Когда будущая мама представляет встречу со своим малышом, она рисует себе цвет глаз или характер, но никак не трубки и капельницы. По данным РНПЦ «Мать и дитя», ежегодно около 4,5 тыс. белорусских мам встречаются со своими детьми именно так.
«Я представляла, как буду сидеть в красивой кофейне с чашечкой чая или кофе, читать томик Ахматовой»
«...А малыш будет мирно спать рядом. Весь такой мимимишный. И окружающие будут оглядываться с элементом доброй зависти. Таким мне рисовалось мое материнство. Абсолютно искренне», – бодро начинает Татьяна (имя изменено).
Татьяне 34, она руководит отделом обучения персонала в крупной компании. Высокие каблуки, легкий макияж, аккуратная прическа – и ни намека на то, что она со своим малышом пережила несколько лет назад.
«Получилось абсолютно по-другому. Я и врагу не пожелаю того пути, который довелось пройти мне.
Я всегда по жизни была такая: решу все проблемы, все разрулю, у меня все должно быть по плану. Но в тот момент у меня было ощущение, что я вышла на ринг против 150-килограммового амбала. И он меня отправил в нокаут. Я прямо видела этот удар. И все как в американском фильме: сопли, слюни, кровь. Вот в таком жизненном нокауте я была.
Мы решились на ребенка спустя 7 лет брака. Беременность протекала легко. У меня был план: я буду работать 8 месяцев, а уже на последнем полежу, отдохну, чего-то прикуплю и т.д. По сути, я недоработала несколько дней до моего плана.
Все произошло очень быстро. В какой-то момент у меня стали отекать ноги
Беременность первая, я не особенно подкована в этих вопросах, но понимала, что на сроке 7,5 месяца отекать – нормально. Однако все относительно: отеки оказались серьезными.
За сутки я три раза сдала анализ мочи. Количество белка, которого в идеале вообще быть не должно, в каждом новом результате увеличивалось в геометрической прогрессии. Меня срочно госпитализировали и отправили на экстренное кесарево.
Малыша достали, он заплакал – значит, задышал сам. У меня отлегло от сердца, потому что на этом сроке есть опасность, что легкие ребенка не раскроются самостоятельно. Он справился, но был совсем маленький – 2 килограмма.
Поскольку это экстренное кесарево, неонатологи сразу взяли его к себе. Я его видела буквально одну секундочку.
Следующий момент, который я очень четко помню: я просыпаюсь утром как после кошмара. Живота нет – это страшно, очень страшно. Где ребенок? Что с ним? Медсестра говорит, что он в интенсивной терапии и что если оттуда не приходят врачи, то это хорошо.
Но через несколько часов врач пришел. Меня начало просто физически трясти
Он что-то говорит, а я ничего не понимаю. Я по многу раз переспрашиваю. Он сказал, что малыш переведен в реанимацию. Ой, извините, я не собиралась плакать, – Татьяна судорожно ищет в сумке салфетки. – Он начал задыхаться, его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких (ИВЛ). У ребенка были плохие анализы.
Что по факту произошло: он родился слабеньким и подхватил инфекцию. Организм малыша не смог с ней справиться. Начали вводить антибиотики. Вслепую, потому что было непонятно, что это за инфекция. Сначала один курс, а после того как пришли результаты бактериального посева – другой.
Первые три дня у меня была истерика. Ты абсолютно не защищена, раздавлена, расплющена, ты физически ощущаешь, как будто тебя размазали по асфальту.
Первый раз я увидела сына на третий день, – Татьяна говорит медленно, почти шепотом. Салфетки уже не помогают, и слезы крупными каплями текут по лицу. – Это было очень страшно.
Он маленький, белого цвета, как лист бумаги, лежит в этой капсуле, подключенный к аппаратам, куча трубок. Этим деткам дают седативные препараты, чтобы они не срывали с себя трубки. – Татьяна тяжело вздыхает и замолкает. Пару минут она молчит, пытаясь успокоиться. – Я взяла его ручку, стала гладить. А у меня еще сильнее слезы льются, мне его так жалко. Он такой маленький, беззащитный».
«Это я виновата, это из-за меня, он-то не хотел оттуда выходить, а его достали», – Татьяна замолкает на несколько минут.
«Общая схема в наших роддомах следующая: если с матерью все хорошо, то ее выписывают, а ребенок остается.
Меня хотели выписывать. Мне казалось, что, если я приеду домой одна, следующий мой маршрут будет в Новинки. Причем сразу же. Это как отрезать две руки, две ноги, оставить их и приехать домой. Я уперлась, и мне разрешили остаться.
