«У нас средневековые нравы плюс атомная бомба». Ася Казанцева о мозге, браке и панике

«НЕЙРОБИОЛОГИЯ ДАЕТ ПОНИМАНИЕ ТОГО, КТО МЫ ТАКИЕ»

– У меня сейчас адский график: пять дней в неделю я студентка магистратуры, хожу на пары и делаю домашки, а на выходных почти всегда гастроли, лекции и интервью. Получается духовная практика по принятию собственного несовершенства. Когда задач очень много, ты так или иначе что-то упускаешь, привыкаешь к тому, что ты несовершенен, и тем не менее мир от этого не рушится. Идти учиться во взрослом возрасте вообще очень приятно, гораздо меньше ответственности, чем на работе: можно что-то не сделать, и кроме снижения оценки тебе за это ничего не будет.

Магистратура у меня великолепная. Она называется «Cognitive sciences and technologies: from neuron to cognition», ее организовали в Высшей школе экономики несколько серьезных нейробиологов. Состав студентов очень пестрый, кроме биологов и психологов есть и математики, и компьютерщики, и лингвисты. Когнитивные науки – очень междисциплинарная область, одна из самых перспективных сегодня. Люди самых разных специальностей приходят к пониманию того, что знания о мозге остро необходимы им для профессионального развития. Надо понимать, что в XX веке самой важной наукой была физика, а сейчас это, конечно, биология. А в биологии особенно важны два направления: молекулярная биология (в связке с генной инженерией) обеспечивает нам медицину и еду, а нейробиология дает понимание того, кто мы такие. 

Ася написала две крутые книжки: «Кто бы мог подумать! Как мозг заставляет нас делать глупости» и
«В интернете кто-то неправ! Научные исследования спорных вопросов». Вы их, конечно, уже читали.

Чем больше наука движется вперед, тем шире, сильнее и глубже становится разрыв между наукой и обществом. То есть ученые живут в XXI веке, а общество частично осталось в XIX-м. Технологическое развитие уже довольно давно и серьезно опережает социальное, поэтому у нас остаются средневековые нравы плюс атомная бомба. Это отдельная проблема, с которой отчасти работают популяризаторы: строят мостики через эту пропасть.

Большинство моих однокурсников станут учеными, а я, конечно, нет – я просто стану более хорошим популяризатором. Сейчас действительно есть масса потрясающих исследований. Транскраниальная электрическая стимуляция головного мозга позволяет создавать шлемы для улучшения памяти во сне. Для парализованных людей разрабатывают роботизированные протезы и устройства для набора текста на компьютере с помощью ЭЭГ. Есть внутримозговые импланты для лечения болезни Паркинсона, стимулирующие пораженные участки мозга. И про все это почти нет популярных книжек. Насколько мне известно, среди активно действующих русскоязычных популяризаторов я единственный человек с нейробиологическим образованием, так что писать такие книжки предстоит как раз мне.

«Мозг – это очень дорого»

– Обучение – это рост новых нейронных связей. Например, вы учитесь водить машину. На первом занятии по вождению вы можете с равной вероятностью переключить передачу с первой на вторую, или сразу на третью, или на четвертую – нервным импульсам пока что все равно, как именно им распространяться, какие команды отправлять в мышцы руки. А когда вы опытный водитель, то вам физически проще переключать передачи правильно, чем каким-то другим образом, потому что для правильного действия у вас в мозге уже выращена широкая проторенная дорога между нейронами, задействованными именно в переключении с первой передачи на вторую.

К сожалению, учиться сложно, и вообще думать сложно. Мозг потребляет огромное количество ресурсов, около 20% всей глюкозы, которую мы едим, и примерно столько же кислорода. Он очень энергоемкий, даже когда мы ничего не делаем. Все равно надо постоянно поддерживать отрицательный заряд внутри каждого нейрона и положительный заряд снаружи. То есть каждую секунду перекачивать ионы через мембрану в каждой из 86 миллиардов нервных клеток. Мозг – это очень дорого. Тем более большой мозг. Многие исследователи эволюции человека связывают наш эволюционный скачок с тем, что мы начали более эффективно обрабатывать пищу: добывать мясо и готовить его на огне. Благодаря этому мы смогли получать из пищи больше калорий и поддерживать более дорогой мозг. В отличие от гориллы и шимпанзе, которые почти вегетарианцы и у них просто нет калорий на то, чтобы выращивать себе большой мозг.

