Люди подземелья: 26 жителей Минска погребли себя заживо в подвале дома, чтобы остаться в живых

Мужчины положили легкое как пушинка тело бабушки Хои под нары и засыпали землей. Вряд ли кто-то удивился ее смерти: в этом темном душном погребе здоровье утекало как та Немига, что плескалась в трубах коллектора неподалеку от еврейского кладбища.

Кажется, соседство с кладбищем можно назвать фатальным, но Пинхас Добин, который давно заприметил полуразрушенный дом, не думал о таком обывательском символизме. Куда важнее было спасти свою семью в последние дни существования гетто. Поэтому он и решил делать «малину», то есть схрон, куда можно спрятаться от нацистских погромов до самого прихода советских войск.

СПАСЕНИЕ на КЛАДБИЩе

За золотые руки Пиню Добина называли «профессор-печник»; сделать в заброшенном доме печь с лазом и вентиляцией ему не составило большого труда. Вместе с Эли Гоберманом они оборудовали подвал, где и укрывались десять месяцев: укрепили стены, сколотили лежанки из старого забора, оборудовали уборную в дальнем углу за ширмой, притащили две 300-литровые бочки с водой, приготовили лучины, запаслись сухарями.

В один не сказать чтобы прекрасный день октября 1943 года 26 человек – печник Пиня Добин со старенькой матерью, женой и двумя сыновьями, его родственница Рахиль Гимельштейн с маленьким сыном Фимочкой, извозчик Эля Гоберман с женой, преклонного возраста бухгалтер Берл, молодая женщина Рася Гухман со своим сынишкой Мариком, работница обувной фабрики Муся с дочкой, пятнадцатилетняя девушка Лея и другие – спустились в темный подвал.

Пиня заходил последним с мастерком, цементом и кирпичами. Впустив людей, он изнутри замуровал лаз, чтобы жить в подземелье ближайшее время. Эти 26 человек еще не знали, что для половины из них схрон станет могилой.

Минские улицы, 1942 год.

По воспоминаниям подпольщика Гирши Смоляра, когда минчане видели жителей еврейского гетто на улицах города, то прямо шарахались от страха: те без преувеличения были похожи на живых мертвецов. Худые, немощные, часто ободранные, с каким-то животным страхом в глазах. Был ли это страх смерти? Да, скорее всего: представьте, что каждый ваш день может стать последним. Косо брошенный взгляд на проходящего мимо нациста, не снятая вовремя шапка, плохое настроение полицейских и самое страшное – периодические погромы, после которых улицы Немиги, где раскинулось гетто, были усеяны десятками трупов, а стены домов и квартир окрашивались в бурый цвет. Кровь минских евреев была того же цвета, что и у нацистов. Но кто же обращает на это внимание, когда речь идет о срочном выполнении плана Гитлера по уничтожению детей Сиона на всей Земле?

Минск в этом смысле отличался от других городов Центральной Европы: гетто на Немиге раскинулось от нынешней улицы Сухой до гостиницы «Юбилейная», оно было одним из самых крупных в Европе. И если до первого погрома 7 ноября 1941 года десятки тысяч минских евреев и думать не могли, что им что-то грозит («Я помню немцев в 1918 году в Минске – это были приличные и культурные люди», – говорили старожилы), то к концу 1943 года оставшиеся в гетто несколько тысяч измученных загнанных людей готовились к смерти – или к чуду.

Немига – когда-то еврейский район Минска, где нацисты устроили гетто. По некоторым данным, нацисты убили тут около 100 000 евреев из Минска, Беларуси и стран Европы.

КАК ЭТО – ЖИТЬ В МОГИЛЕ

Как вспоминал Эли Гоберман, в подземелье вместе жили разные люди, с разными взглядами на жизнь, с разными характерами, разных возрастов. Их объединяли постоянные страх, голод, темнота, тишина и монотонность существования.

