы были такими же чужаками, как и немцы.

Хрущеву в Минске не понравился беларуский язык

Ну, можно объяснить жестокость репрессий сталинскими временами. Зато потом, как пишут учебники, к власти пришел Хрущев, и началось «постепенное смягчение политического режима» – прекращение репрессий, реабилитация репрессированных, либерализация.

На самом деле исчез ГУЛАГ, но за высказывания антисоветских мыслей по-прежнему сажали. С новой силой началась кампания по русификации – это Хрущеву принадлежит фраза о том, что беларусы первыми войдут в коммунизм, потому что откажутся от своего языка. Во время визита в Минск Хрущев даже наехал на руководителя БССР Мазурова за приветствие по-беларуски.

Хрущев в Минске наехал на руководителя БССР Мазурова (они на первом плане) за приветствие по-беларуски.

В хрущевские времена возобновилась борьба с религией – Сталин приглушил ее во время войны, потому что ему были нужны деньги и авторитет православной церкви. Усилился прессинг на частные хозяйства: с крестьян начали брать налог за каждую курицу, каждое плодовое дерево и куст ягод, отбирали огороды – выживай как хочешь. Шла борьба с «нетрудовыми доходами» – запрещалось, например, шить на заказ или делать мебель.

Ну и полная дикость: по личному распоряжению Хрущева расстреляли группу московских «фарцовщиков» – тех, кто подпольно торговал джинсами и валютой.

В конце концов Хрущев довел страну до нехватки хлеба и карточек на продукты. В российском Новочеркасске протестовали рабочие, возмущенные повышением цен. Армия стреляли в толпу – погибли десятки людей, их тела тайно хоронили в чужих могилах, не отдавая родственникам.

Минчане пытались взорвать «глушилку»

Несмотря на секретность, об этих событиях знал весь СССР – от западных радиостанций, которые слушали сквозь треск «глушилок». В Минске в 1963 году раскрыли подпольную группу Сергея Ханженкова: студенты, найдя в лесу снаряды времен войны, извлекли из них взрывчатку и пытались взорвать антенну-глушилку на Золотой Горке.

Антенна-глушилка рядом с Золотогорским костелом.

Ханженков, сын и внук репрессированных, отсидел за это десять лет и жил потом в Минске, имея статус человека-легенды.

Справка об освобождении Сергея Ханженкова, который отсидел 10 лет за попытку взорвать минскую антенну-глушилку.

Студентов отчисляли из БГУ за требование преподавать на беларуском языке

То, что для российской интеллигенции было «оттепелью», для беларуской было продолжением уничтожения. Хрущев объявил, что в СССР к 1980 году будет построен коммунизм и сформируется единый «советский народ».

«А единый советский народ и на языке должен говорить едином. Не по-чукотски же… Так говорили мне в КГБ, – вспоминал Михась Чернявский. – А я говорю: вы понимаете, в Индонезии около сотни разных языков, а государственным они выбрали язык самого маленького народа, чтобы никому не было обидно. Почему, говорю, не выбрать чукотский язык для Советского Союза? Вы – шизофреник, говорят. Чукотским, по-моему, я их добил».

В 1968 году поэта Алеся Рязанова отчислили из БГУ, потому что он собирал подписи за то, чтобы преподавание велось на беларуском языке. За него заступился известный писатель Максим Танк. Рязанову разрешили доучиться в Бресте, Танк даже написал письмо его матери, уверив, что она будет гордиться сыном.

Алесь Рязанов стал одним из лучших поэтов своего поколения.

Секретарка правительства БНР Лариса Гениюш работала в Зельве уборщицей и принципиально не принимала советского гражданства

Также Танк уговаривал поэтессу Ларису Гениюш, которая после ГУЛАГа жила в Зельве, принять советское гражданство. Гениюш арестовали в Чехословакии после войны, она была секретаркой правительства Беларуской Народной Республики в эмиграции. В минской «американке» ее допрашивал министр МГБ БССР Цанава.

