«Наш папа уже не вернется, его сожгли». Каково это – потерять всю семью и даже собственного сына

Ларисе Павловне 89 лет. За это время она похоронила практически всю семью, включая родного сына. Они остались только на фотографиях в семейном альбоме. Свою историю Лариса Павловна рассказала журналистке CityDog.by Дарье Трайден.

Лариса Павловна c мамой, предположительно 1946 год.

«Это мама, это папа, это мой брат – мы близнецы. Всех их уже нет»

– Мне было 11 лет, – Лариса Павловна хорошо помнит начало войны. – 1941 год, объявили по радио, чтобы никому и никуда, чтобы все сидели на своих рабочих местах. Рядом с нами жила какая-то дама из обкома партии. И вот она приехала на грузовике, сложила туда вещи, посадила ребенка и умчалась. Тогда папа сказал: «Пора и нам уходить».

Бабушке был 81 год, она наотрез отказалась сниматься с места. А мы пошли. Шли по Могилевскому шоссе, дошли до Лошицы, переночевали там и двинули дальше.

Все это время Минск бомбили. За спиной напуганных беглецов горел город. Лариса Павловна с семьей уже знали, что Минск заняли немцы.

– И вот мы подходим к речке... Ой, страшно вспоминать. Подходим к речке, и папа говорит маме: «Мне возвращаться в город нельзя, я директор советской школы – тут же расстреляют. Давай топиться». Мама его очень любила, говорит: «Давай».

Мы с братом бросились к ним, стали на колени, просим: «Папочка, мамочка, не оставляйте нас одних». Они поразмышляли – и пошли обратно в Минск.

Лариса Павловна, 6 лет.

– Я знаю, знаю, что это диктофон. Я же не простая старушка, – улыбается Лариса Павловна и подвигает ближе тяжелые альбомы с плотными картонными страницами. – Это мама, это папа, это мой брат – мы близнецы. Всех их уже нет, – спокойно перечисляет свои потери женщина.

Лариса Павловна Шелкановцева со своим братом-близнецом и родителями.

«Отец никогда не рассказывал о своем детстве»

Лариса Павловна Шелкановцева родилась в 1929 году в Минске. Она минчанка в третьем поколении: ее дедушка переехал из России и остался, найдя тут работу и любовь. Именно с дедушки начинается семейная память Шелкановцевых.

Про дедушку Лариса Павловна знает мало – раньше детей предпочитали не посвящать в детали семейных перипетий.

– Его звали Лев Степанович Шелкановцев. Он был известным адвокатом и когда брался за дело – а к нему обращались высокопоставленные лица, – то всегда выигрывал. Дедушка умер очень рано, в 40 лет: у него был диабет, а диабет тогда не лечился. Похоронили на Сторожевском кладбище, мы с папой ездили смотреть на его могилу, пока кладбище не исчезло. И фотографий его не осталось, – с сожалением говорит Лариса Павловна.

Бабушка – Марья Григорьевна Григорьева – родилась в Чернигове, но переехала в Минск, где стала белошвейкой. Умерла 3 марта 1943 года в Минске.

– Бабушка такая певучая была, такая красивая. Дед, когда ее увидел, сразу влюбился. Женился на ней, несмотря на разницу в социальном положении. И сразу дети пошли, бабушка была дома и за ними смотрела – дворянская семья, никто из женщин не работал. Дедушка ее обеспечивал. Не знаю, как она выживала, когда он умер. Пенсия у нее была очень маленькая, поэтому мой папа в 15 лет начал работать репетитором. Но он никогда не рассказывал мне о своем детстве, – Лариса Павловна показывает фотографии начала прошлого века.

Павел Львович в детстве.

Павел Львович с братом Владимиром и сестрой Анастасией (всего в семье было пятеро детей). Павел Львович, первенец Шелкановцевых, родился приблизительно в 1890 году.

Павел Львович в молодости.

Он же с братьями Владимиром и Николаем.

Павел Львович в гимназической форме.

В Первую мировую войну Павел Львович был офицером царской армии, получил ранение на фронте. Во время гражданской войны отец Ларисы Павловны также служил – но никогда не рассказывал семье о том, чью сторону занял.

Павел Львович в мундире унтер-офицера царской армии.