«Свечка горела в подземелье несколько часов в сутки, – вспоминал Гоберман. – Остальное время узники находились в темноте. Время тянулось очень медленно. Некоторые женщины пели грустные еврейские песни, дети рассказывали друг другу разные сказки и играли. Для конспирации, чтобы прохожие не услышали шум в полуразрушенном безжизненном доме, пришлось поменять день с ночью – спать днем, а бодрствовать ночью. К этому привыкли быстро. Как таковой смены дня и ночи в подземелье не было. Темно было круглосуточно. Можно было определить, когда на улице день или ночь, только по лучику света, который попадал в подземелье через печную трубу».

Эли и Хьена Гоберманы. В декабре 1942 года в гетто заболела и умерла их шестилетняя дочь. 28 августа 1942 г. нацисты задержали и увели в неизвестном направлении их старших дочерей. Больше родители их не видели.

Еду в подвал приносили Добин и молодая белокурая Рахиль: они делали вылазки за продуктами каждые две недели. Бывало, что еду раздобыть не удавалось. Поэтому бухгалтер Берл рассказывал детям, как надо есть сухари, когда их очень мало: «Сухарик не надо откусывать. Его надо отламывать по маленьким кусочкам, класть в рот и не жевать, а сосать. Так будет дольше казаться, что ты кушаешь, и будет наступать ощущение сытости».

Угнетающая атмосфера ожидания то ли жизни, то ли смерти должна была сказаться на психике и взаимоотношениях людей. Но произошло нечто иное: «У членов небольшой общины был удивительный баланс между частной жизнью каждой семьи и коммунальным существованием, – рассказывал Гоберман. – У каждого был свой маленький закуток, в котором можно было уединиться. Все, как могли, помогали друг другу. У всех была одна цель – выжить и начать нормальную жизнь. Особых ссор между жителями этой “коммуналки” не было».

Но подземная жизнь дала о себе знать уже через несколько месяцев: из-за постоянного лежания на нарах у жителей опухали ноги, из-за недоедания у всех стали выпадать зубы, болели кости и суставы. Крысы бегали по подвалу полчищами – и никто не мог с ними ничего сделать.

УЗНИКИ ПОГИБАЮТ – ИЛИ МОГУТ ПОГИБНУТЬ

В декабре 1943-го случилось страшное: кто-то наверху то ли специально, то ли случайно завалил лаз в печи – и отрезал оставшихся в живых от последней надежды. Узники были в ужасе: теперь ни Рахиль, ни Пиня не смогут выбираться наружу, чтобы добывать хоть какие-то запасы еды и воды. Подземелье в буквальном смысле превращалось в могилу.

«Не исключено, что лаз завалило из-за того, что кто-то бросил гранату, – вспоминает сын Пинхаса Добина Борис. – Все, кто был в состоянии, используя имеющийся “инструмент” – ножи и вилки, – ковыряли стену и делали лаз».

Борис Добин, сын Пинхаса, вспоминает, что, когда отец разрешил ему выйти наружу, паренек потерял сознание от свежего воздуха.

«Работали достаточно долго, дней двадцать. Все это время, конечно, из нашего жилища никто не вылезал. Все запасы были израсходованы. Наконец, мы выковыряли лаз, размеры его были очень малые. Папа с трудом пролез. Когда он возвратился и принес снег, все набросились на это счастье».

Но счастье длилось недолго – после бабушки Хои умер бухгалтер Берл, а потом люди стали умирать все чаще и чаще.

«Один за другим умерли все, кто пришел с нами, – вспоминал Марик Гухман; его с мамой Добин позвал в подземелье в последний момент. – И я был очередным кандидатом на тот свет. Но мне было уже все равно. Я не различал ни дня, ни ночи, ни солнца, ни дождя».

Впрочем, те, кому было уготовано уйти в иной мир, умирали спокойно – во сне. Сначала смерть ждали со страхом, который через некоторое время сменялся полным успокоением: рано или поздно все там будем.

Единственное неудобство, которое приносила смерть узника, – многочисленные могилы: тела умерших клали под нарами и засыпали землей, а оставшуюся землю равномерно разбрасывали по полу. Из-за этого через некоторое время тот в буквальном смысле поднялся на несколько сантиметров, и живым приходилось передвигаться, согнувшись в три погибели.

