«Вся моя жизнь с 16 до 25 лет – никуда», – считают минчане-эмигранты

Герои «Не...вого дня» («не обычного дня» или «грандиозного дня») – молодые амбициозные выпускники Академии искусств, которые в Минске не нашли себя в профессии и решили уехать. Парень, начинающий кинорежиссер, выиграл грин-карту и уезжает за «американской мечтой». Девушка, молодая актриса, снова поступила в творческий вуз, но уже в Питере.

Режиссер Елена Силутина училась вместе с людьми, которые стали прототипами героев пьесы, а потому знала их лично. Она хотела понять, зачем уехали герои и вернутся ли они на родину. При создании «Не...вого дня» режиссер лично общалась с девушкой – в спектакле ее героиню зовут Оля, а с парнем – в пьесе его зовут Егор – переписывалась. Силутина использовала их монологи, сохранила особенности речи и интонации собеседников, их лексику – в том числе и нецензурную.

Кстати, люди, ставшие прототипами героев, пришли на показ. Но кто они, зрители так и не узнали.

Показ спектакля проходил на террасе кафе Beetlejuice, что уже было эспериментом. Впрочем, звуки машин и звон посуды – официанты обслуживали не только гостей, но и героев спектакля, – отлично вписались в общую атмосферу «Не...вого дня».

Еще одна новинка – формат free donation, свободный взнос. Вход на спектакль был свободным, но все желающие могли опустить в специальный ящичек любую сумму денег. «В первую очередь я хотела поблагодарить актеров, – говорит Елена Силутина. Речь об Антоне Жукове (Театр-студия киноактера) и Елене Зуй-Войтеховской (Молодежный театр). – Надеемся на дальнейшие показы. А это время ребят и их работа. Кроме гонораров артистам, конечно, хотелось бы попробовать заработать на спектакле».

Почему решили уехать за границу?

«Я згубіў восем гадоў, каб атрымаць дыплом прафесіі маёй мары, – говорит Егор. – Першыя тры я проста кідаў універы без аглядкі. Пасля былі яшчэ вясёлыя пяць гадоў у нашай акадэмii. Увесь час я адкідаў і адкладаў жыццё. Пакуль сябры і знаёмыя трахалі баб, пазней заводзілі дзевак і напрацоўвалі нейкія працоўныя ці перспектыўныя знаёмствы – я капаў рэжысуру».

Егора распределили в образовательный центр вести кружок – парень получал 200 долларов в месяц: «У выніку мне стукнула 26 гадоў, у мяне няма працы і нават шляхоў яе атрымаць».

Вдруг Егору улыбнулась удача: он выиграл грин-карту и решил уехать в Америку.

В своей профессии разочаровалась и Оля: «Когда годы академии закончились, у меня начались душевные терзания. Куда были эти 4 года? Кто я есть? Кому я нужна такая пустая и необразованная? Я ж здесь ничего не читала. Я не знаю, как я сессии сдавала, – мы приходили спать на лекции. Ну, за 4 года тут не поумнел никто! <…> Я же видела другие результаты: я ходила в Петербурге по театрам. Бывает, сидишь и понимаешь, что не понимаешь, как они это делают. Всё! То есть вся моя жизнь с 16 до 25 лет – она никуда. Потому что ты не можешь сделать то, что ты хочешь».

Девушка поехала поступать в Санкт-Петербург в надежде, что ей помогут стать настоящей актрисой.

Кстати, у обоих героев серьезные проблемы в личной жизни: «А з бабамі не шанцавала. Зусiм няма вопыту доўгіх адносін з дзяўчынай. Дый кароткіх не хапае. Лузер я...» – признается Антон.

«А ко мне цеплялись всякие несчастные люди, – рассказывает Оля. – Просто какая-то беда. Почему-то, если мной заинтересовывались особи мужского пола, они все очень насчастные. То есть это те люди, которых мне дико жалко. Это правда. Это какой-то парадокс. Один там в профессии не состоялся, у второго физические проблемы, у третьего еще что-то…»

ПОЧЕМУ ОНИ ХОТЯТ ВЕРНУТЬСЯ?

Адаптация Егора за границей затягивается. «Зусім г...апрац таксама няшмат, і яны могуць знаходзіцца недзе ў дупе – ды й зусім г...м за тры з паловай цэнты працаваць таксама не вельмі хочацца. Падыходзячага жытла таксама няма – на кароткі тэрмін задорага. Не ведаю, як там у іншых гарадах, але тут нічога асаблівага я не бачу. Шукаў якія стажыроўкі – анічога цікавага».

У парня даже появилась идея вернуться на родину. «Але прыеду дамоў – усе ж вы пачнеце мазгі я...ць: “Б..., д...б! ЗША – гэта кул!” А я ў ступары. Бо, з аднаго боку, гэта краіна магчымасцяў. Але маіх магчымасцяў? Чыіх магчымасцяў? Магчымасцяў для чаго? Эмігранцкае шчасце? Ці ёсць яно? Колькі трэба г...а з’есці, каб дабіцца іхняга сярэдняга жыцця? – рассуждает Егор. – Гляджу ў вочы адной зямлячцы – маладыя, чорныя вочы. I не бачу полымя. Яна кажа, што проста стамілася за гэты тыдзень і што яна жыццярадасны чалавек. Нешта не дае мне веры... Нешта ў яе позірку. У мяне адчуванне, што ў яе вачах мыла, мыла сярэдняга жыцця. Я не ведаю, як гэта растлумачыць. Я смяротна баюся ўбачыць такiя вочы ў люстэрку. Яе сяброўка тлумачыць, што на беларускім менталітэце далёка не ўедзеш.