– Я не знаю, где во время гражданской войны был папа. Вот фотографии в форме, но что к чему… Не разбираюсь я в этих чинах, – признается Лариса Павловна. У нее остались отцовские стихи тех лет. Подписи к ним свидетельствуют о том, что Павлу Львовичу привелось много путешествовать. В 1919 году он был и в Минске, и в Одессе, которая в тот год чуть ли не каждый месяц переходила из рук в руки: то Антанта, то большевики, то деникинцы. Кому конкретно в то время симпатизировал тридцатилетний гуманитарий, в чем сомневался и на что надеялся – мы уже никогда не узнаем. Даже личному дневнику со стихами Павел Львович не доверял такие тайны. Оно и понятно – в те времена ставили не «дизлайк», а сразу к стенке.

Стихотворение 1919 года про «Бълоруссію» простое по форме, но задевает актуальностью, тонкостью передачи атмосферы – строки «и словно на Пинском болоте, теряется в ней человек» звучат едва ли не как макабрическое предисловие к «Шабанам» Альгерда Бахаревича.

– Дедушка был русский, а папа родился уже здесь, белорус. И я белоруска, и брат белорус. Все мы белорусы, – Лариса Павловна с улыбкой переворачивает альбомную страницу.

Павел Львович Шелкановцев, директор школы.

После революции Павел Львович приехал в Минск, преподавал русский и белорусский языки. Скоро стал директором школы: сначала средней школы в Гатово, потом – минской школы номер 35 на улице Осоавиахимовской. В Гатово он знакомится с молодой (у них было 14 лет разницы) учительницей начальных классов Антониной Андреевной.

Пять лет они работали бок о бок, а в 1928 году поженились. Это был не первый брак отца Ларисы Павловны.

– До нас у отца была другая семья, двое детей. Жили они в Тамбове. Не знаю, что у них там случилось, да и не мое это дело. Мама, может, и знала, но детей в такое не посвящали.

Мама нашей героини – Антонина Андреевна Гурская – была из бедной крестьянской семьи. Родилась в 1903 году в деревне Свинка (теперь Березовка) в Бобруйском районе.

Мать Антонины, бабушка Ларисы Павловны.

На основе фотоальбома семьи Шелкановцевых проект Blog-Tv Trixter сделал короткий видеоролик, в котором попытался представить сто лет Шелкановцевых в контексте исторических событий.

Дети никогда не сидели за одним столом со взрослыми

В семье матери Ларисы Павловны было много детей, но училась только она, любимая младшая дочь Антонина. Отец долго не решался отпускать ее в гимназию.

– Но она была такая способная, так хотела. Рассказывала: «Я ложусь на печку – и молюсь, молюсь, чтобы он меня отпустил. И слышу – запряг лошадь». Отвез ее в Несвиж, там мама окончила гимназию и получила право учительствовать. Позже она окончила еще и педучилище имени Крупской в Минске – накануне войны успела получить аттестат, – рассказывает Лариса Павловна.

Кстати, писатель Илья Данилович Гурский, в честь которого названа минская улица, – далекий родственник матери Ларисы Павловны. Когда мать была жива, он время от времени заходил к семье Шелкановцевых.

На этой фотографии Антонине Андреевне 25 лет.

Об отношениях в семье Лариса Павловна рассказывает немного, но в ее словах чувствуется нежность.

– Мама всегда говорила, что папа красавец, а она, мол, некрасивая, – говорит Лариса Павловна, улыбаясь так, как улыбалась, наверное, и ее мама, произнося эту лукавую фразу: по фотографиям из семейного альбома ясно, что Антонина Андреевна притягивала восхищенные взгляды (а в муже и вовсе будила фотохудожника с уклоном в легкую утреннюю эротику).

Антонина Андреевна в молодости.

Лариса Павловна помнит, как некоторые семейные традиции передавались из поколения в поколение. Например, не сидеть за одним столом со взрослыми. Отец Ларисы Павловны вырос в дворянской семье, а там такое не принято. Даже в праздники у детей был отдельный стол.

Поскольку дедушка Ларисы Павловны был дворянином, ее отец был вынужден всю жизнь скрывать свое происхождение. Павла Львовича дважды арестовывали, и если в 1930 году его быстро отпустили, то позже он попал в лапы НКВД куда серьезнее.

Павел Львович, отец Ларисы Павловны Шелкановцевой.

