Вместе со Швецией мы создаем рубрику «Идеи» – делимся мыслями о том, как сделать жизнь лучше, спокойнее и комфортнее. Оказывается, в Беларуси уже 20 лет действуют национальные планы по обеспечению гендерного равенства – туда включены и вопросы гендерного образования. При этом некоторые депутаты говорят о том, что их тошнит от слов «гендер» и «гендерный баланс». Мы поговорили с минчанками, жизнь которых изменилась как раз после того, как они получили гендерное образование.
Лена Огорелышева
Гендерная исследовательница, активистка, руководительница концентрации «Гендерные исследования» в Европейском колледже «Либерал Артс» в Беларуси (ECLAB).
Лена – магистрка социологии (специализация: «гендерные исследования»). Окончила гендерную магистратуру в ЕГУ, училась дизайну в Венгрии, а в 2016 году училась по обмену в университете Сёдертёрна (Södertörn University, Швеция) на кафедре гендера.
«Для меня это был ужас»
– За границей я увидела много отличий, в том числе и в общении с однокурсниками и однокурсницами, – вспоминает Лена свою учебу в Венгрии. – Например, для парня совершенно нормально подойти к девушке, если она ему нравится, и сказать: «Ты классная девчонка, я хочу с тобой секса. Ты как?» Для меня это был ужас! Ведь как можно так все опошлить и испохабить?
До этого Лена окончила в Минске университет по специальности «информация и коммуникация», а в Венгрию отправилась изучать дизайн. Уже тогда она читала книги, посвященные гендерным вопросам, но не рассматривала их всерьез.
– В Венгрии я впервые столкнулась с открытым общением на, казалось бы, такую табуированную интимную тему. Ведь как так можно подойти к малознакомой девушке и предложить секс? Сначала у меня был шок, потом я думала: «Ну, кто этих иностранцев разберет», – со смехом вспоминает Лена свою первую реакцию. – Но потом я быстро привыкла и на такие предложения научилась отвечать честно и понятно: «У меня в Минске есть парень, поэтому нет». И мой отказ в итоге никак не влиял на наши дружеские отношения.
Только спустя время, получив гендерный бэкграунд, я поняла: в формате культуры согласия предложения тех парней были вполне себе уместными и честными. Да, молодые люди могут говорить и по-другому: «Ты так прекрасна! Давай сегодня у нас будет ночь любви, а завтра мы пойдем в загс». Только зачем, если это все вранье? Зачем играть друг с другом в недомолвки и придумывать шифры? Легче прийти к согласию, если говорить честно и открыто.
Игры, где «да» означает «нет», а «нет» – «да», оставляют слишком много пространства для недопонимания. И для трактовки слов так, как тебе выгодно. Отсюда обманутые девушки, которые слишком поздно понимают, что «посмотреть кино» – это на самом деле «давай займемся сексом», и коронное: «Она сама виновата, ведь знала, куда шла».
«От моих гениталий не будет зависеть вся моя жизнь»
Меня воспитали сильные женщины, но при этом они сами себе противоречили. У меня рано погиб дедушка, а мой отец был в постоянных командировках. Поэтому растили меня старшая сестра, бабушка и мама.
Образов самостоятельных и независимых женщин в моей семье хватало. Но, с другой стороны, они мне постоянно повторяли: «В этой жизни без мужика никак». Это с учетом того, что моя бабушка жила в сельской местности и на протяжении 30 лет была вдовой, которая на своих плечах тянула весь микроменеджмент усадьбы.
Когда вспоминаешь это, возникает лишь один вопрос: «А как насчет тебя, бабушка?» И так жила не только она, а вся улица в деревне – женщины успешно справлялись и чувствовали себя комфортно. И это был такой диссонанс между тем, что делается, и тем, что проговаривается.
Возможно, поэтому не помню того дня, где в календаре нужно отметить слово «гендер». Об этом понятии я не знала с академической стороны, но как-то интуитивно понимала: от моих гениталий не будет зависеть вся моя жизнь.
Тем не менее училась я не на том, что они мне говорили, а на том, как они жили.
Я видела, как выпивал папа, какими были потасовки между родителями, и помню, как несколько раз мама сдавала его в милицию.
Причем про это нельзя было никому рассказывать, ведь в школе все знали: Лена из хорошей семьи. Это был хороший урок, какими не должны быть хорошие семьи и что жизнь без отношений может быть лучше, чем в отношениях.
«Лена, когда ты выйдешь замуж и родишь детей?»
