«Урбанисты нанесли большой вред многим людям». Японо-чешский архитектор о пользе трущоб, интеллекте города и чуть-чуть о Минске

Осаму Окамура – архитектор и программный директор крупнейшей в Европе урбанистической конференции reSITE (Прага). В прошлом – редактор архитектурного журнала ERA21 и член cовета директоров Чешского архитектурного фонда. Преподает в ARCHIP. Выступает с лекциями в университетах по всему миру. 

– Японец я или чех? Это так не работает. Биполярного мира больше не существует. Мой дедушка по линии отца был не японцем, а корейцем. Моя мама – из Моравии. И если дальше копать в историю, то очень трудно разобраться, кто ты по крови. 

Мне проще определять свою идентичность с точки зрения географии. Я себя идентифицирую через город, в котором я живу и куда вкладываю свою энергию, поэтому я – пражанин.  

ПОЧЕМУ ТРУЩОБЫ НАМНОГО ЛУЧШЕ СОВРЕМЕННЫХ ГОРОДОВ 

– Вы сказали, что Прага и Токио отличаются не только размером, но и масштабом проблем. А есть ли общие, глобальные тренды в развитии городов? 

– Один из самых важных трендов в современной урбанистике – городское планирование больше не является сферой, в которой доминируют и принимают решения исключительно планировщики, архитекторы и застройщики. Сегодня это сложный процесс, в котором участвуют все категории пользователей города. 

Для европейских городов по-прежнему характерно тщательное планирование и в определенной степени предсказуемое развитие. Но если посмотреть глобально, то в наиболее быстро растущих городах архитекторы и планировщики теряют контроль над процессом развития городов. Вертикальный подход к планированию в этих городах не работает, зато в них есть внутренний интеллект. 

И для меня очень интересно изучать этот внутренний интеллект городских сообществ, как с точки зрения устойчивости самой застройки, так и в разрезе их самоорганизации и эволюции. 

– Что вы имеете в виду под городским внутренним интеллектом? Как и где он наиболее ярко проявляется? 

– Самый известный пример –  это жилые массивы со спонтанной застройкой, или трущобы, в городах Индии и Южной Америки. Никто их не планировал, но люди там живут более-менее нормально, на улицах никто не умирает от голода, антисанитарии или эпидемий. 

Возникают огромные районы, в которых есть система саморегулирования и даже социального обеспечения. Без всякого внешнего контроля эти спонтанные города не только не рушатся, но демонстрируют свой собственный, внутренний интеллект. Можно сказать, что иногда трущобы более функциональны, чем детально спланированные модернистские города, которые сегодня сталкиваются с огромными проблемами. 

– Трущобы обычно ассоциируются с бедностью и не благоустроенностью. Как они могут быть более функциональными, чем города с четкой архитектурной планировкой и развитой инфраструктурой?  

– Урбанисты уже давно и серьезно изучают феномен бидонвилей, как их еще называют. Они очень гибкие и способны быстро меняться, в то время как модернистские города очень медленно адаптируются к новым условиям и потребностям. Современные города планировались как идеальные, но в реальности они далеки от идеала, и нам приходится жить в аду. 

Бидонвиль, или трущобы, в Бомбее.

Это еще и часть нашей восточно-европейской истории монофункциональных городов с огромными, безликими спальными районами, мало приспособленных для жизни, откуда далеко добираться до работы. Я сам большую часть своей жизни прожил в блочном доме в отдаленном районе Праги. У меня нет ненависти к этому феномену, наоборот, я люблю и такой вариант жилья, но я четко понимаю его ограничения. 

– Проблема с жильем, наверное, одна из самых сложных в современных городах? 

– Да, доступное и комфортное жилье – это один из основных вызовов в большинстве городов. Иногда я думаю, что урбанисты нанесли большой вред многим людям, живущим в городах, потому что массовая застройка не соответствует потребностям человеческой жизни. 

Кстати, в этом году престижная архитектурная премия Mies van der Rohe Award была присуждена голландской фирме NL Architechts за инновационную реконструкцию огромного жилого блока, построенного в 1960-х, на окраине Амстердама. Архитекторы переделали структурные и коммунальные пространства, но предоставили жителям самим решать, как будут выглядеть их квартиры. Подобный проект сейчас реализуется в Лондоне. Это дает надежду, что жилье в городах снова может стать доступным для любого горожанина. Хотя проблема неравенства остается очень острой. 

– У большинства горожан, по крайней мере, на постсоветском пространстве, нет ощущения, что город принадлежит им. Можно ли поменять это сознание? 

– В детстве почти каждый из нас раскурочил не одну игрушку, чтобы посмотреть, что там внутри. Сейчас среди взрослых стало популярным своими руками разобрать смартфон и посмотреть, как он устроен. Ведь говорят, что если ты не можешь что-то открыть, то оно тебе не принадлежит. Это касается не только технологий, но и информации: откуда она берется, в каких форматах предоставляется, как ее читать и т.д. Если мы не понимаем происхождение данных, мы ими не владеем. В таком случае мы становимся подконтрольными, ведомыми. Поэтому понимание того, как функционирует город, какие процессы в нем происходят и как они могут влиять на эти процессы – это очень важное знание, которому, к сожалению пока не учат в школах. 