Лариса Гениюш с мужем и сыном в Праге. Когда НКВД арестовал их с мужем, сын-подросток остался совсем один. В следующий раз они встретились, когда сын уже был взрослым.

«Сначала он спрашивает у меня, на каком языке со мной говорить, по-русски или вызвать чешского переводчика? А я ему и говорю: “Так как вы являетесь министром беларуского государства, говорите по-беларуски!” Он опешил!.. Ну и вот начинается: “Отдай архив, отдай архив БНР!” – “Нет у меня его, – отвечаю, – и я не знаю, где он!” – “Бить ее, допрашивать день и ночь”, – верещит несчастный генецвали. А я, тень человека, выпрямилась и говорю ему: “Без воли Божьей волос с моей головы не упадет, и я вас не боюсь!” – “Вы ее испортили, она себя держит как дама”, – верещит палач. Я после думала, откуда взялась сила? Меня вывели, и там на меня напали следователи: “Бить тебя сам буду, с тебя трусы стяну”. А другой, какой-то перекривленный, страшный, завывал: “Повесить ее на улицах Минска!” – “Еще не выросла та береза, на которой вы меня будете вешать, – кричу, – всех нас вам не перевешать!”»

Гениюш осудили на 25 лет, после смерти Сталина освободили, но советское гражданство она не приняла принципиально. Поэтому ее до сих пор не реабилитировали. Работала уборщицей в больнице.

Евгения Янищиц и Владимир Короткевич в гостях у Ларисы Гениюш.

Она была символом несоветской Беларуси, моральным авторитетом – единицы таких сохранились после страшных времен. С ней переписывались деятели культуры, к ней ездили в гости студенты и молодые писатели.

Хорошо ли беларусам жилось при Машерове?

Хрущева отправили на пенсию. Брежнев казался рациональным руководителем. Он не имел иллюзий относительно «воспитания нового человека», оставил в покое частные крестьянские хлевы и огороды. Но в национальной политике все осталось по-прежнему.

Советский Союз формально был союзом независимых государств – как Евросоюз. Но о политической или экономической независимости БССР речь не шла.

На весь мир транслировалось, что в СССР свободно развиваются национальные культуры. А на деле направлять национальную энергию разрешалось только на литературу и фольклор.

Советские дотации на культуру были своего рода «откупными» за лишение национальных прав. Благодаря им выходили большими тиражами романы Шамякина, гастролировали «Песняры» – правда, в условиях капитализма и беллетрист Шамякин, и «Песняры» успешно зарабатывали бы и сами. Как великое достижение подавалось то, что Беларусь смогла «выбить в Москве» средства и разрешение на издание энциклопедии и серии «Беларуское народное творчество».

Тем временем новый руководитель БССР Машеров по-беларуски выступать не рисковал, а в КГБ существовал целый отдел для наблюдения за «проявлениями беларуского национализма», вспоминал исследователь Арсений Лис.

Вокруг беларускоязычных начинали вертеться стукачи и провокаторы: «В общежитии: приходит один из соседней комнаты и предлагает научить, как делать взрывчатку. Я говорю: знаешь, пока не нужно. Когда придет время, я к тебе подойду. Потом один, скотина, вдруг загорелся научить меня печатать листовки. Все время вот такое… Письма все просматривались. Подслушивалось все, и поэтому, когда мы собирались, мы устраивали всякие дни рождения. Когда просто собрались несколько комнат – это уже брали на заметку. Шпионаж был, абсолютнейший, тотальнейший контроль», – писал Михась Чернявский.

В Минске 1970-х было проще жениться на русскоязычной девушке и беларусизировать ее, чем найти беларускоязычную

«Как мы друг друга узнавали? Слушали, кто говорит по-беларуски, – вспоминал Чернявский. – Если услышишь, что незнакомый сам говорит на кассе где-нибудь, то это уже как пароль, с ним знакомились тогда. Или значок – Колас…»

Проблемой было найти пару. «Мы собрались однажды, парней пять, Арсень Лис говорит: у меня есть одноклассница на беларуской филологии, у них целая комната филологинь с беларуского отделения. Мы говорим – наконец-то хоть с девушками побудем родными по духу, языку. И мы заходим.