После учебы в Венгрии в свои 23 года Лена думала о карьере, крупной компании и пыталась понять, чего хочет от жизни на самом деле. Но круг друзей и общество хотели услышать от нее ответы на другие вопросы: когда она выйдет замуж и как скоро родит детей?
– Со своим будущим мужем я встречалась на тот момент уже два года. Я не думала о браке, ощущала потребность в другом – хотела понять, кто я. Но для моего окружения это было время свадеб и рождения детей.
И я оказалась в меньшинстве. Попала в мир людей с понятным жизненным сценарием, где в соответствии с возрастом все расписано: учеба, свадьба, семья, дети, внуки, смерть. Есть точные представления, что хорошо, а что плохо, что такое «норма» и какие они – «традиционные» ценности.
В то же время у меня в голове было четкое понимание: я должна работать в крупной компании на руководящей должности. А активизм – это дело хорошее, но для жизни сомнительное. Зато как хобби сгодится, ведь ни к чему серьезному он не приводит.
«Устраиваясь в очередную крупную компанию, поймала себя на мысли, что уже ее ненавижу»
За следующие 5 лет Лена сменила несколько коммерческих организаций и даже работала в Академии наук в Институте социологии. Искала себя, зарабатывала неплохие деньги и параллельно организовывала творческие воркшопы. Лена не выступала на них эксперткой, хотя за все это время серьезно прокачалась в теме гендера и феминизма.
– Сейчас я понимаю, что, по сути, мои воркшопы – это чистой воды активизм. И за эти пять лет я сделала около 70 публичных мероприятий.
Но если воркшопы были моим хобби, то поиск идеальной работы становился болью. Устраиваясь в очередную крупную компанию, я поймала себя на мысли, что уже ненавижу ее, еще не приступив к обязанностям.
Тогда я пошла от обратного и задала себе главный вопрос: что у меня не вызывает омерзения? Именно так, пройдя долгий путь в 5 лет, я решилась на гендерную магистратуру в ЕГУ.
Гендерное образование помогло мне разобраться в себе и со своей жизнью. Для меня гендерное образование – это про то, как устроено общество. Мне важно раскладывать вещи, касающиеся социума, на составляющие: почему люди поступают тем или иным образом, почему одни реагируют так, а другие иначе.
Проще говоря, я получила ответы на мучившие меня вопросы: почему я не такая, как все? И насколько это нормально? Оказалось, что можно спокойно жить и не выходить замуж, а еще можно не иметь детей – это тоже нормально.
«Зачем тебе жить без груди?»
Образовываясь в теме гендера, я все больше понимала: то, что было со мной в детстве, – это «абзац». Первое время у меня была куча эмоций а-ля «они все врали!». Но потом наступает понимание и примирение: по сути, никто из родителей не виноват. Есть вещи, которые выше конкретных людей, потому что это система – так устроено и живет общество.
Два семестра в гендерной магистратуре ЕГУ я отучилась бесплатно, потому что моя работа «Нарративы о раке груди» на конкурсе заняла первое место. И выбрала я эту тему неслучайно.
Лена и сегодня работает над собственным исследовательским проектом. Он связан с публичными нарративами в отношении рака груди. Если кратко – это о том, как представление о женщине в обществе, а в частности о больной женщине, влияет на продолжительность жизни женщин с раком груди.
Когда я училась на 5-м курсе университета, моей маме поставили диагноз «рак молочной железы». Но она посчитала, что лечиться нет смысла, к тому же можно лишиться груди. Буквально за 3 месяца мамы не стало.
Долгое время я не задумывалась над маминым выбором. А потом познакомилась с онкопациентами, и для меня стало открытием: оказывается, и на третьей стадии есть смысл бороться.
Вся эта история как раз таки о том, как женская красота и онкофобия связаны с тем, как живет женщина. Общество говорит, что твоя грудь и женская красота – это принципиальный момент. Зачем тебе жить без груди? Зачем лечиться, если все равно умрешь? Лучше тихо умереть. В результате, по статистике, около 5% женщин после диагностики рака отказываются от лечения.
Гендерное образование всегда связано с личными вопросами. Ты не можешь изучать общество и не применять к себе и своей жизни полученные знания. Поэтому да, это может менять людей.
«Лучшие жены – это феминистки»
Что еще дает гендер? У меня есть теория, что самые лучшие жены – это феминистки. Говоря о женах, я имею в виду не обязательно брак. В современном мире можно найти огромное количество вариаций личных отношений. Конечно, я не проверяла эту гипотезу (улыбается), но работает это вполне понятно.
