«Рядом на коленях стояли элегантные дамы в роскошных туалетах». Bоспоминания кровавого руководителя Минска

Улица Плеханова, памятный знак на выходе со станции метро «Плошча Леніна» (в сторону вокзала) – наверное, Курлов является чуть ли не единственным минским губернатором, который за год с лишним своей деятельности оставил столько следов в Минске. Именем Павла Курлова (он руководил городом в мае 1905 – июле 1906 года) названо одно из самых трагических и кровавых действ в истории Минска: 31 октября 1905 года было расстреляно около 80 горожан, которые приняли участие в митинге на нынешней площади Мясникова. Расстрел этот был назван в честь губернатора «курловским».

Павел Григорьевич Курлов (1860–1923) родился в русской дворянской семье. Окончил Николаевское кавалерийское училище и Военно-юридическую академию. Служил прокурором, курским вице-губернатором. Возглавлял департамент полиции, являлся фактическим руководителем МВД. Один из сподвижников премьер-министра Петра Столыпина, он был обвинен в том, что смог предотвратить убийство реформатора. В первые дни Февральской революции его арестовали и держали в Петропавловской крепости. С октября 1917 года находился под домашним арестом. В августе 1918 года с помощью друзей уехал в эмиграцию, где написал воспоминания «Гибель императорской России».

Курлов не скрывал, что придерживался правых, националистических взглядов, был преданным монархистом, поэтому его воспоминания про «русский» Минск нужно читать с известной долей скепсиса. Умер Курлов в 1923 году в Германии.

ИЗ ПОДКЛАДКИ ПАЛЬТО ПУШКИНА СДЕЛАЛИ ФЛАГ

До Курлова минским губернатором являлся граф Александр Мусин-Пушкин. Либеральные взгляды графа сломали его карьеру. В 1905 году в Российской империи началась революция.

«В Минскую губернию я прибыл при крайне неблагоприятных обстоятельствах, – писал Курлов. – В течение предшествовавшей моему приезду зимы там происходили серьезные беспорядки и уличные демонстрации, в которых принимали участие воспитанники учебных заведений. Губернатор граф Мусин-Пушкин не только не справился с этими демонстрациями, но был вовлечен в одну из них, причем манифестанты во время шествия воспользовались красной подкладкой его форменного пальто как революционной эмблемой. Губернская администрация и полиция были распущены до крайности, и я вынужден был на первых же порах удалить от должности правителя канцелярии и полицмейстера».

Поползли слухи, что пальто передал демонстрантам сын губернатора, хотя у него была только дочь. Но Мусина-Пушкина это не спасло. Он был уволен, выехал в Италию и в 1907 году умер в городе Сан-Ремо.

РОЗОВАЯ БУМАГА – СИГНАЛ К ЗАБАСТОВКЕ

«Через несколько дней после своего прибытия, выйдя на балкон, я увидел разносчиков газет, бегавших по улицам с отпечатанными на розовой бумаге телеграммами, что, как мне еще раньше объяснили, служило в Минске сигналом к забастовкам и уличным демонстрациям. Магазины стали спешно закрываться, а на улицах собираться толпы манифестантов. Эти демонстрации в течение дня рассеивались полицией, причем, к счастью, никаких столкновений не происходило. В 4 часа дня на Губернаторской улице (до 1919 года так называлась современная улица Ленина. – Ред.) собралась большая толпа, которая уже не пожелала подчиниться требованиям полиции разойтись и смяла наряд городовых.

Тогда я приказал вызвать казаков 2-го Донского полка. …> Вызванные …> казаки пытались рассеять толпу, не употребляя оружия даже и тогда, когда из толпы были произведены выстрелы, ранившие одного казака и одну лошадь. Казаки только оцепили часть демонстрантов, во главе которых были зачинщики манифестации, и направили задержанных в тюрьму. Я тотчас же подъехал в тюремный замок (Пищаловский замок, теперь изолятор на ул. Володарского. – Ред.) и объявил доставленным туда манифестантам, что арестовываю их на основании изданного мной обязательного постановления о воспрещении всякого рода уличных сборищ и сопротивления полиции и войскам».