Минские евреи. Вместо известных звезд Давида, которые нацисты приказывали пришивать всем евреям в Европе, минским сделали «поблажку»: они должны были носить круглые заплатки желтого цвета.

Рахиль ушла из схрона в партизаны, за ней потянулось несколько молодых женщин, которые понимали, что тут их ждет смерть или от нацистов, или от голода и темноты. За едой и водой наверх стали лазить отец и сын Добины.

Как-то поздно вечером Пиня в очередной раз выбрался из подвала и пошел к водокачке, чтобы набрать воды. Недалеко от печника остановился и стал пристально смотреть мужчина. Это был конец: незнакомец видел, откуда вылез узник, и, очевидно, активно обдумывал план, как «сдать» схрон полиции. Но Пиня решил идти до последнего.

– Вы верите в Бога? – спросил он у незнакомца, подойдя к нему.

– Верую, – замешкавшись, ответил незнакомец с сильным украинским акцентом.

– Очень прошу вас, ради Бога, забудьте все то, что вы видели, и не рассказывайте никому о нашей встрече, а то мы все погибнем.

– Во имя Бога не только не выдам, но буду помогать вам, – ответил мужчина и показал место, где будет оставлять помощь. Кто знает, что бы стало с теми 13 человеками, которые дожили до освобождения Минска, если бы не незнакомец, чьи передачи в условленном месте не единожды находил Пинхас Добин.

ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ

13 полуживых, а точнее, почти мертвых узников подвала на Сухой вызволили советские солдаты, которые пришли в Минск в начале июля 1944 года. Когда лаз стали расширять и первый военный спустился в подвал, он потерял сознание – тут был жуткий смрад от немытых тел, от разлагающихся трупов и фекалий. Узники лежали на нарах и не могли пошевелиться от бессилия – они напоминали ожившие мумии.

Всех погрузили в машину с ранеными и вывезли в госпиталь в Орше. После войны некоторые из узников подземелья выступали свидетелями на Нюрнбергском процессе.

Уже после войны выяснилось, что Пинхас Добин буквально вырвал родственников и соседей из рук смерти: в октябре 1943 года, когда они спустились в схрон, нацисты рапортовали в Берлин о полном уничтожении минского гетто.

Вадим Акопян, директор Музея истории и культуры евреев Беларуси, в предисловии к статье о минской трагедии пишет, что сейчас сложно найти дом, а тем более подвал, куда в октябре 1943-го спрятался печник и еще 25 узников минского гетто.

«Подвал тот находился или в доме № 25 по улице Сухой, или в гараже дома № 21 по этой же улице (сейчас в этом доме историческая мастерская), или же вообще был на территории еврейского кладбища в подвале цеха по изготовлению мацев (надмогильных плит. – Ред.). Возможно, причиной разных показаний является юный возраст во время описываемых событий тех, кто сейчас об этом рассказывает».

Памятник жертвам Минского гетто «Разбитый очаг» на улице Сухой.

Когда идешь (язык не поворачивается сказать «гуляешь») по скверу, что примыкает к Сухой, почему-то легко представляешь, какими были эти места 70 лет назад. На месте деревьев и стадиона было большое еврейское кладбище; там, где теперь стоят утепленные хрущевки, были деревянные и кирпичные дома, в которых обустраивали «малины» и погибали во время погромов минчане. Наверняка погода в такие страшные дни и ночи была такой же, как сегодня: промозглая, серая и какая-то обреченная. Впрочем, и обреченность может придать силы. История про 26 замурованных узников тому яркий пример.

При написании статьи автор пользовался следующими источниками: Илья Леонов. «263 дня во тьме» (Журнал «Мишпоха», №33, Минск). Илья Леонов. «Замурованные в Минске. 263 дня прятались от нацистов в подвале узники гетто» («Аргументы и факты», №19 от 06.05.2015). Т.В. Биндель «Расстрелянные звезды» (история минского гетто). Текст экскурсии (Минск, 2007). Абрам Рубенчик. «В минском гетто и партизанах» (Израиль, 2006). Гірш Смоляр. «Менскае гета» (Менск, 2002).