«В зонах у блатняка появился конкурент». Легендарный концертный продюсер отсидел в тюрьме и написал об этом книгу «Про то, как там» – тут отрывок

Шансон forever

Ко времени нашего знакомства Димка провел в местах лишения свободы уже больше половины своего срока, а это ни много ни мало 11 лет. Пройдя за эти годы все ступени лагерной иерархии – от простого зека до завхоза и обратно, после многолетних сложных, а порой и опасных баталий за место под солнцем он тихонько осел в лагерном клубе. Причиной тому стала открывшаяся с некоторых пор беззаветная любовь к песенному искусству, а если поконкретнее, то Диму перло по шансону!

Не совсем понимаю, как это происходит, но в экстремальных условиях у многих людей проявляются скрытые до поры способности и таланты. И в этом смысле места лишения свободы не исключение. В тюрьме, например, смотрящий за нашей камерой, молоденький рецидивист с четырьмя ходками за плечами, жуткий аморал и деградант, как-то зазвал меня к себе в гости и, закрывшись шторкой от остальной хаты, передал тетрадный листок, весь исписанный и почерканный донельзя.

«Гена, – шепотом обратился ко мне смотрящий, – я тут стишок замастырил. Про жизнь, про любовь, ну, и про все такое... Все вроде нормально, вот только с рифмой как-то не очень. Ну, ты понимаешь. Посмотри, почитай, подумай, может нужно что-то подправить. Короче, надо, чтобы получилось красиво».

В лагере вокруг таких талантов обычно формируются фан-группы, которые своими отзывами, а иногда необузданной похвальбой понуждают творца постоянно создавать все новые и новые бессмертные произведения. И вот когда творческий потенциал такого сидельца начинает бить через край, перед ним остро встает вопрос: «А где и кому это все показывать?» В лагерях для подобного баловства есть только одно место – клуб.

Не знаю, как отмечают государственные праздники в исправительных учреждениях других стран, но в наших широтах красные дни календаря чтут еще с советских времен: их тут по традиции стараются отмечать всегда вычурно, картинно-парадно, а в некоторых случаях с показной кондовой помпезностью.

В преддверии таких празднований для участия в большом торжественном концерте каждый отряд готовит номера художественной самодеятельности. 1 Мая, 9 Мая, 7 ноября, Новый год, День матери, 8 Марта – вот далеко не полный перечень примечательных дат, почитаемых на наших территориях и по сей день.

Тем не менее, хоть это может показаться нелогичным, администрация зон старается свести количество мероприятий к допустимому минимуму: пять-шесть концертов в году – не более. Но такой порядок, такое мизерное количество официально разрешенных мероприятий никак не может удовлетворить потребности всех местных талантов и, соответственно, загасить желание внести свою посильную лепту в праздничную фиесту. Люди же хотят реализовать свой творческий потенциал на всю катушку. Их же колбасит! Они не готовы делиться своим талантом редко! Им хочется большего!

Однако руководство колоний зорко следит за всеми процессами жизнедеятельности зеков, в том числе и за проявлением инициативы в таком скользком деле, как «самодеятельная художественность» масс. Самодеятельность – оно, конечно, неплохо, но в колонии нужно, чтоб осужденных колбасило не от стихов и песен, а от производственного плана и усиленного режима. Знают они этих творческих. Забьется какой-нибудь «писатель» в дальний угол цеха и что-то пишет, пишет, пишет. А кто его знает, что он пишет? Может, жалобу в Генеральную прокуратуру. Мало ли чего за срок накопилось у зека! Так ведь?

Оттого у администрации колонии отношение к творчеству народных лагерных масс слегка настороженное, а иногда и скрыто предвзятое. И хоть в правилах внутреннего распорядка прописано, что в свободное от работы время все желающие могут посещать клуб, в реальной жизни это не совсем так. Отрядник может не отпустить. Но, даже если он и подпишет тебе разрешение, особо не радуйся: эти сто метров от отряда до клуба еще пройти надо. Порой крадешься по бродвею, как полковой разведчик по вражеским тылам: не дай бог нарваться на дежурного офицера, режимника, опера или контролера. Под дурное настроение любой из них может завернуть тебя обратно, и чхать они хотели на разрешительную бумажку, которой ты ему в лицо тычешь. Так что большое искусство, скажу я вам, после работы сквозануть в клуб!

Когда я зашел в зону, Димка сразу подтянул меня к себе. Кто бы что ни говорил, но ходить на репетиции в клуб все же лучше, чем в отряде прозябать.

После тяжелейших и изнурительных поисков, уговоров, ухищрений, а где-то и легкого шантажа к нам присоединились клавишник и барабанщик (в местах лишения свободы эти творческие профессии – большая редкость), и вместе мы сколотили настоящий вокально-инструментальный ансамбль. Руководителем Дима назначил себя. Тем более всей матчастью клуба заведовал он. Две электрогитары, барабанная установка, клавиши и даже гармошка – все это было в сносном рабочем состоянии и хранилось на складе под замком.