Мозг может утомляться, как и мышцы. На бытовом сленге это называется «закончились нейромедиаторы», и нам нужно время на то, чтобы насинтезировать новые. В этот момент приходится переключаться. Погулять, потупить в фейсбучек, погамать – то есть нагрузить какую-то другую область мозга, не ту, которая была задействована в решении серьезной задачи. Успех легкой литературы, музыки и кино отчасти связан с этим, но, кроме того, вся эта масскультура снижает уровень стресса. Когда вы читаете серийную литературу, например Макса Фрая, Донцову или Акунина, вы взаимодействуете с персонажами, у которых все понятно и вам уже знакомо. Вообще, в психологии очень важное место занимает концепция когнитивной легкости: нам очень нравится знакомое. Когда мы попадаем в окружение знакомого, нам приятно, мы чувствуем себя в безопасности. Это и у животных есть. Ведь раз оно знакомое, значит, в прошлый раз оно нас не съело! 

«Учить языки хорошо»

– Иностранные языки можно изучать по-разному. Существует довольно большая разница между настоящими билингвами – теми, кто в детстве впитал два языка, как губка, – и теми, кто выучил язык, будучи взрослым. Похоже, что когда ребенок учит два языка одновременно, то они оба укладываются в уже существующие нейронные сети. Заметных анатомических отличий между его мозгом и мозгом человека, который знает один язык, в большинстве исследований обнаружить не удается. А вот если человек учит язык во взрослом возрасте, там идет уже более аналитический процесс. Это очень интенсивная умственная работа. И там, похоже, идет развитие нейронных структур.

Но с любыми данными, полученными с помощью томографических исследований, есть пара серьезных проблем. Во-первых, ученые работают с маленькими выборками, а индивидуальные отличия в мозге довольно велики. Во-вторых, в любом случае они смотрят на корреляцию, а не на причинно-следственную связь. То есть даже если мы выяснили, что у людей, изучивших иностранный язык, какая-нибудь зона коры развита лучше, чем у тех, кто его не знает, мы все равно не можем сказать, почему так, связаны ли вообще эти вещи. По-хорошему нужно проводить эксперименты, то есть сначала брать людей, делать им МРТ, а потом заставлять учить язык, смотреть, что изменилось, и сравнивать с контрольной группой. Такие исследования тоже есть, хотя их мало, конечно, – намного труднее организовать. Но и они позволяют предположить, что да, учить языки полезно, что от этого растут новые нейронные связи, которые улучшают нашу способность обрабатывать информацию. Собственно, это вообще один из самых приятных выводов в современной нейробиологии. Есть много исследований про людей, которые осваивают самые разные навыки, и действительно у них утолщается кора головного мозга в тех или иных областях. Это самое прекрасное, потому что это объясняет, зачем мы все это делаем. Смысл моей работы в том, чтобы стимулировать рост нейронных связей не только у себя, но и окружающих. 

Есть исследование, которое показало, что люди на другом языке думают более рационально – если им предлагают решать моральные дилеммы, они начинают там смотреть только на абсолютную пользу, без учета эмоциональных тонкостей, причем этот эффект выражен тем сильнее, чем хуже человек знает язык, на котором описана дилемма. По-видимому, столько сил уходит на само понимание задачи, что на душевные терзания ресурса уже не остается. Это полезный прикладной способ использования английского. Например, на нем можно выяснять отношения с мужем.

 «Моя бабушка в 80 лет начала пользоваться планшетом»

– Возрастная нейробиология говорит нам, что у людей по мере взросления и старения снижается скорость усвоения новой информации. Обычно в пример приводят как раз языки, но с ними на самом деле картина немного сложнее. 

У маленьких детей действительно есть сенситивный период, когда они настроены на овладение языком: ребенок впитывает его, ему не надо специально запоминать лексику, грамматику – он ее вычленяет автоматически из того, что происходит вокруг. Есть такое понятие в освоении языков младенцами – statistical learning (статистическое обучение). Мозг ребенка, как компьютер, статистически обрабатывает то, какие звуки встречаются чаще, какие реже, какие слоги идут вместе, где границы между словами. Это дико эффективный процесс, который активно изучается и способность к которому, к сожалению, полностью теряется с возрастом. Если ребенок-маугли не научился говорить к моменту полового созревания, то он уже никогда не сможет это наверстать.