Феминизм – это про уверенную и самодостаточную женщину, которая знает, чего хочет от себя, жизни и партнера (партнерки). Она знает, что смысл жизни не только в устроенной личной жизни.
Понимая все это, ты не станешь соглашаться «хоть на какие-нибудь отношения», лишь бы только не быть одной. Это дает возможность сделать осознанный выбор. Выбрать действительно того человека, который делает твою жизнь лучше, и сделать все возможное, чтобы отплатить ему или ей взаимностью.
Простой тест на отношения: с партнером (партнеркой) твоя жизнь лучше, чем без него (нее)? Если точной уверенности в этом нет – может, тогда нет смысла все это продолжать и мучить друг друга?
У нас только одна жизнь, чтобы позволить себе тратить время на все эти игры типа «мужчина – голова, а женщина – шея». Феминизм рассказывает о другом: с партнером (партнеркой) можно говорить о проблемах открыто и на равных. Честные взрослые отношения подразумевают диалог, правду, уважение друг друга.
Мои отношения с мужем доверительные: мы обмениваемся опытом, растем вместе, обсуждаем проблемы. И тема гендера не исключение.
Гендер – это социальный пол. Взгляды и представления о том, как живут люди в обществе в зависимости от собственного пола.
Когда я впервые начала рассказывать мужу о гендере, он сказал: «Слушай, Лена, так это же про здравый смысл». Так оно и есть. Ведь, если вы уважаете своего собеседника, принимаете его точку зрения, даже если с ней не согласны, и подвергаете сомнению любые объяснения из разряда «так заведено», «это правильно», «это традиционные ценности» – добро пожаловать, вы на пути к гендерному равенству.
«Я феминистка не с девяти утра до шести вечера»
Постепенно изменился и мой круг друзей и знакомых, потому что я не являюсь феминисткой с девяти утра до шести вечера. Мои гендерные принципы распространились на все сферы моей жизни.
Еще Лена преподает гендерные курсы в ECLAB и проводит тренинги на гендерную тематику:
– Гендерные мероприятия нужны и могут быть интересны широкому кругу людей – тут все дело в темах и подаче материала. За полтора года преподавания гендерного курса в ECLAB мы перешли из варианта 20 человек, где все друг друга знают, в формат топовых городских мероприятий на 170 человек. Когда твоей главной заботой перед мероприятием становятся стулья, чтобы хватило места для всех желающих, – это нервно, но очень приятно.
Да, в основном аудитория женская. Но мужчинам тоже нужен гендер. Когда начинаешь говорить с мужчинами о том, какие гендерные проблемы есть в Беларуси, человек меняется на глазах. По моему мнению, гендерное равенство – это не война мужчин против женщин, это их совместная война против патриархата, который мешает жить и тем, и другим.
«Да, я встречаюсь с хейтом в свой адрес»
Да, среда в Беларуси, мягко говоря, не доброжелательна к распространению гендерного знания. Начиная с количества гендерных проблем и заканчивая демонизацией образа феминистки.
Да, я встречаюсь с хейтом в свой адрес, с тем, что не каждая площадка и не каждое мероприятие готово включать гендерную составляющую, потому что «это слишком радикально». Да, это расстраивает.
Мне помогает уверенность в том, что я делаю нужные для Беларуси вещи, а также обратная связь от участников и участниц и дух авантюризма. Важно мечтать широко и жить так, будто все люди уже равны в правах, вне зависимости от своего разнообразия.
Тони Лашден
Квир-активист(-ка), феминист(-ка), медиаисследователь(-ница). Живет и работает в Стокгольме, приезжает в Минск поспорить с водителями такси о гендерном равенстве.
«“Квир” – самое опасное слово в белорусском пространстве»
– Сейчас и всегда я квирую, и для меня это про действие, а не про идентичность. Квир – это про то, когда ты не хочешь включаться ни в один социальный контекст, не хочешь быть ни женщиной, ни лесбиянкой, ни женой, ни сестрой – никем.
«Квир» – это самое опасное слово в белорусском пространстве. Потому что никто не знает точно, что это слово значит, и оно ускользает от вписывания в норму.
Изначально это слово использовалось как обзывательство. Под квирами, или в русском аналоге под «п*дорами», подразумевали не только геев и лесбиянок, а всех, кто не вписывался в общепринятое понимание «женщины» и «мужчины». Но люди, которые терпели оскорбления, решили присвоить это слово себе.
На самом деле, общаясь с людьми из Беларуси, которые идентифицируют себя как мужчину или женщину, быстро можно понять, что на деле уже никто толком не знает, кто такой мужчина и кто такая женщина.
