Посмотрели мини-сериал Netflix «Неортодоксальная», о котором столько разговоров. Рассказываем, почему он важен и интересен.
Предыстория и сюжет
В 2012-м в знаменитом издательстве Simon & Schuster вышла автобиографическая книга Деборы Фельдман Unorthdox: The Scandalous Rejection of My Hasidic Roots («Неортодоксальная: мое скандальное отречение от хасидских корней»). В ней Дебора рассказала о своей жизни в религиозной общине Сатмар в нью-йоркском Бруклине и о том, почему она решила покинуть общину. Отречение действительно вышло скандальным – она втайне от мужа записалась в колледж, переехала из Уильямсберга (тот самый хасидский дистрикт в Бруклине), позже развелась и уехала с ребенком в Берлин. После выхода книги Дебора Фельдман получала угрозы и обвинения в клевете от родни и жителей общины.
Сериал «Неортодоксальная» – это история Деборы, раскрытая в образе юной Эстер Шапиро. Эсти девятнадцать, она живет в Уильямсберге с мужем, и она просто в отчаянии от своей жизни. Тетка и любимая бабушка выдали Эсти замуж за человека, которого она видела дважды в жизни. Поначалу все казалось правильным, как заведено у хасидов, а муж Янки был, наверное, добрым и любящим. Но все меняется – у пары совершенно не получается сексуальная жизнь, Эсти обсуждает и осуждает родня мужа за то, что у них нет детей, абсурдные запреты сводят ее с ума.
Сериал открывается сценой побега – прямо в Шаббат, с небольшой суммой денег и фотографией бабушки, засунутыми в нижнее белье, Эсти выходит из своего еврейского дома и отправляется в аэропорт. Она летит в Берлин.
Кому принадлежит Эсти, ее тело, ее секс?
Чтобы понять, почему бежит Эсти, стоит попытаться оценить степень инаковости сатмарских хасидов, а особенно их женщин, от обычного мира. В ультраконсервативной среде роль женщин сводится к рождению детей, материнству и заботе о доме. Они обязаны носить длинные одежды с закрытыми рукавами и непрозрачные чулки. Образование девочек сведено к минимуму, а долгое время было вообще под запретом. Женщинам нельзя петь и заниматься музыкой (музыка, кстати, играет в сюжете огромную роль). Замужние женщины должны прятать свои волосы от посторонних взглядов – сцена обривания Эсти просто шокирует. И это только запреты, о которых мы знаем.
Разумеется, в столь тоталитарной атмосфере Эстер (как и любая женщина) не может полностью принадлежать сама себе и быть собой. Ее тело и ее сексуальность – предмет религиозных догматов и становятся банальным инструментом для деторождения. Ужасный пример: про существование вагины Эсти узнает только в восемнадцать, незадолго до собственной свадьбы.
Говорить о сексе как обоюдном удовольствии женщины и мужчины в случае Эсти совершенно невозможно – все сводится к попыткам ее мужа овладеть девушкой. Прикосновения, ласки, прелюдия – забудьте, только лечь на спину в белых одеждах и ждать, пока еврейский мальчик «почувствует себя королем». Так говорит Эсти мама Янки, но на логичный вопрос, значит ли это, что сама Эсти должна чувствовать себя королевой, надменно замолкает.
Секс иллюстрирует в сериале важную проблему – физического и ментального насилия. В первом случае муж Эстер пытается совершить с ней половой акт, но Эсти испытывает дикий стресс, отчего у пары ничего не выходит. И эта ситуация, когда религиозные догмы вынуждают женщину терпеть, в нормальном мире нельзя назвать иначе как сексуальным насилием. Во втором случае насилие совершает семья мужа, вторгаясь в личную жизнь Эсти и заставляя чувствовать себя неполноценной за то, что она не может забеременеть.
Холокост и комплекс вины
Крест Эстер столь тяжел еще и потому, что в ее голове с малых лет заложена мысль: еврейская женщина должна рожать детей, чтобы восполнить страшную жертву, которую принесли евреи Холокоста. Вспомним исторический контекст: сатмарские хасиды – это община венгерских евреев, которая была восстановлена в Нью-Йорке после бегства части из них из Венгрии 1944 года.
Тяжесть вины перед шестью миллионами душ за невозможность забеременеть очень давит на Эсти. Ужасная ирония – в момент, когда героиня собирается сказать мужу, что наконец понесла (после эмоционально тяжелого полового акта), он заявляет, что хочет развестись.
Освобождение в Берлине
В Берлине, куда Эсти попадает почти без денег и знакомств, происходят ключевые сцены, показывающие нам эмоциональное и психологическое освобождение девушки от прежней жизни.
Возможно, самая важная – купание в озере Ванзее (на берегу которого, к слову, нацисты договорились в 1942-м об «окончательном решении»). Эсти окунается в воду, принимая свою телесность и новую себя. Ненавистный парик летит к черту! А в Берлине ее бритая голова внезапно оказывается очень даже ничего.
Еще один важный сюжет – воссоединение с матерью. Зритель внезапно узнает, что у Эсти есть мама, хотя тетка называла ее сиротой. Оказывается, мать Эсти тоже сбежала из общины и подверглась жесткому остракизму за свою бисексуальность (просто немыслимо для хасидов!). Маленькую Эсти отобрали у мамы в возрасте трех лет. В Берлине все становится на свои места.
Наконец, сцена пения в берлинской консерватории, куда Эсти твердо намерена поступить, даже имея минимум шансов. Неожиданно мы узнаем, что у девушки большой талант, и, хотя вопрос поступления в консерваторию остается за кадром, нам становится ясно, что это почти happy end.
Другая
В философии есть концепция Другого, то есть того, кто не является мной и не тождественен мне. Можно с большой долей уверенности рассматривать героиню «Неортодоксальной» как воплощение Другого в закрытой и ультраконсервативной культуре хасидов.
Еще более интересно рассмотреть Эстер в контексте гендерного анализа этой концепции (см. исследования Симоны де Бовуар), когда женщина определяется как Другой в доминирующей мужской культуре.
История Деборы Фельдман/Эстер Шапиро наглядно показывает, как ужасающе и уродливо это может выглядеть.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: Netflix.