ВОЗМОЖНО, ПОЭТОМУ В МИНСКЕ РАЗРУШАЮТ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗДАНИЯ 

– В Минске, как и многих других городах, по сей день разрушаются оставшиеся исторические кварталы в центре города, а на их месте строятся гостиницы и бизнес-центры. Как Праге удалось сохранить историческую застройку?   

– Прага входит в список всемирного наследия ЮНЕСКО, поэтому разрушить здесь что-то старое или построить новое очень проблематично. Я, например, в своей квартире – а живу я не в историческом центре, а в так называемом «большом центре» – даже окна поменять не могу. И это касается не только фасадов, но и более мелких деталей, как ручки на дверях и т.п. Благодаря таким ограничениям, историческая Прага сохранилась. Ну и к тому же Прага не была разрушена во время Первой и Второй мировых войн. 

Поддержание и реконструкция исторических зданий дорого стоят, поэтому инвестиции, которые могли бы быть направлены на строительство, идут на сохранение архитектурного наследия. В сравнении с другими городами мира, строительный бизнес в Праге довольно небольшой. 

– А как пражане относятся к истории своего города? 

– Для самих пражан сохранение уникального характера их города является ценностью.  Праге повезло еще и в том, что нам досталось очень качественное историческое наследие. В течение веков город строился основательно и грамотно. Он тестировался многими поколениями, поэтому пражане верят в свой город и не стремятся разрушать старое, которое до сих пор неплохо служит. 

«У людей, которые растут в таком красивом городе, формируется особенная идентичность, – считает наш герой. – Мне кажется, что в исторических городах люди даже мыслят по-другому, чем в модернистских городах, у них другое отношение к городской культуре. У нас нет моря и бескрайних горизонтов, зато есть малоэтажные дома и множество двориков. Люди здесь, скорее, интроверты. Жизнь концентрируется не на улицах, а внутри домов». 

– Есть мнение, что не нужно цепляться за ветхое прошлое. Всегда ли стоит сохранять историческую застройку или это все равно что сопротивляться прогрессу? 

– Не всегда историческую застройку, особенно деревянную, как в Стамбуле, получается сохранить. Прага построена из камня, и она очень прочная. Здесь это концепция жизни: строить дома в расчете на то, что в них будут жить дети и внуки. И хотя так редко происходит, но это часть нашей ментальности, поэтому мы готовы очень много инвестировать в жилье, которое дает ощущение стабильности в жизни. 

В Японии, наоборот, у зданий один из самых коротких в мире жизненных циклов, всего около 20 лет. Там дом – это как платье: ты не строишь его для последующих поколений или даже на всю свою жизнь. Ты строишь его для определенного периода своей жизни, потому что знаешь, что когда у тебя появится семья, то тебе нужен будет дом побольше, а когда состаришься, то будет трудно подыматься по ступенькам, например, поэтому ты, скорее всего, опять куда-нибудь переедешь. При таком подходе, люди инвестируют в жилье гораздо меньше. 

Японские дома похожи на дома из картона: тонкие стены, минимальная теплоизоляция (вместо нее ставятся кондиционеры). Это совершенно другая концепция жизни с другими экзистенциональными установками.   

Центрально-европейские города как крепости: они должны защищать от внешнего мира. В Японии же нет разделения на то, что снаружи, и то, что внутри – это единое, сквозное пространство. 

ПЛОЩАДИ, ПУБЛИЧНЫЕ ПРОСТРАНСТВА – ВСЕ ЭТО НЕ ВСЕГДА ХОРОШО 

– С личным жильем разобрались, но почему в последние годы во всем мире очень модной стала тема возвращения горожанам публичных пространств? 

– Здесь вопрос в том, что мы понимаем под публичным пространством и какое именно публичное пространство нам нужно. В некоторых модернистских городах слишком много непродуманного, не приспособленного для людей, неухоженного, а потому пустующего и отталкивающего публичного пространства. И это не только огромные городские площади, как в некоторых постсоветских городах, но и пространства между многоэтажными жилыми блоками, часто необустроенные, в которых нечем заняться. 

В исторических городах, наоборот, очень мало публичных пространств. В японских городах их вообще нет – есть улицы, дома и перекрестки, а площадей нет. Да и в Европе площади давно перестали выполнять свою историческую роль городских рынков (их заменили супермаркеты), поэтому часто они превращаются в парковки. 

Сегодня кафе и пабы – это тоже публичные пространства, где люди встречаются и общаются. Технологии и социальные сети тоже расширяют публичное пространство. Может, нам столько его и не нужно? 

– Тогда откуда такой ажиотаж? 

– Иногда люди не знают, чего они хотят. Вопрос ведь не столько в наличии или отсутствии, сколько в том, как это публичное пространство организовано, насколько оно доступно и функционально. 

Есть разница между понятием публичного пространства и ничейных земель, которых хватает во многих пригородах. Публичное пространство подразумевает, что люди его как-то используют, что это не заброшенная территория. Ничейные земли, как у Стругацких, тоже необходимы городам, потому что если абсолютно все контролируется, то не остается места для таинства, для воображения. 

Чем разнообразнее город, тем лучше. Чем больше у города измерений и слоев, тем он богаче и интереснее. Разнообразие людей и идей тоже пострадало в советское время. Городская культура была урезана до монокультуры: политически, экономически, социально и архитектурно. Теперь мы пытаемся снова культивировать это утерянное многообразие.