«Я люблю Комаровку: сначала были деревянные трущобы, а потом – торговый центр Минска!»

– Когда я приехала в Минск после войны, он, скорее, был похож на большую деревню. Вроде бы город столичный, но такой провинциальный. Почти все друг друга знали: кто-то кому-то родственник, служили вместе или из одной деревни приехали.

– Вы же тоже приехали в Минск из деревни?

– Да, после войны.

– А во время войны жили в деревне?

– Да. Когда началась война, я была в классе третьем. Мы были в школе, и учительница сказала: «Началась война. Немцы уже в Жлобине. Завтра в школу можете не идти». На следующий день приехали на мотоциклах немцы. Ночью приходили партизаны, просили еду, утром грабили немцы. Если была какая-то живность, убивать ее не разрешали, если попадешься – расстреляют.

– А как вы оказались в Жлобине?

– Немцы из деревни нас погнали в Жлобин. Слышала, как взрослые шептались, что фашисты нас сейчас отведут в баню и пустят газ. Не передать того ужаса словами, с которым я шла, как мне тогда казалось, на верную смерть. Колонна из детей, подростков и матерей: кто-то рыдал, кто-то пытался сбежать, а кто-то уже смирился.

Травить нас не стали, это была обычная баня. После бани погнали к железной дороге: хотели вывезти в Германию. Проехали несколько часов, и поезд остановился: партизаны подорвали рельсы. Немцы огородили небольшой участок колючей проволокой, выпустили нас из товарняков и провели ревизию: искали еду и ценные вещи. Отбирали молодежь копать окопы. Я была маленькой и особой ценности для немцев не представляла: боялись за старшую сестру. Мать сделала ей горб из одежды, одели как бабу старую, чтобы не забрали.

Дальше немцы нас гнали пешком. Ночевали то на болоте, то в лесной чаще на сырой земле. Есть было нечего, пили грязную воду из луж – месяц или два так продолжалось, и казалось, это никогда не закончится. Была зима, разведчики донесли немцам, что поблизости советская армия. Фашисты оставили нас на заминированном поле.

За ночь наши саперы разминировали узенькую тропинку и рано утром начали потихоньку выводить. Но людям было страшно, хотелось быстрее уйти, так многие подорвались на минах сами и покалечили других.

– Но вам, матери и сестре удалось выжить.

– Маму я на время потеряла: она пошла искать нам повозку и пропала. А я осталась в чужой деревне. Жили мы с такими же детьми в хилой избушке, ходили по домам и просили поесть. Зайдешь в дом, бывает, перекрестишься – и стоишь, слова вымолвить не можешь. Стыдно было попрошайничать, у людей своих детей кормить нечем. Была тетка, у самой двое детей на руках, а она возьмет да и вынесет кусок хлеба. Солдаты иногда подкармливали. Говорили: «Приходите, мы вам суп нальем». А у нас что, тарелки были? Находили банки от немецкой свиной тушенки, мыли в лужах – вот тебе и тарелка.

Слава богу, мама и сестра нашлись. Вернулись в родные края, на счастье, дом наш все еще стоял. За ним располагалась немецкая кухня, потому и уцелел. На земле валялась полугнилая картошка – она нас и спасла. Часть обрезали и посадили, часть сварили.

– А как вы попали в Минск?

– Двоюродный брат работал тут на стройке. Он меня к себе и забрал, сделал прописку и устроил на стройку. Образования нет, знания – начальная школа. Возможности пойти учиться дальше не было. Но все равно была тяга к знаниям. Читала все, что попадалось в руки: от оставшейся от бригадира газеты до товарища Конан Дойля. Книги брала в библиотеке или «угощали» знакомые: потрепанные желтые страницы, а иногда и вовсе можно было не досчитаться главы. Новых книг было мало, да и стоили недешево – дарили разве что на день рождения.

– Какое место в Минске вы любили тогда больше всего?

– Комаровку. Она строилась на моих глазах. Было очень интересно наблюдать: вот еще стоят деревянные дома, трущобы, а через год-другой их разбавляют новые высотные постройки. К шестидесятым годам это уже был торговый центр столицы.

– Говорят, минчане в те времена ходили в рестораны как на праздник.

– Кафе и ресторанов было мало. Самыми популярными были кафе «Весна» и «Березка» на проспекте Независимости (тогда Ленина). Но побывать там мне удалось уже далеко не в молодости. Дорого было. Деньги экономила, даже в столовую не ходила. В обед – батон и мороженое. Иногда баловала себя газировкой из автомата: кинешь в него 3 копейки, стукнешь пару раз – и уже пьешь довольный.

– С мужем вы на работе познакомились?

– На стройке было много таких женщин, как я. Мужчин было раза в два меньше, так что велась негласная борьба за их внимание. Мне повезло, я встретила своего будущего мужа, он работал каменщиком. Вся наша романтика сводилась к прогулкам в парке, иногда в кино ходили. Потом он в свое общежитие, а я в свое. А однажды пришел и говорит: «Выходи за меня». Я и вышла (смеется).

Все тянуть приходилось самим, помочь было некому – ни советом, ни материально. Муж рано стал сиротой: мать умерла при пожаре, через пару лет скончался и отец. Жили в бараке. Бараки строили пленные немцы во время войны, сами понимаете, какие там были условия. На этаже было по 10-11 небольших комнат. Когда родился сын, жить стало еще тяжелее. Пришлось уволиться со стройки и искать другую работу. В 1965-м устроилась на МАЗ транспортировщицей стержней: стержни горячие, руки постоянно были в ожогах.

Москва строила новый цех, наши бараки снесли, а мне выдали квартиру. Сослуживцы дулись немного – квартиру получила я одна, за доблестный труд. Но не ругались. Друзей как таковых не было. Все были в одинаковых условиях и заботах: работа, дом, семья. На дружбу времени не оставалось. В гости ходили только к своим родственникам.

– Александра Кононовна, а как проходил ваш обычный день?

– Ну как, вставали в шесть – и на работу. День у станка – и бегом домой готовить ужин. Детского сада не было. За детьми смотрели посменно. Муж работал в третью смену, я во вторую. Закончится смена на заводе, я руки сполоснула – и бегом бегу домой. Муж положит детей спать – и на работу.

Дочка моя только притворится, что спит: я прихожу, она в углу сидит, смеется: «Покажи, как ты домой бежала». Детей не баловали – денег не было. Хотя бы за квартиру заплатить и еды купить. Из развлечений могли себе позволить разве что сводить детей в цирк да на парад ко Дню победы. Первые два десятилетия после войны 9 мая и освобождение Беларуси никто особо не отмечал, а потом стали делать большущие праздники. Народу собиралась тьма!

Конечно, было очень тяжело жить. Считали каждую копейку. На развлечения времени не хватало: надо было стать на ноги. То ли дело сейчас, когда все есть. Да возраст уже не тот...