ТЕРРОРИСТ-ВЕЛОСИПЕДИСТ

В тот же день на Курлова было совершено покушение.

«Мой кабинет был расположен в первом этаже (в Доме губернатора теперь работает гимназия-колледж при Академии музыки. Адрес дома – площадь Свободы, 7. – Ред.).

В приемной рядом с ним собрались вызванные мной для срочной работы чиновники, а в подъезде было несколько человек драгун. Не успел я сесть за свой письменный стол, как раздался взрыв – зазвенели стекла и в доме потухло электричество. Впотьмах я бросился по внутренней лестнице наверх, чтобы успокоить мою жену. Она и прислуга встретили меня с зажженными свечами, и мы все вместе по главной лестнице спустились на первый этаж. Освещенное нами помещение подъезда и приемной комнаты представляло ужасную картину: на полу лежали стонавшие от ран городовые, драгуны и чиновники. К счастью, убитых не было, но ранения были очень тяжелые. Взрывом разбило на мелкие части окна в приемной, подъезде и расположенной над приемной во втором этаже гостиной. Этими осколками и были изранены находившиеся в этих помещениях лица, причем у одного драгуна было извлечено в больнице 28 мелких кусков стекла. В моем кабинете окна уцелели и только лопнуло одно стекло. Перед домом была найдена окровавленная шапочка велосипедиста, который, очевидно, и бросил эту бомбу. Виновный разыскан не был».

КУРЛОВСКИЙ РАССТРЕЛ

18 октября 1905 года в Минске был расстрелян митинг. Проведение последнего – реакция на Манифест 17 октября, которым в Российской империи был создан парламент и введены гражданские свободы. По разным сведениям было убито от 50 до 100 человек, около 300 ранено. Общественность возложила вину на Курлова (отсюда название – «курловский расстрел»), поэтому губернатор был вынужден оправдываться.

«Наконец я получил высочайший Манифест 17 октября от министра внутренних дел. …> Около полудня мне донесли, что толпа с красными флагами – эмблемой анархии, не допускаемой даже республиканскими правительствами, с надписями «Долой самодержавие» двигается к губернаторскому дому. Вскоре она запрудила всю площадь, я вышел на балкон, и один из руководителей манифестации обратился ко мне с ходатайством принять депутацию, которая представит мне пожелания «свободного» народа. …> Я просил депутацию войти в мою квартиру.

С губернаторской площади толпа направилась к тюрьме. Начальник военного караула предупредил ее, что он не имеет права подпустить ее к караулу ближе 50 шагов и что, если манифестанты не подчинятся его законному требованию, он откроет огонь. Такое спокойное, но твердое заявление остановило толпу, которая, дождавшись у тюрьмы последовавшего через несколько минут освобождения административно арестованных, приветствовала их громкими криками и направилась вместе с ними к Минскому вокзалу.

Здание вокзала охранялось …> в течение нескольких дней военным караулом, а потому мне не представлялось совершенно надобности вызвать войска. Часть караула была расположена на железнодорожном мосту и дамбе, доминирующих с двух сторон над площадью. Начальником караула был командир батальона, который оказался или малодушным, или незнакомым со своими обязанностями офицером и не предупредил демонстрантов о недопустимости близко подходить к караулу. Последними в нескольких шагах перед фронтом был поставлен стол, с которого ораторы начали произносить противоправительственные речи, позволяя себе оскорбительные для Государя Императора выражения. Кто-то вырвал из рук начальника караула шашку и нацепил на нее красный флаг, а толпа стала отнимать у неподвижно стоявшего караула ружья. Этого солдаты не стерпели и без команды открыли беспорядочный ружейный огонь, к которому присоединились услышавшие выстрелы своих товарищей, стоявшие на мосту и дамбе части караула.

Привокзальная церковь, напротив которой началась стрельба.

Такой беспорядочной стрельбой объясняется значительное количество человеческих жертв убитыми и ранеными. Через несколько минут площадь опустела: толпа бросилась бежать, захватив, однако, всех убитых и раненых».