Красивые девушки. Конспекты разложены. Поднимаются – и по-русски: “А, ребята, как хорошо, что вы пришли…” Для нас это было ударом. Как в боксе. Посидели минут двадцать и ушли».

Михась Чернявский в 1960-е.

И Чернявский, и Лис, и Короткевич женились на русскоязычных, но близких по духу. Причем знакомились и женились беларуские интеллигенты-аспиранты на дочках полковников и партработников. И беларусизировали их.

Знакомиться молодежь ходила на танцы на Центральную (теперь – Октябрьскую) площадь. Она тогда была вымощена брусчаткой, и там играл духовой оркестр.

Диссидента Сидоревича обманом увезли в «психушку»

«Нас было немного. Среда была рассеяна. Вот какая-то группа, человек пять. Где-то рядом – другая. И один-два человека из этой группы были в той, первой. И так далее».

Беларуские деятели Машеровской эпохи понимали свою малочисленность и старались не подставляться. Они рассчитывали на игру вдолгую: едва ли не силой заставляли друзей вступать в Коммунистическую партию и делать карьеру начальников – чтобы создавать во власти лобби «своих». (То же самое в советское время делали литовцы.) Даже на вторжение советских войск в Чехословакию в 1968 году решили не реагировать. «В Москве вышли, их арестовали человек пять, но языка русского не стало от этого меньше. А нам нельзя было подставляться», – объяснял Чернявский.

За смелые высказывания о советской оккупации Чехословакии и критику КПСС в 1968 году попал в психиатрическое отделение Минской 2-й клинической больницы интеллектуал Анатоль Сидоревич. Его положили с воспалением легких в ганцевичскую больницу, а потом увезли в Минск, якобы на дополнительные обследования, и заперли в «психушке». Там Сидоревича «лечили от шизофрении» аминазином.

Брежнев назвал «агентами Запада» тех, кто сопротивлялся русификации

В 1972 году на Политбюро в Москве по предложению председателя КГБ СССР Юрия Андропова было решено разобраться с «агентами Запада». Брежнев призвал «рубить их на корню».

Под «агентами Запада» имелись в виду те, кто протестовал против русификации. Самые массовые аресты произошли во Львове и Киеве. Украинский поэт и диссидент Васыль Стус, арестованный тогда, умер в пермском лагере в сентябре 1985 года – при власти в СССР уже был Горбачев.

«Кто-то привез из Украины толстый рукописный труд Ивана Дзюбы “Интернационализм или русификация?”, глубокая научная работа о русификации в СССР. Она походила по рукам по всей Беларуси. Все было спокойно, пока она не вышла на Западе большим тиражом. Тогда встревожились, начали все ниточки хватать, арестовали Дзюбу, в Украине посадили полсотни человек. Сотни людей таскали на допросы, но по всей Беларуси человек восемь, может, десять выгнали с работы», – вспоминал Чернявский.

Минского художника убили в подворотне сыновья полковника КГБ

В то время Минск потрясла непонятная история с убийством художника Лявона Борозны. Это был один из защитников архитектуры старого Минска, который не боялся возражать Машерову. Его убили во дворе напротив кинотеатра «Победа».

Короткевич и Борозна по-дружески выпивают.

Борозна шел к своей мастерской и заметил, как двое пристают к женщине на остановке. Вмешался, началась перепалка. Художник позвал милицию, вместе с милиционером они побежали во двор за нападающими. Один из них ранил ножом милиционера, второй ударом в сердце убил Борозну. Убили бы и милиционера, чтобы не оставлять свидетелей, но того спасли навыки рукопашного боя.

Убийцы, братья Золотовы, оказались сыновьями полковника КГБ, начальника охраны Дома правительства. Сначала их приговорили к смертной казни, но на апелляции дали минимальные сроки, а потом выпустили по амнистии. Машеров, когда ему доложили об этом деле, высказался в духе: «Знали мы этого Борозну».

