«Мы больше боимся процесса умирания, чем самой смерти». Психологиня о том, почему мы считаем себя бессмертными

«Если мы все время гоняемся за молодостью,
то карьерно ведем упадническую жизнь»

– Истерия по поводу возраста в массовом сознании есть не только вокруг внешности. Все эти школы личностного роста – это же тоже истерия: ты был никем и станешь всем. Схема работает так же, как и с внешностью: купите наше средство, сделайте нашу инъекцию! Вы были никем, а станете всем!

В профессиональных трансформациях это зачастую вопрос переквалификации. Вопрос в том, сколько ты вложишь в себя, но уже в новой сфере. Вкладываются и во внешнюю молодость, и в себя как специалиста или специалистку.

Безусловно, на работе требуется опыт. И практически на любой работе чем больше твой опыт, тем более ты востребованный специалист. Особенно если ты следишь за технологиями. Понятно, что если ты акушерка, работающая где-то в глубоком селе, то ты не займешь соответствующую должность, переехав жить в Германию. Но если ты акушерка, которая получила образование в Минске и регулярно проходила повышение квалификации, то ты можешь рассчитывать на какую-то карьеру в Европе, и эта карьера там повысит качество твоей жизни. В целом в Беларуси нет какой-то массовой истерии относительно профессиональных изменений («Что же с нами всеми будет?!»), но кризис, который переживает человек, выходя на пенсию, все же очень серьезный.

И, несмотря на то что в профессиональном плане чем человек старше, тем, как правило, ценнее, страх физического старения все равно оказывается сильнее, чем радость от признания в профессии. Какие бы легенды мы ни посмотрели – это архетипический страх смерти. Это совершенно не новая история, хоть порой и говорят, что якобы люди только сейчас стали обо всем этом беспокоиться. Но давайте вспомним Клеопатру с ее ваннами из молока, вспомним все эти истории с кровью девственниц и сердцами девственников и как важно всегда было сохранить молодость.

Фактически когда мы сохраняем молодость, мы сохраняем наивысшую власть – власть над жизнью. Это, конечно, иллюзия. Но мы накапливаем, например, профессиональные знания. Кто владеет информацией, тот владеет миром. А в молодости мы еще и выглядим каким-то образом… хорошим. Тем не менее если мы все время гоняемся за молодостью, то карьерно мы ведем «упадническую» жизнь. Наверное, самая лучшая метафора этого процесса для меня – это «Смерть и дева» Брэдбери. Он вообще очень много писал про молодость, жизнь и смерть.

Идея произведения была в том, что молодая девушка заперлась в доме, чтобы смерть ее не нашла. И она постарела, но никак не умирала. Она всю жизнь провела в этом замкнутом пространстве: у нее не было ни работы, ни семьи (а в те времена, когда Брэдбери писал этот текст, карьерой женщины была ее семья). И чем Смерть ее выманила? Она выманила ее, пообещав вернуть ей ее 18 лет. Тогда они проведут всю ночь вместе, она будет танцевать, будто ей 18, а потом Смерть заберет ее. И героиня согласилась.

«Как только мы признаем, что живы,
мы признаем, что умрем»

Мы все видим, что возраст – это и болезни, и другие специфические проблемы. Но мы не можем просто так взять и увидеть, что происходит с тем же позвоночником. А внешние проявления старения буквально бросаются в глаза. Хотя вот те же морщины – это зачастую проявление эмоций и чувств. И, конечно, с возрастом у людей морщины проявляются у кого где, в зависимости от основных эмоций, которые человек испытывал на протяжении жизни.

Сейчас многие считают себя бессмертными. На мой взгляд, это такое избегание смерти. Но ведь очень часто, когда люди избегают смерти и идеи смерти, они на самом деле избегают идеи жизни. Как только мы признаем, что живы, мы признаем, что умрем. А пока мы молодимся, то как бы утверждаем, что бессмертны. Но мы при этом и не живы. А как вообще замерять, жива ты или нет? Пойти в пятницу и напиться? Чем измерять жизнь? Зато мы знаем, как измерять страх жизни. Все аддикции – это страх перед жизнью и страх перед чувствами.

Люди в нашей культуре вообще не хотят умирать и не могут захотеть умирать. Жизнь очень тяжелая, и процесс умирания тоже. Как умирают наши старики? Возможно, что мы даже больше боимся процесса умирания, чем самой смерти. А идея старости связана именно с идеей умирания. Люди не смотрят статистику, как на самом деле гибнут те же мужчины. Мальчиков же рождается больше, но к 24 годам количество мальчиков и девочек уравнивается. И когда мы встречаемся с ранней смертью, то притягиваем все эти магические формулы вроде «смерть забирает лучших». Но правда в том, что смерть заберет всех. Никому еще не удавалось ее избежать. Иисус ведь тоже умер.