«Я СЧИТАЮ МИНСК РУССКИМ ГОРОДОМ»

«В Минск приехала польская опереточная труппа, администрации которой я разрешил дать несколько спектаклей на польском языке, причем мне не приходило на мысль, что подобное разрешение было бы незаконным. Вслед за тем я уехал в С.-Петербург, где товарищ министра внутренних дел, генерал Д. Ф. Трепов при свидании со мной показал мне номер какой-то газеты с сообщением о торжественном характере первого польского спектакля и в резкой форме спросил меня о причинах разрешения представлений польской труппы. Я возразил на это, что и он, Д. Ф. Трепов, в качестве московского обер-полицеймейстера, разрешал артистке Кавецкой петь по-польски, на что последовало неожиданное для меня замечание, что Москва — русский город. Мне пришлось тогда доложить начальству, что и Минск я считаю русским городом и что ни в законе, ни даже в циркулярах графа Муравьева такого запрещения не содержится.

В результате, хотя польское население и не проявляло той враждебности, как население еврейское, но правительство своей политикой не приобрело себе и друзей, между тем как католическое духовенство, имевшее неограниченное влияние на свою паству, при ином к нему отношении, могло оказать власти серьезную поддержку.

Я никогда не забуду выезда того же графа Шембека (Ежи Шембек, в 1903–1905 годах архиепископ-митрополит Белорусский. – Ред.) по окончании службы из костела, находившегося рядом с моим домом (Собор Девы Марии. – Ред.). Когда епископ появлялся в дверях костела, толпа католиков, запружавшая обыкновенно в это время площадь, падала на колени и не поднималась, пока епископский экипаж не скрывался с глаз. Рядом с простолюдином стояли на коленях элегантные дамы в роскошных туалетах, несмотря на грязь или пыль на площади».

Одна из минских улиц названа в честь Ивана Пулихова, который совершил покушение на Курлова.

«14 января 1906 года в меня была брошена вторая бомба. Я присутствовал в Соборе (Собор Святых Апостолов Петра и Павла был уничтожен в 1937 году, теперь в восстановленном здании открыт концертный зал детской филармонии «Верхний город». – Ред.) на заупокойном богослужении по начальнику дивизии; по окончании отпевания я вместе с другими должностными лицами вынес и стал устанавливать на погребальную колесницу гроб усопшего. За мной стоял с крестом в руках Минский архиепископ, преосвященный Михаил, окруженный духовенством. Я почувствовал легкий удар в голову и, думая, что с крыши собора свалился комок снега, так как в это время была оттепель, не обратил на это никакого внимания. Через несколько секунд ко мне подбежал взволнованный правитель канцелярии губернатора со словами: «Ваше превосходительство! Бомба!» Я посмотрел вниз и увидел лежавший у моих ног четырехугольный сверток в серой бумаге. Полицеймейстер просил меня сесть в экипаж и ехать домой, что я и исполнил. Несколько минут спустя он явился ко мне на квартиру и доложил, что тотчас же после моего отъезда какая-то женщина произвела несколько выстрелов из браунинга, причем прострелила ему воротник мундира и воротник пальто чиновника особых поручений. К счастью, оба эти выстрела не причинили этим лицам никакого вреда.

Преступник, бросивший в меня бомбу, оказался Пулиховым, а стрелявшая из браунинга женщина – дочерью начальника артиллерии IV армейского корпуса Измаилович. Оба были арестованы.

При расследовании выяснилось, что Пулихов бросил бомбу вверх в расчете, что она упадет на землю и разорвется, но она краем оцарапала мне голову, а затем по рукаву вышитого золотом придворного мундира тихо скатилась к моим ногам. В 4 часа дня, за неимением специалистов по разряжению бомб, она была положена в устроенный среди площади, между губернаторским домом и собором, костер (площадь Свободы. – Ред.). Взрыв был так силен, что в прилегавших к площади зданиях были выбиты все стекла.

Через несколько дней оба преступника были судимы в военном суде и приговорены к смертной казни, несмотря на то, что я указывал председателю военного суда о нежелательности применения такого наказания, так как совершенное Пулиховым и Измаилович деяние являлось лишь покушением на преступление. Командующий войсками Виленского военного округа заменил для Измаилович смертную казнь каторжными работами, а в отношении Пулихова приговор суда утвердил».

Полный текст воспоминаний Курлова можно прочитать здесь.