Отца девять месяцев держали в тюрьме, но отпустили

– В 1938 году его все же посадили как врага народа. Только в августе 1939-го, когда к власти пришел Берия, выпустили. Мама очень добивалась его освобождения, ходила всюду к начальству. Спрашивала, когда можно будет принести передачи. Ей ответили: «Не нужно никаких передач, скоро он будет дома». И, что удивительно, действительно отпустили.

Павел Львович после выхода из тюрьмы НКВД (1939 год).

– Но он вышел больным, седым. Никому не рассказывал, что с ним делали. По улице Свердлова была тюрьма, там их держали девять месяцев. Отбили все на свете – но никого не выдал, – вспоминает Лариса Павловна.

Маленькая Лариса Павловна с братом, мамой и тетей на крыльце дома в Гатово.

Лариса Павловна хорошо помнит день, когда отец вернулся домой, и ту радость, которой его встретили, – причем рады были не только члены семьи.

– Мы жили по Осоавиахимовской улице (это около Авиационного переулка и Чкалова, теперь ее уже нет). Там, возле школы (теперь она первая, а до войны была восемнадцатая), рос дуб. И когда ребята увидели, что Павел Львович, директор школы, вернулся из тюрьмы, они прервали занятия, залезли на этот дуб, бросали вверх шапки и кричали «ура».

Эта сцена так ярко стоит перед глазами, словно я никогда не была старой.

После освобождения из тюрьмы и реабилитации Павел Львович уже не занимал руководящих должностей – перешел в сельхозтехникум в Курасовщине простым преподавателем.

– А тогда же Курасовщина была так далеко! Помню, как за папой приезжал извозчик, забирал его и еще одного педагога – и вез, накрыв кожухом, – смеется Лариса Павловна.

Семья Шелкановцевых в парке Челюскинцев (1936 год).

После ареста пострадала не только карьера отца. Изменилась вся жизнь семьи Шелкановцевых. Как семье врага народа от всей квартиры им оставили только одну комнатку, в которой они ютились после 1938 года.

– Мама тогда тоже потеряла работу. До событий 1938 года она занималась с умственно отсталыми детьми в папиной школе. Ей было тяжело: они ходили под себя, падали в обморок. Очень тяжелые дети, но надо было их как-то обучать.

Когда папу арестовали, всех этих детей вышвырнули, никто с ними не занимался. Мама раньше часто просила папу, мол, освободи меня от этой работы, так мне трудно, так трудно – но сама не уходила. И вот как потом все вышло.

Антонина Андреевна, мама Ларисы Павловны.

У Ларисы Павловны самые теплые воспоминания об отце.

– Папа оставил по себе добрую память – как директор и как педагог. После смерти к нам домой приходили его ученики, благодарили за то, каким он был. Его знали как интеллигентного и образованного человека. В войну все соседи шли к папе за помощью и советом, даже лечить их просили.

Как-то пришел мальчик с обожженными ногами – это немцы разбросали горящие поленья вокруг дома, чтобы никто не подходил, а он все равно полез. Так папа ему эти ноги долго лечил, хотя врачом не был.

Лариса Павловна с братом.

Лариса Павловна перелистывает страницу, показывает детские фотографии – последние предвоенные. Снова переходит к 1941 году, с которого мы начали разговор. Лариса Павловна хорошо помнит, как вместе с родителями возвращалась в занятый немцами Минск.

Не доходя до города, семья наткнулась на фашистский патруль, и Шелкановцевых отправили в фильтрационный лагерь. Мужчин содержали отдельно, женщин и детей – отдельно.

Некоторое время Лариса Павловна ничего не знала о судьбе отца: ее, брата и маму выпустили через неделю, а Павла Львовича продержали дольше. Немцы узнали, что он учитель, бывший директор школы и знает немецкий язык. Стали предлагать работать в немецкой управе.

Друзья учителя, уже включенные в подпольное движение, попросили согласиться: работа в управе открывала доступ к ценным сведениям, которые могли сыграть роль в деле освобождения страны.

Павел Львович работал в управе и передавал информацию подпольщикам, пока его не стали подозревать. Почувствовав угрозу, Павел Львович оставил должность. Лариса Павловна узнала о работе отца не сразу.

– Я узнала о подполье и о том, что делал отец, уже после войны – нас, детей, к такой информации не подпускали. Когда стали взрослее, мама уже стала рассказывать. И я потом делала официальные запросы.

Мама и брат Ларисы Павловны перед войной.

С продуктами было плохо – и в войну, и до войны

Лариса Павловна хорошо помнит, как семья выживала в голодные военные годы.