Замглавврача позволила мне кормить ребенка самостоятельно. Каждые 4 часа я сцеживалась и носила молоко в реанимацию. Я понимала, что все, чем я могу помочь в этой ситуации, – это носить молоко. На фоне этого стресса я с трудом выдавливала последние капли молока – это было сродни искуплению вины. Я чувствовала себя виноватой за то, что случилось, и за неспособность хотя бы кормить своего малыша.
На ИВЛ малыш был дней пять. Потом его, слава Богу, сняли, – Татьяна вздыхает, как будто заново испытывает облегчение того момента. – Мне кажется, нет большего счастья в жизни, чем когда твой ребенок дышит сам.
Нас из «шестерки» перевели в «Мать и дитя». И неонатолог, и реабилитолог говорили: «Все страшное позади. Выдохни. Бояться нечего. По сути, там санаторий. Там хорошая аппаратура, вас обследуют и выпишут».
Такой истерики, как после общения с врачом из «Мать и дитя», у меня не было даже тогда, когда я узнала, что малыш в реанимации
Я приехала, меня положили. Потом пришла доктор, которая принимала ребенка, и стала перечислять диагнозы. Я ее слушаю, у меня глаза расширяются. Ну, чтобы было понятно, один из диагнозов – это энцефалопатия головного мозга.
Когда я посмотрела в интернете, что это такое, у меня случился нервный срыв. Пустые коридоры, такое ощущение, что ты один на этой земле. Я сидела в коридоре, рыдала, кричала. А врачи просто проходили мимо.
В тот момент фраза «Я сойду с ума» имела очень прямой смысл. Я чувствовала, что схожу с ума. У меня просто был шум в голове. Люди ходили, что-то говорили, а я не понимала, что происходит.
После этого у меня вообще пропало молоко.
Я стояла возле малыша, рыдала, у меня тряслись руки. Не каждый день тебе говорят, что у твоего ребенка энцефалопатия.
И вот приходит лечащий доктор и говорит: «Что вы тут плачете?»
«Если вы, мамаша, не можете успокоиться, соберите свои вещи и едьте домой». После того как на меня вылили перечень диагнозов моего малыша, какой должна быть реакция? Может быть, суши заказать, перекусить, шампанского выпить? Это нормальная реакция в этой ситуации!
Я человек по жизни очень сильный, я – борец, могу решить большое количество вопросов, но в эту секунду я чувствовала себя первоклассницей, меня вызвали к доске, я веду себя не так, как должна, на меня ругается учитель, и мне страшно, я не могу ничего ответить.
По прошествии нескольких дней я поняла, что если ребенок родился недоношенным, не важно, на 4-м месяце или на 8-м, то по протоколу малыш получает пакет диагнозов по умолчанию, потому что есть риски. Со временем эти диагнозы вычеркивают, если они не подтвердились. Только женщине, которая поступает в центр, врачи не поясняют этот момент. Они констатируют эти диагнозы.
К счастью, меня очень поддерживал муж. Я понимаю, что без него я просто не справилась бы ни эмоционально, ни психологически. Я ему очень благодарна за это. Он бесконечно со мной разговаривал по телефону, приезжал ко мне два раза в день, не давал мне развивать мысль, что будет плохо, отрезвлял меня.
Врачи в открытую говорят: мы не должны вас вытягивать. Нам бы детей долечить. Нас тут и так немного
И, с одной стороны, да. Но что удивляет: в отделении недоношенных я не видела психолога! Наравне с детками или даже больше нужно реабилитировать маму, потому что от нее зависит безумное количество вещей!
Она родила, прошла через реанимацию, через возможность смерти себя и своего ребенка. Какая бы ни была сила характера, в этой ситуации невозможно подобрать сопли!
А ведь там лежат дети, которые, если и выживут, останутся жить с тяжелой степенью инвалидности. А кто-то ведь и не выживет… Как быть их мамам?
Там сама атмосфера тебя перемалывает, как жернова. Длинные пустые коридоры. Всегда кто-то плачет. Не из малышей. Всегда слышишь список диагнозов.
Мне очень запомнился вид из окна – квинтэссенция этого места
В палате, где я лежала, окна выходили во внутренний дворик: это замкнутое пространство, полуразрушенный асфальт, а посередине – контейнеры с мусором. Знаете, как в метро: «Выхода нет», так там этот внутренний дворик: выхода нет, ты в западне, в ловушке.
Ты не выписываешься с ощущением: добро пожаловать в красивую жизнь. Ты просто убегаешь оттуда. Когда мы приехали домой, я впервые почувствовала себя в безопасности.