«У старших поколений было
вообще неприлично иметь планы на старость»

Мужчины и женщины стареют очень по-разному и в культурном, и в физическом смысле. Мы знаем, что у женщин есть климакс, и женщины этим климаксом запуганы с самого рождения. Вообще, цепь такая: сначала пугают болезненными менструациями, потом беременностью (в фильмах во время беременности тошнит), родами (в тех же фильмах во время родов все орут от боли), а потом уже климаксом. Весь этот дискурс возникает благодаря патриархатной системе.

Сейчас мы живем в эпоху фармацевтической поддержки, которая может хорошо помочь, но как только мы нагнетаем эту истерию и называем неудобных женщин «климактеричками», то срабатывает та же схема, как когда более молодой женщине говорят «да тебя просто никто не еб*т» или «да у тебя ПМС». И изначально из-за того, что ты анатомически, физиологически и биохимически иная, это значит, что ты какая-то бракованная. А раз ты уже бракованная, то иди смотри за внуками, ведь другого толку все равно от тебя нет.

Женщины более-менее готовятся к этому всю жизнь. «Твое место “у печки”, и ты знаешь, чем ты закончишь: будешь нянчить внуков». У старших поколений было вообще неприлично иметь планы на старость. Пришел климакс – все, готовься к земельке. В сорок лет пора думать о душе и о даче. А 60 – это уже вообще неприличный возраст. Какие такие марафоны в 60? С внуками сиди.

А что у мужчин? Мужчины лишаются карьеры. Той сферы, где они были востребованы, где они погрязали в своих сплетнях. Есть масса интересных исследований о том, что мужчины больше сплетничают, чем женщины, и в туалет ходят парами гораздо чаще, чем женщины. Девочки тоже ходят парами в туалет, но это чаще вопрос безопасности, чем желания поболтать.

И вот мужчина, который выходит на пенсию, оказывается не в социально одобряемой роли. У нас дедушка – это не социально одобряемая роль. И что он тогда должен делать? Быть импозантным красивым мужиком, чтобы попасть в журналы. Желтый берет, зеленый шарф, седая борода…

Бытует мнение, что мужчины стареют красивее, чем женщины. Но как это оценить? Я не знаю, откуда берется этот стереотип. Возможно, это потому, что мужчины могут размножаться «до упора», хотя и у мужчин есть аналог климакса, и все-таки активность сперматозоидов обычно снижается с возрастом.

Востребованность мужчины как добытчика мамонтов закреплена давно и, в принципе, везде. В Беларуси в этом плане все сложно, потому что здесь мужиков практически не было последние триста лет. То одна война, то другая. А в других странах функцию кормильца однозначно выполняли мужчины. И там мужчина был и царь, и бог. Если он умрет, то что будет делать американская семья в 1943 году, например? Будет выживать. По сути, выживать – это до сих пор женская задача. Надо выжить и сохранить потомство. Взять те же алкоголизированные семьи: он свою зарплату пропил, а она содержит себя и всю семью.

Нужно говорить о смерти, ведь смерть – это часть жизни. У ребенка кризис смерти обычно начинается в 4 года и длится до 6 лет – это возрастная норма. Начинают сниться кошмары (мама умерла, папа умер). Это связано с сепарацией ребенка от родителей, которая начинает происходить в этом возрасте, с развитием абстрактного мышления и с общей возможностью воспринимать такие глобальные идеи, как смерть. И дети требуют очень частого и долгого проговаривания смерти, но они все-таки относятся к этому проще, чем мы. Моя дочка, например, недавно спросила: «А какое надгробие ты себе хочешь?»

В семье часто бабушки вводят контекст смерти, когда говорят «вот когда я умру…» или «наверное, до следующей Пасхи я не доживу». Для того чтобы утешить себя, она задает дальнейшие планы на жизнь: «Кто-то другой будет хату красить следующим летом». Это такой способ совладания с реальностью. И она таким образом говорит: «Не обесценивайте мою жизнь, покажите, что я жила не напрасно и что вы будете пользоваться результатами моих трудов».

