Минская группа 4 года играет на улицах Европы: «Местные гопники просят AC/DC»

– Это фото из Праги? Что вы играете, когда выступаете на улицах Европы? 

– Мы сейчас приходим к тому, что постепенно отказываемся от каверов, – признается вокалист группы Floor Sixteen Евгений Силивонец. – Был у нас период, когда играли только свои песни, но нужно понимать специфику выступлений группы, которая пытается заработать деньги. Таким образом ты приходишь к ТОП-10 песен на все века. Но мы скоро выпускаем свой собственный сингл. 

– В Нью-Йорке для того, чтобы поиграть на улице, нужно пройти специальное собеседование. Как с этим в Европе? Был у вас такой опыт? 

– Мы как-то проходили такое собеседование в Мюнхене. Ты приходишь, становишься в невнятную очередь из бабушек, дедушек с шарманками, флейтистов недоученных, скрипачек с одной порванной струной. И понимаешь, что все эти товарищи сейчас должны показать комиссии свои веселые «па» на протяжении часа-получаса. Естественно, в комиссии сидят две седые строгие бабушки. Это как если бы ты ел сладкое, потом сразу копченое, солеными огурчиками заедал, запивал молоком – у комиссии примерно такое состояние. И тут мы на десерт. Вкусовые рецепторы комиссии говорят: «Не важно, что вы играете, ребята, уже не важно». 

– Как думаете, в Минске целесообразно вводить такой вот худсовет? 

– Вопрос в компетенции человека, который будет отбирать. Уверен, что это можно организовать грамотно и красиво. Но на моей памяти такие прослушивания оборачивались тем, что появлялся директор калитки, который говорил: «Тебе можно, тебе нельзя». Это потом все можно будет решать за деньги – в итоге инициатива превращается в большую глупость. Другое дело – выбрать толпу активистов, которым интересно такое движение: пускай они приходят и смотрят вживую на человека, который исполняет что-то на улице в Минске. 

– Floor Sixteen играл когда-нибудь на улице в Минске?

– Мы как-то пришли поиграть в парк Горького. Нас очень хорошо встретили и поддерживали до тех пор, пока не пришел наряд милиции: «Ребята, идите договаривайтесь с администрацией парка – нам все равно, но по-хорошему вы не должны здесь стоять». Мы подошли к руководству парка: «А, вы хотите у нас играть? Давайте мы вас на сцене на День города будем ставить на две песни». – «А можно мы в парке просто будем стоять и для народа играть?» – «Нет, это запрещено». 

Вот и вся история. 

– А вы интересовались, что наши законы говорят по этому поводу? 

– На тот момент было какое-то распоряжение по городу. Для меня эта история вообще длится очень давно. Когда-то я стоял в переходах и на улицах, тогда ходили слухи о каком-то распоряжении. Но трактовалось все очень лично – иногда приходил кто-нибудь из наряда милиции, подносил телефон: «А, Вася, смотри прикол!» Желали удачи, давали денег и уходили. Совершенно по-разному было. 

Но так происходит по всей Европе. Распоряжения могут быть, но эти вещи очень локальны. Как правило, человек, который отвечает за порядок, редко думает, что музыка – это нарушение порядка. И часто он готов воспринимать ее как украшение. Либо, в худшем варианте, кто-то позвонил ему из управления и конкретно влил в уши. В Европе часто нельзя превышать определенные децибелы. Но это дурость: мой усилитель для гитары и голоса звучит гораздо тише, чем пяток румынов с трубами. 

Приштина, Косово.

– Женя, что нужно сделать в Минске, чтобы появились нормальные уличные площадки для музыкантов?

– Сложно ограничивать музыкантов по принципу громкости звука: звукоусиливающая аппаратура не может компенсировать тот звук, который выдает акустический инструмент – духовые, например. То есть по этому признаку нельзя лимитировать. 

Второй момент: это нужно делать в месте, где было бы удобно и музыкантам, и местным жителям. Как бы мы ни шли на компромисс, всем нравиться не будешь. История всемирно известного скрипача из Нью-Йорка очень хорошо это иллюстрирует. Супер-мега-топ-музыкант вышел на улицу, играл 40 минут, заработал 40 долларов. Рядом концертный зал, который на него расписан на три дня вперед, с билетами по 300 долларов. 

