Елене 31 год, она родилась в Минске, но все детство провела в Гомельской области. По меркам социума она успешная, уверенная в себе девушка, которая отлично реализовалась в карьере. Но, рассказывая свою историю, Елена все еще пытается спрятать слезы: она по-прежнему сомневается, готова ли «маленькая девочка со шрамом», которая до сих пор живет внутри нее, показать себя обществу.
Елена еще не готова к портрету, поэтому мы сфотографировали ее в профиль.
«В 16 мне сделали неудачную коррекцию носа, после которой я чудом проснулась»
– О том, что я родилась с диагнозом «расщелина верхней губы и нёба», моя мама впервые узнала в родильном зале. Из маминых рассказов я знаю, что первое время ей даже не хотели меня показывать. В те годы еще не было УЗИ, поэтому мой диагноз стал для нее шоком. Никто толком не мог объяснить, как должно проходить лечение, возможно ли это исправить и как я буду выглядеть после всех операций.
Мое лечение проходило поэтапно. Какие-то операции просто невозможно сделать в раннем возрасте, пока не сформировалась челюстно-лицевая область. Первая пластика по коррекции губы прошла, когда мне было 3 месяца. Из осознанного возраста помню еще 5 операций. Последнюю я пережила, когда мне было 20 лет. Все можно было закончить намного раньше, но так случилось, что в 16 мне сделали неудачную коррекцию носа, после которой я чудом проснулась. После этого опыта я еще долго не решалась на исправление врачебной ошибки – страх не проснуться был сильнее.
Сейчас я прекрасно понимаю: лучших результатов уже не будет. Да и многие хирурги подтвердили: коррекция шрама может только усугубить ситуацию. Поэтому с операциями покончено – я такая, какая есть.
Елена признается, что у нее нет жестких историй про буллинг в школе, но единичных случаев в жизни всегда хватало.
– Помню, как в 12 мы поехали с мамой в Питер. В метро напротив нас сидели молодые девушки, которые, не стесняясь, показывали в мою сторону пальцем и громко смеялись. Видимо, их друг, который стоял впереди, держась за поручень, не поддерживал их реакции и постоянно пытался закрыть меня собой.
С другой стороны, родители всегда относились к Елене с позиции «с тобой все нормально, ты обычный ребенок».
– Но по факту это не так, – уверена Елена. – У меня была потребность в разговорах и прямой коммуникации. Я хотела понять, что со мной произошло и почему именно со мной.
В детстве я часто спрашивала родителей: «Почему вы не отдали меня в детский дом?» А они, недоумевая, отвечали: «А почему мы должны были это сделать?» И только сейчас я понимаю: этим вопросом я вызывала родителей на разговор, вот таким обходным путем просила их поговорить со мной на эту больную тему. В итоге с огромным списком вопросов о своей жизни и будущем я справлялась в одиночку и, честно говоря, продолжаю справляться до сих пор. В глубине души я мечтаю о серьезном и душевном разговоре с мамой.
«В кресле у психолога оказалась маленькая девочка со шрамом на лице»
Про свои переживания и эмоции Елена не рассказывала родителям – ей казалось, что маме и без того непросто, а тут лишние вопросы о туманном будущем.
– Свой путь я начала совсем с другой истории. Пару лет назад обратилась к психологу с проблемой в отношениях – наверное, это самый частый запрос к таким специалистам, – впервые за долгое время на лице Елены появляется улыбка. – Болезненные отношения очень затянулись, и я не прекращала страдать, поэтому мне захотелось во всем разобраться. Уже после первого сеанса я поняла, что со всей своей серьезностью, взрослостью и самостоятельностью в кресле у психолога оказалась маленькая девочка со шрамом на лице. С того момента началась проработка детской травмы. За полтора года работы я прошла через слезы, страх, отчаяние и стыд, море стыда.
В отношениях я постоянно куда-то проваливалась, часто испытывала стыд и совершенно не могла дать определения своим чувствам. Периодически слышала от партнеров о том, какая я холодная и отстраненная. И только у психолога выстроила четкую взаимосвязь между детскими переживаниями и проблемами в личной жизни. Оказалось, что во всех отношениях у меня была избегающая позиция, а многие свои комплексы я выстраивала через призму «потому что он такой».
Например, в 19 за мной ухаживал молодой человек и относился ко мне так, как никто и никогда больше. Но отношения построить не получилось. Мне понадобилось более 10 лет, чтобы пришло осознание: я настолько не принимала себя, что поверить в то, что меня любят, оказалось невозможным.
Я благодарна психологу, ведь за 30 лет у меня наконец появилось место, где я могла показывать и проживать все свои накопленные эмоции. Когда о своих проблемах говоришь с друзьями, то можешь слышать «не переживай», «это все ерунда», «все в порядке». Не скажу, что со стороны друзей это обесценивание чувств, – скорее, я не могу до конца высказать всю свою боль. А это очень важно, особенно когда она копится годами, перерастая в перманентное чувство стыда.
В подростковом возрасте я вообще не осмеливалась поднимать эту тему даже с близкими подругами. И только по наставлению психолога у меня появилось «домашнее задание» – всерьез обсудить эту тему со своей близкой подругой. Было сложно, ведь позвонить тому, с кем дружишь уже 20 лет, оказалось непростой задачей. Я долго собиралась с мыслями. Но на деле все получилось наоборот, мои близкие оказались очень открытыми к разговору. Просто в моем стыде было много энергии и комплексов, которые закрывали мне глаза.
Принятие для меня – это осознание простой мысли: так вышло, и в этом никто не виноват. У меня есть только два пути: осознать проблему и радоваться жизни или концентрироваться на проблеме, пропуская саму жизнь.
«Мечтаю вести терапевтические группы для родителей»
В феврале наша героиня узнала об инициативной группе в Viber «Улыбки наших зайчиков», которую создала белоруска, у которой родился ребенок с похожим диагнозом. Группа была придумана специально для тех, кто ищет поддержку. Несмотря на все достижения медицины, про диагноз «Расщелина губы и нёба» белорусским врачам известно мало. Сегодня все этапы лечения проходят намного мягче и быстрее, не оставляя видимых шрамов или дефектов речи.
– Подписавшись на группу «Улыбки наших зайчиков», я по-новому взглянула на свою маму и ее переживания, – рассказывает Елена. – В группе общается много родителей. Они делятся своими чувствами, тревогами и сложностями. Будучи ребенком, я даже не подозревала, каково было моей маме. А сейчас я вижу ситуацию с двух абсолютно разных сторон; правда, название у ситуации одно – «расщелина губы и нёба».
Параллельно с основным образованием редактора Елена отучилась на психолога. И сейчас всерьез задумалась над терапевтической группой для мам, у которых родились дети с расщелинами.
– Родителям тоже нужна помощь, ведь в такой ситуации они полностью растворяются в детях, забывая о себе, своей боли и стыде. Главное – чтобы мамы не оставались наедине с собой горько плакать на кухне, а умели говорить и проговаривать ситуацию, общаться на эту тему со своими детьми, врачами, подругами.
В этой истории важно и то, насколько родитель принимает своего ребенка. Необходимо осознавать, где операция действительно необходима (по медицинским или эстетическим показаниям), а где это погоня за идеалом, которого достичь невозможно. Нужно разговаривать со своими детьми – возможно, ребенок принял себя раньше, чем родитель, а значит, можно обойтись без очередного наркоза. Это тонкая грань, которую сложно отследить, но нужно пытаться.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: CityDog.by, Unsplash.com.