«Боль неизбежна, страдание опционально»

Для того чтобы адекватно воспринимать взросление и старение, очень важно слушать нужды собственного тела. Когда мы отключаемся от нужд тела – мы считаем его бессмертным. Вовремя не сходили в туалет, вовремя не поели, не обспечили себе комфортный сон – все начинается с этого уровня. Забота об этих простых вещах подтверждает, что мы живы и, соответственно, что мы умрем.

Есть ситуации осознанного и неосознанного беспощадного отношения к собственному телу. Меня, например, в беге очень поддерживает фраза «боль неизбежна, страдание опционально». Ты можешь выбрать опцию – страдаешь ты или нет. Тебе все равно будет больно. Ты выбираешь, идти ли на эту трассу, и понимаешь, что будет больно, плохо, где-то может стошнить в кустах, а если не будет воды, как на последнем минском полумарафоне, так вообще жизнь твоя изменится на ближайшее время в худшую сторону. Это такое разрешение себе жить. Ты знаешь, что будет больно, но не прячешься ни от своего выбора, ни от этой боли. И ты можешь от нее не страдать, не блокировать ее. Главное – помнить, что это был твой выбор. А можешь и не бежать.

Я ненавижу позитивное мышление – сейчас снова появились исследования, показывающие, что оно делает только хуже. Ты попадаешь в мир бессмертия и думаешь, что имеешь контроль над всем миром так же, как так называемые «ведические женщины». Но это иллюзия контроля. На самом деле его нет и не может быть. Ты все равно рано или поздно сталкиваешься с реальностью и в этот неприятный момент понимаешь, что кирпич на голову-то уже летит, а ты еще и не пожила. И все это очень связано с внешностью, потому что первая реальность, которую мы можем начать отрицать, – это изменения во внешности.

Я понимаю идею эстетической хирургии и очень сочувствую людям, которые вынуждены к этому обращаться как к психотерапии для того, чтобы принять свое тело. Это один из способов избегания жизни и непринятия себя. Но это в целом очень непростой вопрос, потому что насколько этично сказать человеку, у которого ожог на пол-лица: «А что это ты хочешь его убрать? Принимай себя как есть!» Вопрос изменения тела всегда очень сложный, потому что всегда важно знать, как человек сам это переживает.

Когда я впервые поняла, что люди переживают из-за шрамов, я была потрясена: «Как это возможно?» У меня к шрамам нет вообще никакого отношения. Для меня это что-то из разряда «вот у тебя есть брови, ты переживаешь по этому поводу?» Ну да, у меня есть брови. Это всё биография тела. И пластическая хирургия тоже может быть биографией тела. С моей стороны здесь не может быть суждения и тем более оценивания, потому что оценивание – главное оружие патриархата.

«В Беларуси выросло многотысячное войско людей,
измученных закатками»

Сейчас мы имеем поколение мужчин, выросших на порнографии. Это поколение, которое не умеет по-настоящему получать удовольствие от эмоций, связанных с близостью, и не умеет терпеть. Оно привыкло к схеме «стимул-реакция-разрядка», и все очень-очень быстро. Соответственно, у них страдает половая жизнь и очень страдает именно эмоциональная часть половой жизни. Сейчас у молодых парней все чаще встречается эректильная дисфункция.

Прямо сейчас в Беларуси есть поколение, которому изначально все было можно. Я не знаю, к чему это приведет, но наблюдать за процессом очень интересно. Сейчас уходят моральные императивы, которые раньше были очень четкими, и в этом поколении очень много просто феноменальной беспринципности. Кейс с водой «Славная», который мы сейчас наблюдаем, очень яркий.

Очень важно проводить инклюзию пожилых людей в общество, поддерживать их значимость. В Англии есть чудесный проект: пожилые люди обучают в онлайн-режиме детей из другой страны. У детей повысилась успеваемость, а новоиспеченные учителя и учительницы чувствуют свою включенность в общество и востребованность.

Инклюзия пожилых людей – это всегда про помощь и поддержку. Вообще, многие из них в определенном возрасте становятся очень поддерживающими. Это и какая-то бытовая мудрость... В Беларуси выросло многотысячное войско людей, измученных закатками. Но ведь на самом деле поколение наших бабушек не знает, как иначе выразить свою любовь. И для нас взять закатки – это безопасно. Не надо выпендриваться своей самостоятельностью. Понятно, что тебе дешевле купить, но никто не умрет от того, что возьмет банку огурцов. И неизвестно, сможет ли бабушка дать еще одну в следующем году. Так что ты просто берешь эти соления, и все счастливы. Даже такой простой способ – это инклюзия в жизнь.