За месяц мы подготовили полноценную концертную программу в двух отделениях: первые 45 минут – классика советского и российского шансона, вторые 45 – произведения собственного сочинения, чем Дима особенно гордился.

А у Димки и в самом деле открылся талант. Не бог весть какой, но открылся. Видимо, годы, проведенные за колючей проволокой, начали «давать плоды», и он неожиданно для себя стал сочинять «грамотные (как он говорил) текста», а после, вечером в клубе, на репетициях, мы всем коллективом придумывали к ним музыкальную канву!

Хотя перед тем как песню окончательно выпустить в свет, Димка просил меня поработать с литературным материалом: выправить слова, обороты, рифмы. А заодно исправить, где надо, стилистические и орфографические ошибки. А еще подкорректировать текст, но так, чтобы, во-первых, основная мысль и тема произведения оставались такими же «выпуклыми», как и до редактуры; и, во-вторых, сохранить, а где-то и улучшить ритмическую структуру произведения, но так, чтобы автор не заметил особых перемен.

И совсем скоро Дима стал настоящим шансонье, автором-исполнителем собственных произведений в жанре блатной шансон, или блатняк, как принято говорить в этих местах.

В лагерях воскресенье – выходной. Это тот единственный в неделю день, когда человек может уделить немного внимания себе: в баньку сходить, постираться, ответить на письма, посетить библиотеку, стадион или церковь, попить чайку с земляками – да мало ли!

Как-то в клубе после репетиции за кружечкой крепкого чаю с шоколадными конфетами Димка мечтательно сказал: «Эх! А хорошо бы в конце каждой недели, по воскресеньям, давать концерты! И чтобы в зале полно народу!» Вроде как поговорили и разошлись, но начиная с ближайшего воскресенья после ужина завхозы и отрядники стали загонять людей в клуб для просмотра нашей концертной программы.

Вначале было интересно, еженедельно сплошные аншлаги, но позднее стало надоедать. А однажды я сделал открытие, которое окончательно убило во мне желание участвовать в этих спевках.

Оказывается, большинство сидельцев, посещая клуб в сотый-пятисотый раз, считали, что программа, которую мы им показываем по воскресеньям, каждый раз новая! И музыканты каждый раз другие! А я-то думаю: чего это они глядят так странно. Вижу их глаза, но хоть обращены они к сцене и пялятся, казалось бы, на тебя в упор, но взгляда этого ты не ловишь, не чувствуешь его. Как бы глаза есть, а взгляда нет! И значит, самих зеков тоже нет! То есть они есть, вот они тута тихенько так расселись по лавкам нога за ногу. Но – их нет! Они не с нами. Их глаза как будто покрыты пеленой. Если бы на этой сцене вместо нашей лагерной четверки стояла бы четверка ливерпульская, им так же было бы по барабану! «Битлз», не «Битлз» – какая разница! И это было неприятно.

Когда мне все это открылось, я принял окончательное решение уйти из группы, о чем и сообщил Диме. А следом за мной слились и остальные члены нашего бенда. И что вы думаете? Димку это не расстроило ничуть. Он записал на флешку фонограммы всех песен и продолжал выдавать воскресные марафоны, но уже сольно, без нас. Вот такая у него была любовь к сцене.

Картина культурной жизни отечественных лагерей будет выглядеть неполной, если не упомянуть еще один вид песенного народного творчества. В последние десятилетия в зонах у блатняка появился серьезный конкурент – рэп. Сегодня в исправительных колониях сидит огромное количество молодых людей, которые выросли на этом относительно новом для наших территорий музыкальном направлении. Я слушал и читал тексты некоторых лагерных рэперов и уверяю вас, что по форме и особенно по содержанию они намного глубже и интереснее, чем у многих профессионалов! На воле так не напишут! Жаль, что по освобождении большинство из них через какое-то время вновь возвращаются на зоны. Если бы не это обстоятельство, многие лагерные самородки запросто могли бы составить конкуренцию отечественным рэп-звездам.

Сильно соперничая между собой, оба этих музыкальных направления живут, развиваются и процветают буквально во всех колониях нашей необъятной страны. Хотя в силу дефицита свободного времени представителям как одного, так и другого жанра порой приходится друг у друга буквально с боем выбивать себе жизненное пространство. Битва между шансонье и рэперами идет буквально за все: за сцену, за удобное время репетиций, за микрофоны, за количество песен в программе праздничных концертов и т. д.

Но в нашем лагере эти сражения как-то не прижились. Потому что ключи от клуба всегда находились у Димы. А Дима не поет рэп. Дима поет исключительно шансон!