Я не ведаю, колькі эмігранцкага г...а яна з’ела. Мне становіцца страшна. Я баюся, баюся згубіць самаго сябе. Атрымаць такія ж мыльныя вочы. Адарвацца. Стаць нейкім шараговым амерыканцам…»

А вот Оля банально переработала – она поступила на вечернее отделение академии, не имея ни стипендии, ни постоянного жилья. «Первые два месяца я старалась – приходила на занятия первая. Я выполняла все. Если какое-то задание, я первая на площадке... Я добивалась всего до конца. В конце октября, в конце второго месяца обучения, я после занятий выползала. Я выползала на четвереньках, в ужасе от того, что не знаю, как дойти до дома. Ну… потому что у меня просто нет сил. Потому что два месяца без еды. И понимаю, что ничего не изменится».

Со сьемками в кино у нее не сложилось, а обращаться за помощью к родителям она не хотела принципиально. Педагоги пообещали Оле, что через год ее переведут на дневное отделение.

Егор быстро разочаровывался в Америке: «Праца, праца, праца, праца. Тупая праца з тупымі людзьмі. Тупая бытавуха с тупымі руммэйтамі. <…> Капіталізм – гэта дзе хітрас...ы на..вае разумнейшага, п...ць у таленавітага і наймае працавітага. А каб гэтыя трое не выпендрываліся – заводзіць сабе ахову з мацнейшых і быкавацейшых. Зла...чая Амерыка, дзе ўсё – тавар. Я – тавар! Большасць баб з нашых і калянашых краёў ператвараюцца тут у б...й, нягледзячы на былы сацыяльны статус і маральныя перакананні. Усё – тавар».

Зрителям передают страницы пьесы – они зачитывают комментарии друзей Егора: «Б..., якi ты ныцiк, Ягор. Ты прыпёрся ў Амерыку. Нi...я не рабiў. Ныў i перажываў. Пасля ўладкаваўся ў iх краiне на iх працу за iх баксы. И пры гэтым ты тут вапiш пра жудасцi капiталiзму. Нарэшце зарабiў сабе на ноўтбук. Нарэшце не з мамы бабла стрэс».

Солидарен с этими мыслями и второй друг: «Ведаеш, твая рэакцыя выклікана той простай прычынай, што твой тавар не купляюць. Падвышай спажывецкія якасці свайго тавару: вучы мову, атрымлівай прафесію і адукацыю, і ты перастанеш камплексаваць».

В Петербурге у Оли не сложились отношения с мастером курса. Ведь девушка была единственной, кто спорил с ней и понимал проблемы. Девушка сама описывает эту ситуацию: «“Ребята, что не так?” – “Все хорошо, все хорошо!” Встает Оля и говорит: “Значит, так! У нас проблемы с этим, с этим, с этим”. То есть это в принципе в моем характере. <…> Короче, мы сдаем первую сессию, и я понимаю, что… Ну, то есть… я в ж..., грубо говоря. Похоже, она вообще меня не хочет переводить».

Оля надеялась, что преподаватели поймут, что она больна. «Ну, человек голодный, без сна, без дома в течениe двух семестров… Он не может остаться здоровым». Но в сентябре ее вызвали и сказали: «Олечка, напиши, пожалуйста, заявление на какой-нибудь другой курс, куда угодно. Ну, тебе же здесь плохо... Иди туда, где тебе будет хорошо…»

«“Команда от Белорусской православной церкви завоевала кубок в соревнованиях по мини-футболу среди госорганов Беларуси”, – читает Егор один из белорусских сайтов и комментирует: – Радзі-i-iма! Як я па табе сумую! Многія кажуць: дома – ж.... Разумею. Але нічога з сабою зрабіць не магу. Я разумею, што пры нашым, беларускім, жыцці патрэбен нейкі рай. Даволі часта гэтым раем бывае ЗША ці Еўропа. Не хочацца вас расчароўваць, але вас на...лі.

Як я разумею, амаль любы сярэдні беларус зможа атрымаць сярэдні амерыканскі ўзровень жыцця. Вышэй – прыкладаў не чуў. Ніжэй – бачыў. Канешне, узровень жыцця будзе тут троху вышэй. Але каб яго атрымаць – па-першае, трэба яго жадаць, па-другое, трэба за яго г...а пажэрці. Нямала г...а, нямала. Прычым, гледзячы на гэты ўзровень, я разумею, што мая Беларусь – гэтa не толькі не самая дрэнная краіна ў свеце, а і ўвогуле даволі сучасная і нармалёвая штука! Так! Так! <...> Лічу працоўныя дні... Але дыхаць стала лепей, бо білеты дадому ўжо набыў».

А вот Оля не хочет возвращаться: «Потому что я эгоист. Я хочу быть там, где мне будет хорошо. Я не готова воротить кучу дерьма, чтобы пото-о-ом, когда я умру, через двести лет взойдут ростки вот этой моей пахоты. Нет. Я хочу быть счастлива сама». Она решает снова поступать в Академию, только на режиссерский курс.

Как сложились судьбы героев после того, как был написан текст пьесы? Парень, ставший прототипом Егора, вернулся в Беларусь. Теперь работает не по специальности. О девушке, ставшей прототипом Оли, говорит голос «за кадром»: «Она все еще пытается восстановиться там, в Академии, но все в десятки раз сложнее, чем ожидалось. Целый год училась быть хорошей женой. Но не получилось. На днях собирается в Минск на каникулы. В Питере делать больше нечего».