Но для того чтобы пользоваться этой волшебной способностью, нужно жить в языковой среде, взаимодействовать с языком разными способами и каждый день. А вот если мы говорим про обычное изучение иностранного языка, в классе два раза в неделю, для этого нужны уже совсем другие механизмы – внутренняя мотивация, способность к пониманию и заучиванию логических схем. И здесь как раз действует обратная закономерность: оказывается, что, за исключением некоторых отдельных аспектов типа фонетики, подростки учат язык в классе быстрее и лучше, чем младшие школьники, а взрослые – лучше, чем подростки. Просто потому, что нужны логические и аналитические способности, а они как раз развиваются с возрастом.

Пожилой человек, разумеется, может освоить любую технику. Моя бабушка в 80 лет начала пользоваться планшетом, смотрит уроки английского, шлет мне письма на английском. Ей действительно приходится для этого прилагать интеллектуальные усилия, в то время как у ребенка это получилось бы автоматически. Конечно, в детстве приходится прилагать гораздо меньше усилий, чтобы осваивать новое. Мы в принципе рождаемся с готовностью и потребностью адаптироваться к среде, которая есть вокруг нас. И в этом отношении, конечно, важно, в какую среду мы попали, чего она от нас требует. Очень хорошо, если ребенок сталкивается с большим потоком информации и привыкает, что здесь принято быть умным. Потому что ему гораздо проще делать это в детстве, чем догонять в 20 или 30 лет.

Мы не рождены равными

– В нейробиологии есть не только хорошие новости, но и плохие. Например, накапливается все больше данных о том, что способности к обучению все-таки в значительной мере предопределены генетически. Конечно, любого здорового человека можно обучить чему угодно, но разным людям может требоваться драматически разное количество усилий для достижения одного и того же результата. Если люди учат линейную алгебру и им надо приводить матрицы к ступенчатому виду, кто-то с первого раза понимает, а кому-то для хорошего результата нужно решить сто упражнений. И такая же история со всем. 

Социальное неравенство, как и биологическое, – это тоже история не про безнадежность, а про количество усилий. Для меня очевидно, что социальные лифты существуют и развиты достаточно хорошо. Я постоянно наблюдала раньше на биофаке и в магистратуре сейчас наблюдаю людей, которые пришли из очень неблагополучных семей. С помощью своего упорства, усилий и интеллекта они получат блестящее образование. Уедут потом получать докторскую степень в Гарвард, и все у них будет хорошо, и станут они звездами. Но другой вопрос в том, чего им это стоило по сравнению с теми, кто родился в профессорской семье. И, конечно, есть некоторая несправедливость в нашем отношении к людям. Потому что важен на самом деле не модуль, а градиент, не абсолютная величина, а продолжительность пройденного пути. То есть мы смотрим на то, чего человек добился в абсолютных величинах. При этом мы не обращаем внимания на то, из какой стартовой точки он вышел. Хотя понятно, что тот, кто вырос в рабочем районе в семье алкоголиков и стал обычным инженером, гораздо круче, чем тот, кто родился в профессорской семье и стал кандидатом наук. 

«Мне все время очень страшно»

– Словом «психология» сейчас называют две совершенно разные вещи. Есть экспериментальная психология, полноценная наука, отвечающая всем критериям научного метода. А есть психотерапия, которая отчасти находится на том же уровне, на котором находилась алхимия: там есть много ценных находок, но еще нет адекватных методик их воспроизведения и измерения. Хотя и в ней есть очень разные направления. Есть совершенно ужасные, оперирующие какими-то псевдонаучными концепциями. А есть, например, когнитивная поведенческая психотерапия, которая основана исключительно на логике и показывает хорошие результаты в клинических испытаниях. То есть работает более эффективно, чем другие способы балансировки психологического состояния. И она подходит людям с логическим, рациональным складом ума.