У меня был какой-то пунктик: чего бы мне ни стоило, я должна откормить малыша молоком хотя бы три месяца. Чтобы вернуть молоко, я каждые два часа массажировала грудь и сцеживалась. И днем и ночью. Я спала по часу. Недели через полторы молоко вернулось.
Но в наследство от лечения антибиотиками малыш заработал лактазную недостаточность – это когда у ребенка не хватает фермента, чтобы переваривать материнское молоко. Когда малыш подрос, фермента стало недостаточно. Он кричал от боли. Расстройство желудка было до кровяных ожогов кожи на попе. Сложно было подобрать нужное питание. Было очень тяжело.
Но малыш оказался обжорой, поэтому набирал вес быстро, и к 4 месяцам он догнал детей с точки зрения рефлексов, действий, навыков, которыми должен обладать ребенок к этому возрасту.
Первый месяц я не отвечала ни на одно сообщение. Об этой ситуации знали мои родители, свекры и две мои подружки
Всё. Я никому не отвечала, потому что не было сил собраться в принципе, не то что объяснять происходящее.
Я стала очень нервной. Ты не просто нервничаешь, ты в неадеквате. Я психовала, я могла расплакаться, я могла впасть в какое-то отчаяние, в истерику.
Я много раз анализировала эту ситуацию после. И думала, это «за что-то» или «для чего-то»? Поняла, что и за что-то, и для чего-то.
За что? На заре своей семейной жизни, когда только вышла замуж, у нас было все хорошо, работа, карьера, мы зарабатывали приличные деньги, ездили отдыхать, устраивали себе красивую жизнь. И в какой-то момент это превратилось в самоупоение, самолюбование.
Появилась какая-то смелость, что я крута, я все могу, мне ничего за это не будет. Я допускала мысли и даже слова: «надо жить для себя», «дети меня раздражают». Мне дали понять, что не все в моих руках, не все я могу контролировать, не все так, как я хочу, как планирую: с томиками Ахматовой и красивыми рюшами.
А для чего? Для того чтобы оценить то, что есть. И для того чтобы четко дифференцировать настоящее и вторичное. Когда мир рушится, рядом остается семья.
Сейчас сыну 2,3. Он не отличается от своих сверстников
К счастью, никаких проблем со здоровьем из-за раннего рождения нет. Он безукоризненно играет в футбол, отстаивает свои интересы, умеет добиваться того, что хочет.
Я хочу второго ребенка. Но мне дико страшно. Я не знаю, сколько еще должно пройти времени, чтобы это улеглось».
Эксперт: вось як да маці неданошаных ставяцца ў Еўропе і ў Амерыцы
Андрэй Вітушка
дзіцячы рэаніматолаг, кандыдат медцынскіх навук
– Па даных сучасных даследаванняў, да 10% мам маюць прыкметы пасляродавай дэпрэсіі, нават калі іх дзецям ужо споўнілася 9 месяцаў. Залішне казаць, што адразу пасля родаў гэты працэнт нашмат болей. І яшчэ ён вышэйшы ў мам дзяцей, якія знаходзяцца ў аддзяленні рэанімацыі нованароджаных. Напрыклад, у ЗША каля 50% такіх жанчын маюць сімптомы стрэсу і сур’ёзных дэпрэсіўных расстройстваў, пры тым што там мэтанакіравана даюць падтрымку жанчынам у такой сітуацыі.
У аддзяленні рэанімацыі нованароджаных універсітэцкай клінікі г. Грац (Аўстрыя), дзе я быў на стажыроўцы, штатны псіхолаг шпіталя два разы на тыдзень прысутнічае на лекарскіх абходах, каб зразумець, хто з маці знаходзіцца ў самым цяжкім стане, і вызначыць, каму з іх патрабуецца самая тэрміновая дапамога.
У дадатак у еўрапейскіх і амерыканскіх клініках ёсць шмат інфармацыі для такіх мам, а таксама кантакты груп падтрымкі, арганізацый бацькоў дзяцей, якія нарадзіліся неданошанымі ці маюць іншыя праблемы са здароўем. Акрамя гэтага, бацькі маюць штодня (а як правіла, і 24/7) доступ да свайго дзіцяці і актыўна задзейнічаны ў яго лячэнні, што, дарэчы, самым станоўчым чынам адбіваецца на выніках гэтага лячэння.
Што датычыцца Мінска, то ў нас ёсць аб’яднанне бацькоў неданошаных дзяцей «РАНО», якое спрабуе кампенсаваць інфармацыйныя прабелы і забяспечыць падтрымку. Але толькі іх намаганняў відавочна замала.
Это важно! У вас есть проблема – и вы не знаете, к кому с ней бежать? Напишите нам на citydogby@gmail.com, мы постараемся помочь.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.