Экскурсия: архитектор Заборский о Минске, который спроектировал его дедушка

– Но если говорить о моем любимом творении дедушки в Минске, то, конечно, это мой папа. А если говорить о любимых работах дедушки в городе, то это не какие-то отдельные объекты, это атмосфера, которую они составляли. 

Зачем Минску ось и булавка в центре

Поколение архитекторов, к которому принадлежал мой дед, – это 10-12 человек, создававшие послевоенный cталинский Минск. Они оставили код к пониманию того, что такое Минск и как с ним можно работать. Ближе всего к его расшифровке подобрался, наверное, Артур Клинов в книге «Горад сонца».

Мы сейчас выйдем на мост, где проспект пересекается со Cвислочью. Это нулевая отметка идеального города. Идеального – каким его видели древние греки, как о нем писали мыслители эпохи Возрождения. Пересечение природной оси – реки, и городской оси – главной улицы. Две оси координат пересекаются практически под прямым углом в самом центре Минска.

Минск и был задуман архитекторами как абсолютная гармония упорядоченного мира. Но Минск – это и природный упорядоченный мир вокруг Свислочи, я имею в виду огромный парковый ансамбль, который должен был тянуться через весь город. Эта ось, отрезок между мостом и площадью Победы, – для меня самый главный знак того Минска, каким его задумывал и мой дед.

В этом ансамбле деду досталось воткнуть «булавку» в самый центр – ей стал обелиск Победы. Это одна из любимых работ Заборского-старшего. Но не отдельный «монумент» – таких было много по всему Советскому Союзу. Здесь круто именно то, что это не памятник, а булавка в центре карты.

Это, наверное, видят только архитекторы: проспект на самом деле не прямой. Ровно вокруг этой булавки он изгибается, как нитка. Сделано это не только потому, что так диктовалось ландшафтом и застройкой, а потому, что такие же моменты есть в Риме, в классических городах. Легкий слом акцентирует, насколько все правильно. Взял абсолютно правильную решетку, немного ее согнул – стало гораздо ярче и выразительнее. И главное – раскрылись фасады, «дающие ссылку» на древний Рим.

Многие знают историю о том, что памятник должен был быть высоким штыком, вонзающимся в небо, – выше на треть. Его надо было открыть к конкретной дате. Но гранит не довезли, деду пришлось пойти на уступки, и памятник стал более приземистым. Мне кажется, это даже везение – вместо доминанты, которая царила бы над всем Минском, мы получили точку, которая скрепляет только площадь. Получилась более римская и менее сталинская композиция.

Как Заборский играл в империю

Как архитекторы сталинских времен умудрялись искать творческую свободу внутри жутко зарегулированной системы? Абсолютно все согласовывалось, контролировалось, проверялось на соответствие советскому пафосу. И при этом внутрь закладывались всякие маленькие коды сопротивления. Например, дед очень любил игривые барочные карнизы, которые вовсе не из древнего Рима, а из середины XVIII века, декадентского в чем-то общества. И для человека понимающего это – отсылка, знак того, что «мы это не всерьез, мы поиграли немножко в империю и прекратили».

В 1955 году вышло постановление «О ликвидации чрезмерностей в проектировании и строительстве». И весь античный декор, который до того момента был абсолютно обязательным, резко попал под запрет. Вот сейчас мы стоим между двумя домами (их не дед проектировал, но просто внутри дедовского ансамбля) – тут видно, как этот запрет подействовал: справа украшений и декора гораздо больше, чем слева. Там есть балясинки наверху, потому что дом построен раньше. Потом начали нагнетаться настроения «хватит архитекторам тратить народные деньги» – и на здании слева этих балясин уже нет.

Центр площади Победы у меня вызывает довольно странные ощущения. Это первое место, где я начинаю понимать, что дед существовал и работал в тоталитарном обществе, которое подавляло личность. Извне это выглядит скорее римской декорацией о благородной развивающейся стране, патрициях и плебеях, а сюда заходишь – и здесь Советский Союз. Странное ощущение, поэтому я сюда почти не хожу.