– С продуктами было плохо – и в войну, и до войны, вообще всегда. Но у нас иногда бывали хорошие талоны, потому что папа занимался с детьми партийного руководства. Во время войны мы уже просто голодали, никаких пайков не было.

В начале войны папа еще работал в управе, а потом уже сидел без работы. И мы с мамой пекли бисквитные пирожные и ходили продавать на Суражский рынок, чтобы немного заработать. Но худшее было впереди.

6 апреля 1944 года за отцом пришли. Павла Львовича и еще троих подпольщиков выдала их связная.

– Когда ее маме-старушке сказали, что ее дочь приехала в машине с гестаповцами забирать моего отца, она бросилась к нам, эта старенькая женщина, кричит ей: «Рая, зачем ты это сделала?» А та показывает на попу и говорит: «Били». Она не выдержала. И эти люди погибли, и она тоже, – Лариса Павловна замолкает, но потом возвращается к истории ареста отца. – Папа знал, что не вернется. Когда его забирали, мама подала ему хорошее новое пальто. Он сказал: «Нет». И взял свое дряхлое, дырявенькое. Так и ушел. На него даже наручники надели. Попрощаться не разрешили.

Павел Львович, 30-е годы ХХ века.

Гестаповцы увели отца в тюрьму, а семью повезли в Тростенецкий лагерь смерти. Но по дороге решили не возиться: велели рядовому расстрелять всех в придорожном лесочке.

– Мама рванула на себе рубаху, как закричит на этого: «Стреляй, фашист!» Он так опешил. Выстрелил в воздух – и показывает рукой, мол, бегите, шнелле, шнелле. Мы бежали в ожидании того, что нас настигнет пуля. Но ничего, добежали до леса, скрылись. Мама своей храбростью спасла нас, детей. И хороший немец попался. Может, он своих детей вспомнил.

Три дня Антонина Александровна с детьми провела в лесу, но потом пришлось на свой страх и риск возвращаться в Минск. Первое время их приютили на Грушевке, а затем они осторожно перебрались в родной дом.

Последние весточки от отца Шелкановцевы получали через бывших учеников Павла Львовича, которые пошли работать в полицию.

– Может, они не только были полицаями, но и боролись, – предполагает Лариса Павловна. – Все папины записки я храню, никому не отдаю, хоть там уже и трудно что-то прочитать.

В записках из концлагеря были в основном незначительные бытовые просьбы. Только о выдавшей их женщине Павел Львович пишет многословно и почему-то называет ее «человечище» – сложно сказать, какие эмоции скрывались за этим словом.

Останемся живы – значит, останемся. Ну, мы и остались

Фронт стремительно приближался. Эти дни Лариса Павловна вспоминает с ужасом.

– Ой, как Минск бомбили! Уже наши. В блиндаж нас не пустили, мы прятались дома, и я от каждого взрыва подскакивала на полметра: так было страшно, так хотелось жить! Мама меня с одной стороны держала, брат – с другой. Он посмелее был, а я – трусиха. Мама тогда сказала: «Дети, нам некуда идти, будем тут. Останемся живы – значит, останемся». Ну, мы и остались.

Страшная бомбежка была не последним испытанием – вскоре они узнали, что 30 июня в Тростенецком лагере сожгли их отца.

Лариса Павловна рассказывает, что известие об освобождении вызвало сложные чувства.

– Ночью загрохотали танки, люди стали смотреть – а это красные звезды, наши, все повыскакивали, закричали, это была такая радость. И в то же время и такая боль, такая тоска – наш папа уже не вернется, его сожгли. Я к нему была очень привязана. Мы потом столько ходили в Тростенец, искали его – а там еще дымились эти трупы. В одну из тех ночей он мне приснился и говорит. «Доченька моя дорогая, не ищите меня. Я в третьей могиле, но вы не найдете». Мы ходили, ходили, и действительно без толку – как понять, где там третья?

Лариса Павловна в 1945 году.

Антонина Андреевна после войны.

«Ну, за то, что вы учили меня, спасибо. А в остальном...»

После освобождения Минска семью ждал еще один удар. Подлый. Бывший мамин ученик, которого приютили из милосердия, оформил на себя одну из двух комнат и превратил в ад жизни тех, кто пытался ему помочь.