Я не проходила личную психотерапию и пока не планирую, хотя допускаю, что это могло бы быть полезно для моего эмоционального самоощущения. Здесь дело вот в чем: у меня, например, есть страшная тревожность. Мне все время очень страшно. Что я все завалю, что ни с чем не справлюсь, меня выгонят из магистратуры, все люди вот-вот наконец поймут, что я на самом деле ничего собой не представляю, не будут читать мои книжки и ходить на лекции. Паника жуткая. И я понимаю, что несколько сеансов с толковым психотерапевтом могли бы меня от этого избавить. Но другой вопрос в том, что я привыкла с этой тревожностью жить и вполне допускаю, что именно благодаря постоянному страху я стала тем, кто я есть: довольно успешным серьезным автором. Со своими недостатками можно бороться, а можно извлекать из них пользу. Делать из них кнут или, наоборот, пряник. Я вполне допускаю, что пойду на психотерапию, чтобы стать более спокойной, после того как заработаю все деньги на свете или хотя бы на квартиру в Москве. Пока что это не стоит в списке первостепенных задач.

Можно ли жить без смысла жизни

В Японии есть понятие «икигай». Его переводят как «то, что заставляет человека просыпаться по утрам», или просто «смысл жизни». И есть исследования о том, как он влияет на здоровье. Ученые исследовали большие группы людей, спрашивали, есть ли у них икигай. Оказалась, что среди пожилых людей смертность гораздо ниже у тех, кто имеет смысл жизни. По-видимому, если человек считает свою жизнь осмысленной, вследствие этого он меньше подвержен стрессу. А хорошо известно, что гормоны стресса плохо влияют на здоровье. Они нарушают работу иммунной системы, в том числе ее способность бороться с онкологическими заболеваниями, вредны для сердечнососудистой системы и так далее. Если есть какой-то способ минимизировать выработку гормонов стресса, в качестве которого может выступать смысл жизни, то, конечно, лучше его иметь. 

В этом отношении есть огромная разница между первым и вторым университетом. Так же, как и между первым и вторым браком, между первым и вторым городом, книжками. В первом случае ты идешь учиться, потому что так положено. У тебя стресс совершенно страшный, потому что ты не очень понимаешь, кто все эти люди и что происходит. А когда после первого образования восемь лет проработал и решил пойти во второй университет, то ты пошел туда, уже четко понимая, что с тобой происходит. Дифференциальные уравнения, которые стоят тебе бессонных ночей, по крайней мере не вызывают отчаяния, потому что ты понимаешь, ради чего это в долгосрочной перспективе. Да, конечно, осознанность – это хорошо, и лучше делать вещи, которые представляются осмысленными, чем делать непонятно что. И, если смысла нет, следует его придумать. 

«Когда мальчиков искать не надо, высвобождается много ресурсов»

– Личная жизнь у меня прекрасная. Мой муж – кандидат физико-математических наук и занимается разработкой летающих роботов-убийц, которые будут летать над полями и распылять на них ядовитые пестициды. Параллельно он успевает активно заниматься спортом, путешествовать, читать книжки, даже каких-то барышень клеить. А я ничего не успеваю, только учусь и немножко работаю. В лучшем случае мы смотрим вместе сериалы.

Я почти всю сознательную жизнь замужем, и это предпочтительный для меня способ существования, это гораздо комфортнее, чем думать о том, чтобы искать себе каких-то мальчиков. Когда мальчиков искать не надо, высвобождается очень много ресурсов. При этом я, конечно же, безнадежно далека от хрестоматийного образа хорошей жены. Я человек эмоционально холодный, не склонный к формированию прочных привязанностей, от семейной жизни мне нужно в первую очередь, чтобы не мешали – учиться, работать, заниматься какими-то проектами. Очень удобно, когда дома есть кто-то, с кем можно поболтать и заняться сексом, но очень важно, чтобы ни для кого из партнеров не было обязанностью уделять второму внимание в тот момент, когда он может хотеть погамать или поработать. 

Каждый из нас погружен в свою жизнь, мы не очень много общаемся и не очень много тусуемся вместе. Мне вообще кажется, что роль общих интересов в браке преувеличена. Общие ценности, схожие взгляды на мир и в том числе на семейные роли – это важно, а вот идея ходить вместе на условный футбол или шопинг вызывает у меня ужас. Желательно, чтобы каждый человек был самодостаточным и способным в одиночку пойти на футбол и на шопинг или найти себе для этого других людей.