Художники-нонконформисты собирались в «доме с часами». Сигнал – полотенце на окне

Борозна был участником художественной группировки «На Паддашку». Художники-нонконформисты собирались в мастерской Евгения Кулика в «доме с часами» на проспекте, прямо напротив КГБ. Когда все было «спокойно», Кулик вывешивал на окно белое полотенце – знак друзьям, что можно приходить. Если полотенца не было, значит, в мастерской чужой человек.

Художники-нонконформисты и их друзья.

Художники оформляли книги, делали выставки, формировали особенный беларуский стиль, рисовали деятелей и события национальной истории, намекая, что она не ограничивается советским временем. В начале 1990-х участники группы придали современный дизайн символике независимой Беларуси. К ним на чердак заходили и Короткевич, и историк Ермолович, и аспирант-искусствовед Зенон Позняк.

Почему спецслужбы не могли запугать Короткевича

Еще одно беларуское сообщество существовало в Академии наук. За его «разработку» взялся в 1973 году КГБ. Спецслужбы запугали и «раскрутили» литературоведа Миколу Прашковича. Он даже отдал гэбистам ненапечатанные стихи Гениюш, которые поэтесса передала ему на хранение. С его слов они вышли на других – с работы уволили успешных ученых: геолога Виктора Лапутя, искусствоведов Степана Миско, Алеся Кавруса, Зенона Позняка, археолога Михася Чернявского, сотрудника «Беларуской энциклопедии» Валентина Рабкевича…

Ученые-патриоты, за которыми в 1970-е следил КГБ. Справа стоит Микола Прашкович.

Все, кого допрашивали, вспоминали, что гэбистов особенно интересовал Владимир Короткевич. «Они ужасно хотели приписать к нам Короткевича. Хотели создать, как когда-то, Союз освобождения Беларуси, а Короткевича сделать нашим лидером», – вспоминал Чернявский (как Янку Купалу в 1930-е, когда тот после допросов разрезал себе живот). Чернявский на допросе в КГБ прикинулся дураком: «Я сказал, что не считаю Короткевича беларуским патриотом: он с женой разговаривает по-русски. Мне сказали – “вы фанатик”».

Сам Короткевич, когда его спросили о связи с Арсением Лисом, ответил: «А что у нас может быть общего: я пью, а он не пьет?» Короткевича нечем было пугать: он был беспартийным, выпивал, а главное – его книги разметали с полок книжных магазинов.

Надпись «Подвиг народа бессмертен» на площади Победы сделал уволенный диссидент

Уволенные ученые несколько лет находились в состоянии инкоммуникадо: «Нет, тебя уже нет! Нигде нет никакой ссылки! Изо всех мест вычеркнуты фамилии. Ты не живой, ты мертвый…» Тогда казалось, что Советский Союз навсегда.

Чтобы выжить, Михась Чернявский устроился на производственно-художественный комбинат, где делали наглядную агитацию. Огромную надпись «Подвиг народа бессмертен», памятную многим минчанам, на крышах домов площади Победы сделал именно он.

В учебниках не пишут, сколько жизней было погублено во времена «советской стабильности». Ученый Микола Прашкович, сломленный спецслужбами, работал грузчиком, в конце концов запил и сгорел в родительском доме в Березинском районе.

Массовых арестов, ссылок, посадок интеллигенции в Беларуси не было, в отличие от Украины. Видимо, заказчики посчитали, что такого урока беларуским «националистам» достаточно. А может, они оказались умнее, чем «органы», и помогла конспирация.

Послевоенный период был для Беларуси одним из самых тяжелых. Советское государство не скрывало своей цели: уничтожить беларусов, сделать их «советскими людьми», то есть русскими. Но колонизаторы не учли силы народной стихии, которая сохраняла беларуский язык, не учли смелости и самоотверженности послевоенных школьников, мудрости их последователей, деятелей 1960–1970-х.

И когда в середине 1980-х Советский Союз зашатался, у беларусов была готова концепция независимости.