Но из-за того, что других слов нет, мы просто продолжаем воспроизводить категории, у которых уже нет смысла. И потом из разговора двух женщин мы слышим совершенно разные истории и представления о том, что такое быть женщиной.
Патриархат говорит нам: у всех будут свои дома, квартиры, собаки, мужья и машины. Но экономическая реальность такова, что у большинства людей в Беларуси не будет никакой своей квартиры, а будет пять кредитов. И поэтому нам всем каждое утро приходится совершать мысленный трюк, обманывая себя в том, что, живя в этой идентичности и в этой истории про машину и мужа, ты приближаешься к выполнению этого заветного сценария социального успеха.
Чтобы находить новые сценарии и новые жизненные цели, нам нужно коллективно начать проговаривать проблемность того, как мы живем здесь и сейчас.
Здесь и сейчас женщины выполняют тройную нагрузку, занимаясь эмоциональным, домашним и профессиональным обслуживанием.
Каждая третья белоруска пострадала от насилия в семье. Мужчины повально умирают от алкоголизма, насилия в армии, отсутствия культуры получения помощи и поддержки. На рынке труда существует разница в оплате и «стеклянный потолок». Сексуальность до сих пор табуирована как тема, из-за чего подростковый секс небезопасен и травматичен, и никто не знает, как лечить заболевания, передающиеся половым путем.
Все это мы можем менять, если дадим себе хотя бы небольшое пространство говорить о гендерном неравенстве и системе, которая его поддерживает.
«У людей рушится вера в справедливый мир»
Тони вырос(-ла) в атмосфере, где со стороны родителей не было никакого давления. Но, как он(-а) сам(-а) признается, даже изучив теорию интерсекционального феминизма и узнав о таком слове как «привилегии», он(-а) еще долго не мог(-ла) признать, что это касается и ее жизни.
– На самом деле привилегии выстреливают в жизни каждого по-разному. Например, я родил(-ась) и вырос(-ла) в центре города, где достаточно освещены улицы и всегда много милиции. Поэтому мое позднее возвращение домой никогда не ассоциировалось у меня с чувством тревоги и небезопасности. Несмотря на это, я не могу говорить другим: «Что ты выдумываешь: я всегда спокойно ночью возвращал(-ась) домой, и никаких проблем с этим нет». Потому что другие люди жили в других частях города и получили иной опыт.
Ломаться мой мир начал, когда я выпал(-а) из этого окружения. Очень страшно признать, что твоя ситуация не универсальна и что есть люди, которые находятся в значительно более уязвимом положении, чем ты. Нам всем с детства рассказывают, что мир подчинен каким-то справедливым и разумным законам. Но, когда мы сталкиваемся с тем, что это не так, мы этого не принимаем. Кому хочется жить в несправедливом мире?
Привилегии – это не про хороших и плохих людей, это о системности и разности контекстов. Мы проживаем разный опыт, поэтому важно стараться прислушиваться к другим.
«Слово “гендер” я услышал(-а) впервые на втором курсе университета»
– Слово «гендер» я услышал(-а) впервые на втором курсе университета, когда нам нужно было выбирать тему курсовой работы. Мне захотелось поработать над стереотипами в рекламе. И у меня были кустарные представления о том, как на эту тему можно рассуждать.
Одна из научных руководительниц подсказала мне, что, оказывается, об этом уже многие писали, и посоветовала список литературы. Я часто слышу, как в Беларуси все плохо с наукой, но мне кажется очень важным, что впервые о гендерных исследованиях в коммуникации я услышал(-а) на своей кафедре в БГУ и от своих преподавательниц.
Первый учебник по гендерным исследованиям в коммуникации, который я нашл(-а) и прочл(-а), был издан в 2005 году в МГУ. Эта книга перевернула мой мир. Но я стал(-а) подбирать список литературы дальше и быстро понял(-а), что в библиотеке БГУ ничего по моей теме, кроме этой книги, нет. Это выглядело странно, ведь под такую огромную область социологического знания во всей библиотеке не было ни одного источника.
На 3-м курсе я уехал(-а) учиться гендерным исследованиям в Швецию по обмену. Провел(-а) там чуть больше семестра и был(-а) сильно поражен(-а). Здесь важно сказать, что поехал(-а) я туда на очень продвинутый курс. И понял(-а) это только спустя годы. Мои курсы были посвящены феминистской критике науки – это о том, что наука как область человеческого знания связана с патриархатом. Мы обсуждали, что любое исследование делается человеком, а это значит, что его или ее жизненный опыт и социальная роль влияют на само исследование и выводы.