Третий момент – расстояние между музыкантами. Улица Маркса тут совершенно не подходит. Если тебе приходится толкаться локтями, на отдаче прекрасной энергии как-то трудно сосредоточиться. Европейское правило для музыкантов: если ты кому-то мешаешь, будь добр, отойди. А как понять, что ты кому-то мешаешь? Если ты соседнего музыканта слышишь, значит, ты ему мешаешь. 

Часто поэтому для таких целей используют набережные. Они длинные, и жилых домов рядом, как правило, нет.

– А было такое, что прямо с улицы вас звали к английской королеве поиграть?

– Очень часто люди нас запоминают и приглашают на мероприятия. Например, 150-летие симфонического оркестра Лихтенштейна – вдруг тебя ни с того ни с сего приглашают на эту церемонию поиграть. Или на торжественные мероприятия, посвященные слиянию двух крупных офисов. Или просто в клуб.

– Как за границей обстоят дела с людьми, которым «Владимирский централ» охота?

– В Европе есть гопники. Чаще всего русскоговорящие. Европейское быдло очень миролюбиво. Максимум может попросить сыграть какую-нибудь старую малоизвестную песню AC/DC. Очень характерное поведение такого человека: он видит, что стоит большое количество людей, и пытается перетянуть внимание от музыкантов на себя. У нас даже были сеансы экзорцизма во время выступления в Праге: бомжи становились на колени и тонкими голосами выли, поднимая головы в небо. Было очень странное ощущение: ты поешь «Аллилуйя» Леонарда Коэна, в этот момент рядом с тобой из бомжа выходит что-то. И толпа смотрит на тебя: ну, как ты будешь реагировать? А ты просто мысленно выключаешь все, что отвлекает, и начинаешь еще лучше работать. 

В Гданьске.

На моей памяти настоящая грубость была только в Вильнюсе, когда пьяные русские доктора пытались заказать что-то из шансона. Помогает то, что мы не звучим как русскоговорящие: все наши песни на английском. Славяне нас не идентифицируют. Однажды к нам в Праге подошел парень и говорит своей девушке по-русски: «Переводи им и скажи, что я сейчас дам им денег, пусть дадут мне на гитаре поиграть». Достал толстую пачку денег… Отлично парень сыграл две песни. 

Город людей-клерков с характерно выраженным бизнес-центром – все очень заняты, очень правильно одеты, зажаты в галстуки, как в сбруи. В этом городе вся территория поделена на частные владения: где бы ты ни стал, ты на чьей-то земле. Соответственно, играть нигде нельзя, но если очень хочется, то можно и не очень недолго. В Цюрихе это одна небольшая разрешенная площадка – променад вдоль озера, но здесь много таких, как мы. Но мы нашли свое место, и это дает эффект неожиданности. Однажды толпа собралась послушать нас и перекрыла трамвайное движение. Пришлось потом долго улыбаться властям. Но это того стоило – мы увидели, как люди-галстуки открылись и сами себе удивлялись: «Мы тут остановились? Мы на это смотрим?». 

Менее формальна: Цюрих находится в немецкой части Швейцарии, а Женева – во французской. Французы не так сильно зажаты рамками закона и не так строго следуют его букве. На улицах нельзя петь, но можно: «У нас и так проблем хватает, мы вас видим, пальчиком погрозим из-за угла, но ладно, выступайте – народу нравится». Этим мне и нравится Женева. Даже если ты будешь стоять и к тебе подойдет полиция, толпа заступится: «У-у-у!» – и полиция передумает и уйдет. Но, конечно, и там могут прийти и сказать: «Ребята, вы молодцы, хорошо играете, но бабушка…» «Фактор бабушки» никто не отменял – он везде работает.

В Праге одно время разрешили играть на улицах в туристической зоне, потом начали жаловаться работники офисов и уличных музыкантов из туристических зон вытеснили. Хотя это странно: реализовать закон о том, что можно играть, легче, чем через год внести поправку, что уже нельзя. Сейчас в Праге непонятно, что и как. С другой стороны, в Праге очень интересный дух – она вся такая старая и прекрасная, музыкантов из разных стран тьма-тьмущая. 

Есть и очень маленькие городки, где народ принимает тебя очень дружелюбно. Например, Уппсала в Швеции или какой-нибудь Шаффхаузен в Швейцарии. Есть масса городов в Германии, где народ тоже хорошо реагирует: Гамбург, например. Это очень крупный город, и, где бы ты ни стал играть, народ тебя принимает очень тепло. Они прямо сразу тебя там любят: «Да, я хочу от тебя детей!»