Этнографическая экспедиция по минским квартирам

«Гавэндай» в старобелорусском языке называли необычные рассказы и истории от первого лица. Собирала гавэнды и фотографировала старасвеччыну Александра Кононченко.

У Андрея минские еврейские корни. Семья его прабабушки жила в Беларуси, после оказалась в Риге, потом была сослана в Сибирь – и все-таки счастливо вернулась в Минск. Все это время два серебряных подсвечника, которые по субботам ставили на обеденный стол, переезжали с семьей.

А рушник оказался у Андрея не так давно. Его подарила подруга семьи, искусствовед. Она купила его в одной из своих этнографических экспедиций по Гомельскому Полесью. Рушник начала XIX в. уже один  раз был использован по назначению – на свадьбе. 

Этот рушник настиной бабушке передала прабабушка – его соткали примерно в 1930-х гг. в деревне Березовка. Богато вышитый, скорее всего он предназначался для икон; а может, его соткали к свадьбе. Длиной приблизительно четыре метра. Настина бабушка велела маме отдать рушник Насте на свадьбу, и, когда мама поняла, что Настя обрела любовь, передала ей семейную реликвию. Также девушке отдали рулон домотканый из Любанского района – свекровь подарила на свадьбу.

Этот шкаф более полвека стоял на даче. Его привезли домой несколько лет назад, где и «был облагорожен по собственному разрешению, ибо имел весьма страшный вид». Когда-то шкаф покрасили в грязно-рыжий цвет, а стекла, чтобы не были прозрачными, закрасили черной эмалью. Катерина несколько недель с ней сражалась.

Механизм от часов и лапоть нашли на чердаке дома в одной из деревень Пуховичского района: «Там жила бабушка, а теперь никто не живет, но часто приезжают летом».

А книги (1930–1960 гг.) достались от бабушки по материнской линии: она была доктором и оставила в наследство некоторое количество медицинской литературы, картинки в которой Виктор любил рассматривать в детстве.

Родители Насти когда-то купили домик на Немане и решили обставить его аутентичными белорусскими предметами. Собирают и свозят предметы отовсюду, чистят, чинят, лакируют и отвозят в деревню. Единственное из всего этого, что пришло Насте по наследству, – покрывало, которое ткала прабабушка.

Когда Янина училась в университете, ее как фольклориста очень интересовали народные инструменты: «По книгам заметила, что старые музыкальные инструменты отличаются от современных». Девушка хотела найти аутентичные артефакты и научиться играть именно на них. Искала по всем знакомым, в экспедициях, пока однажды не увидела эти цимбалы начала ХХ века у знакомого своей преподавательницы по пению. Инструмент был сломан. Приблизительно год ушел на то, чтобы их отремонтировать: никто за ремонт браться не хотел. В итоге цимбалы починил папа, хоть Янина и волновалась по поводу того, что звук может быть испорчен. Но все получилось.

Лен для занавесок и скатертей Катина прабабушка сама выращивала, собирала и обрабатывала. Сестра прабабушки не особо любила ткать, но делала карункі, а прабабушка же не особо любила их делать – поэтому барышни занимались совместным творчеством и помогали друг другу. Дело было в 1930-е гг. под Бобруйском. В детстве от Кати прятали прабабушкино наследство, лишь порой доставали со словами: «Смотри, какая у нас красота есть!» – и убирали вновь.