Если и прихожу, то часов в 10 вечера, когда уже темно. Можно стать на краю площади и смотреть, как с холма льется поток огней, течет прямо на тебя, и в последний момент машины уходят правее, на круг. Это довольно сильное эстетическое впечатление. Мы повернулись спиной к парадной площади и стали смотреть на хаос, нам хаос больше нравится.

Когда через площадь к тебе идет человек, начинаешь понимать, что пространство большое, потому что человек идет медленно. Сам ходишь – кажется, что все очень маленькое, а когда ждешь, что до тебя кто-нибудь дойдет, – уже далеко, оказывается.

Как обходиться со сложной историей Минска

Надо отделить личные предпочтения и любовь к городу. В качестве личных предпочтений я могу любить маленькие улочки в готическом Франкфурте, манхэттенские небоскребы. Но в каждом городе нужно уметь любить то, что в нем лучшее. Самое интересное в послевоенной истории Минска – это попытка создать идеальный античный город. Очень жалко, что мы об этом забыли, начали путать территорию застройки и территорию Водно-зеленого диаметра.

Дед рассказывал, что дом РСДРП ведь не здесь стоял, а посередине проспекта, его передвинули на 200 метров: с одной стороны, как же это, уничтожить здание первого съезда! Но по чертежам же здесь проспект!.. В центре Берлина и вокруг Потсдамер Платц тоже многие исторические здания подвинуты.

Сложная история с дедовским поколением – они вольно или невольно, но участвовали в стирании исторического наследия Минска: после войны города оставалось значительно больше, чем осталось потом, после реконструкции. Многие образованные минчане за это откровенно ненавидят сталинскую архитектуру. Как архитектору мне легко это соотнести с огромным количеством примеров, любой из которых интеллигентные минчане назовут абсолютно естественным и будут уверены, что так было всегда. Большая реконструкция была в Риме, мы сейчас считаем это классикой и древностью, многие европейские города – результат коррекции со стиранием части истории (Варшава, Дрезден).

Если мы говорим «послевоенное поколение архитекторов стерло предыдущую историю» и на этом основании начинаем стирать их, то мы ничуть не лучше. Мне кажется, нужно остановить этот непрерывный процесс стирания предыдущих. Попытаться сначала полюбить то, что есть, а потом на этом основании работать дальше.

Застраивая Минск сегодня, мы совсем не умеем его читать. Пришли новые времена – нафига нам этот первоначальный замысел? Но это довольно глупо. Если бы мы сейчас, планируя, как расположить гостиницу «Кемпински», учли, что есть магистраль застройки, а есть парковое пространство, которые пересекаются под прямым углом – и это главный символ города, – то мы бы догадались как-то ее переместить или изменить этажность. Мы уже настроили столько, что «идеального города» практически не видно. Его надо выкапывать – или забыть навсегда.

Кстати, Свислочь не зря кривая: тут ее подкопали и специально расширили, чтобы отражалось здание. А вон там была купальня, до 1972-1973 годов минчане купались в Свислочи.

Минский конфликт поколений: образ vs. бабло

Очень интересный конфликт поколений. У тех, кто делал Минск после войны, был образ, и они верили в то, что этот образ куда-то ведет. Благодаря этому мы ощущаем какие-то эмоции, когда смотрим на сталинский Минск. И сегодня: как бы тщательно ни старались работать с архитектурой, зарабатывая на ней бабло, мы совершенно не задумываемся, о чем мы этой архитектурой говорим.

Если сейчас спросить двух лучших, на мой взгляд, из действующих крупных архитекторов – Школьникова и Воробьева – о том, что они хотят сказать своими работами, то они на этот вопрос не ответят. Притом что я их уважаю и ценю как профессионалов, считаю, что они оба вполне достойны. Но спроси у Школьникова, что значит его новое высотное здание на проспекте Победителей: Манхэттен? торжество капитала? свобода и демократия? Думаю, ответа не будет. И это очень интересно: мы совсем не пытаемся разговаривать об идеалах, когда делаем город.