– Была бы там благодарность – так нет. Женька маме, своей первой учительнице, еще гадости всякие делал. Счетчик, например, был с его стороны, так он, когда уходил, выкручивал пробки, чтобы мы без света оставались. А маме нужно тетради проверять. При свечах приходилось. А он еще говорил: «Ну, за то что вы учили меня, спасибо. А в остальном...»

Потом, когда привел свою девочку, стало вообще невыносимо. Натерпелись мы за свое желание помочь людям. Только через 22 года, когда они выехали, брат сходил в исполком и там добился вернуть нам комнату.

Лариса Павловна после войны.

Семья Шелкановцевых.

Но жизнь постепенно налаживалась. Антонина Андреевна смогла дать детям хорошее образование: брат Ларисы Павловны стал ведущим конструктором в области машиностроения, работал на МАЗе. Лариса Павловна окончила химфак и всю жизнь проработала в лаборатории катализаторов института химии при Академии наук. Лаборатория была важной точкой на карте науки БССР: тесно сотрудничала с нефтеперерабатывающим заводом в Новополоцке, химзаводом «Азот» в Гродно и прочими химическими предприятиями.

Первый курс химфака БГУ, 1949 год.

Выпускной курс.

Лариса Павловна на рабочем месте.

В 1953-м Лариса Павловна вышла замуж за Владимира Ивановича Ширинского, своего друга детства.

– Сестра его потом еще шутила, что мы влюблены с пеленок. И когда он мне предложение делал, то пришел домой и сказал: «Мамочка, это мой друг, и я хочу на ней жениться».

Лариса Павловна с мужем Владимиром.

Они же в скверике БГУ.

Муж был архитектором: окончил сначала архитектурный техникум, а потом политехнический институт. Участвовал в восстановлении Минска, занимался жилыми зданиями в районе Юбилейной площади. Работал с пленными немцами.

– Я даже с ними общалась – хорошие были хлопцы, не все же были гестаповцы там, – говорит Лариса Павловна.

Несмотря на хорошую работу, Лариса Павловна не купалась в деньгах. Женщина вспоминает, что даже защиту диссертации не отмечала: не было на что. Только спустя годы быт стал менее тяжелым: семья перебралась в так называемый генеральский дом на Куйбышева, а в 70-е – в хрущевку на Калиновского.

Радость обретения домашнего уюта прервалась похоронами: в 1975 году умирает Антонина Андреевна, мать Ларисы Павловны, которая храбростью и любовью спасала мужа и детей то от НКВД, то от фашистских солдат.

Антонина Павловна в своем уголке.

Застолье в старой комнатке на Чкалова.

Первомай отмечали всем домом.

Дальше все как у обычных советских людей. Работа, восьмое марта на работе, защита чьих-то диссертаций, на которые надевали все самое лучшее… Большой мир, большая история больше не касались своими убийственными пальцами этой женщины. Разве что косвенно: муж Ларисы Павловны фотографировался на фоне теплохода «Адмирал Нахимов». Того самого, который в августе 1986-го затонет после столкновения с сухогрузом и унесет с собой жизни почти пятисот человек.

И родственники время от времени напоминали о том, как обманчиво спокойствие советской жизни.

– Это Борис Гаврилович Брежнев, дядя Владимира по линии матери, ученый-физик. Он работал вместе с Сахаровым, стоял у истоков создания водородной бомбы. А вот его жена Неонила Евгеньевна Брежнева, тоже ученая, химик. У них не было детей, жили только наукой. Они в Москве были, засекречены, мы до них не дозванивались, – вспоминает Лариса Павловна, перелистывая альбом. Одеты засекреченные ученые по тем временам очень хорошо и выглядят совсем не советскими людьми.

Засекреченные ученые.

Лариса Павловна показывает последние фотографии: «Это мой сын Игорь, заядлый охотник. И рыбалку любил».

Лариса Павловна с сыном.

Лариса Павловна с мужем и сыном, первая половина 50-х.

Отец и сын.

Сын Ларисы Павловны погиб в 1998 году на Вяче. Рыбачил на берегу, увидел, как переворачивается лодка с тремя подростками. Спас их, но сам не выплыл.

Лариса Павловна закрывает альбом, в котором почти нет живых людей. Спрашивает, не заварить ли чаю. Ее голос звучит так же ровно и спокойно, как и в самом начале рассказа.

За помощь в подготовке материала благодарим Александра Долговского, историка, референта Исторической мастерской им. Леонида Левина.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: CityDog.by, из архива героини