Спустя год, вернувшись в Минск, Тони узнал(-а) о гендерной концентрации в ECLAB и поступил(-а) еще и туда.
– Гендерное образование помогло мне понять, что это не я неправ(-а) в своих суждениях, а, скорее, люди не задумываются о том, что они делают и почему. Повторять старые модели поведения проще, чем их менять.
«Ты ходишь в университет, чтобы понять что-то про себя»
После окончания университета Тони решил(-а) поступить в магистратуру. Перед Тони стоял выбор: Великобритания или Швеция. Он(-а) выбрал(-а) второе.
– В дипломе у меня написано, что я магистр наук в медиа и коммуникации. И эта степень про все на свете.
Как и любая шведская магистратура, моя учеба в первом семестре была связана с пониманием науки. Мы рассуждали о том, как делается наука и что она собой представляет. Во втором семестре у нас было много феминистских курсов, например курс интерсекциональной теории. И только второй год моей магистратуры был посвящен специализированным курсам по медиа и коммуникации.
Почему так? В Европе нет никакой иллюзии на тему того, что работа должна быть связана с твоей учебой, особенно если эта учеба гуманитарного плана. По сути, ты ходишь в университет, чтобы понять что-то про себя. И если за 4 года бакалавриата ты достаточно понял(-а) про себя, то ты выходишь на рынок труда и ищешь работу. И она может быть не связана с твоим образованием.
А магистратура – это, скорее, курсы личностного роста для тех, кто еще не определился в своем жизненном пути. И там уже более суровые академические условия с более строгим подходом к написанию текстов и проведению исследований.
Белорусская заточенность на то, что «я сейчас приду и меня научат», в Европе не работает. Не работает и ориентация на то, что на один вопрос всегда есть один правильный ответ и именно его от тебя ожидают. Ты приходишь, а тебе говорят: «Есть вот такой вопрос, что вы думаете на этот счет?» И думать можно что угодно.
Первые полгода я занимался(-лась) тем, что успокаивал(-а) людей из постсоветского пространства, потому что для них это была катастрофа. Писать о том, что они думают, соглашаться и не соглашаться в своих текстах с другими, искать аргументы «за» и «против» – все это было очень сложно.
Отсутствие умения вести дискуссию для людей из постсоветского пространства прорывается и в общественных обсуждениях. Есть только моя точка зрения, и если вы с ней не согласны, то у нас конфликт. Поэтому мы все бесконечно пытаемся переубедить друг друга, а если не выходит, то отчаиваемся. В Швеции это все функционирует иначе. Там публичные мероприятия – это про то, что у нас такие разные точки зрения, что нам немедленно нужно уважительно поговорить об этом.
«Магистратура – это хорошо, но когда же муж и семья?»
Буквально недавно я вернул(-ась) из Швеции в Минск. Во время одной моей поездки таксистка вдруг спросила, сколько мне лет. Мы стали разговаривать, и я честно рассказал(-а), что недавно окончил(-а) магистратуру. А она вдруг отреагировала: «Магистратура – это хорошо, но когда же муж и семья?»
Мне вдруг стало очевидно, что у нас с ней разное понимание того, что стоит спрашивать у людей, а что нет. И, конечно, разное понимание личного и публичного. Мне сложно представить, чтобы такая история произошла в Стокгольме.
Конечно, это можно отнести к замкнутости скандинавов и скандинавок. Но мне кажется, что все-таки в Беларуси есть это ощущение, что твое личное – это одновременно и публичное, доступное для обсуждения или даже осуждения.
Если посмотреть на мой круг общения, то сейчас там остались люди, которые понимают и уважают границы приватного. Мне кажется, в Беларуси во многих из нас впечатана эта навязанная история о том, что нас все должны любить. Мы часто заставляем себя делать то, что нам дискомфортно. Лишь бы только никого не обидеть.
Когда ты начинаешь очерчивать свои границы, объясняешь, что ты больше не будешь смеяться над сексистскими шутками, что тебе не нравится, когда тебя трогают, когда ты отказываешься выполнять работу, которую другие могли бы сделать сами, когда ты перестаешь терпеть – это может вызывать у тебя стыд и чувство вины.
Но правда в другом: что бы мы ни делали, люди все равно будут нами недовольны.
Что почитать по теме: М = Ж. Что такое равноправие по-шведски?
со
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: Катя Игнашевич, архив героя (-ини), CityDog.by.