Музей ВОВ как война поколений

Самый спорный для меня дедовский объект – Музей Великой Отечественной войны. Было очень много борьбы на тему сохранять его или сносить, когда отель «Кемпински» предполагалось строить на Октябрьской. Для непосвященного здание в контексте площади сейчас смотрится странно. Но учитывайте: Центральная (Октябрьская) площадь в ее нынешнем виде возникла позже, чем это здание.

Первоначально здание музея стояло на одной линии с домом по улице Красноармейской. А сейчас музей один и с краю. Само здание – пример того, как от очень богатой, декорированной сталинской архитектуры Минск переходил к архитектуре скромной, фоновой. Заметьте: у здания чистые и очень благородные пропорции классической, ампирной архитектуры. А декора уже нет – такой голый скелет, будто чертеж вместо здания. Многих минчан, особенно работающих в сфере распределения земель и застройки, это здание очень провоцирует. Его легко объявить «неценным», раз на нем нет рюшечек и украшений. А то, что это кусок памяти огромного периода и без него мы перестанем понимать, как одно превратилось в другое, – это какие-то более сложные материи, это им непонятно.

Здесь здание – фон. Главное – экспозиция внутри, которую можно менять. Так же, как в любом современном музее. Это очень радикальная для того времени концепция. Музей ВОВ – просто пустой контейнер, а есть куратор, который создает в нем экспозицию. И именно поэтому сам контейнер не должен быть ярким.

С нынешним музеем ВОВ на проспекте Победителей произошел парадокс – он как раз больше соответствует сталинским временам, чем это здание. Наоборот, архитектор попытался сделать собственный огромный месседж и плевать ему на кураторов и сменную экспозицию, на современный музей как явление. Получился такой придорожный загородный супермаркет – огромная дешевая металлическая коробка, к которой прифигачено некоторое количество декоративных элементов, делающих вид, что эта коробка дорогая и классная. Просто два разных культурных кода разных поколений.

Здания-интеллигенты и здания-Шабаны

Здание velcom – редкий пример того, как новое здание не убивает соседей. Архитектор поиграл с пропорциями, здание встало абсолютно естественно.

И другая ситуация. Представьте небольшое кафе в центральной части города, где сидят два небогатых интеллигента, скажем, университетский профессор и сотрудник художественного музея. Они неброско одеты и разговаривают тихо. А тут на задний план влезает такой житель Шабанов, громогласный, ярко, красиво, по его мнению, одетый, крупный и сильный. Вот такое соседство музея ВОВ и сквера с Оперным – в одном ракурсе с домом Чижа.

Живите так, как строили суворовское

По дороге к суворовскому училищу встречаем самое странное место в Минске тех времен. На самом продуманном водно-зеленом диаметре, который должен был быть пешеходным и велосипедным, вдруг находишь один мост, который тебя не пускает, – это улица Янки Купалы, от проспекта к ВДНХ. Я бы пропустил под мостом понтонный настил, чтобы гуляющим людям не нужно было подниматься и переходить по дороге – переходили бы по воде. Мои друзья такое делают сейчас на Крымской набережной в Москве.

В суворовском я хочу вам показать только одну штуку. Она про разницу в подходе между нами, современными архитекторами, и дедовским поколением. Самая сложная ситуация для архитектора, особенно если он строит не из стекла, как сейчас, а из камня, – это мало освещенный фасад, на который никогда не падает прямое солнце. Он всегда выглядит плоским, скрадывается любая скульптурность, любая кривизна – нет яркого солнца!

Здесь очень хорошо видно, как с этой проблемой работали. Внизу очень рельефная стена с огромным рустом. Огромный он не потому, что так «заказчик захотел», а потому, что фасад мало освещается и с ним надо работать. И если сделать супер-рельеф, то его будет видно и стена не будет казаться голой и пустой. А выше, где деревья не затеняют и попадают солнечные лучи, руст исчезает, там он уже не нужен.

Дед использовал абсолютно классические инструменты, но думал о них как современный архитектор. Мне кажется, никто сейчас не прорабатывает проект до такой степени. Мы бы удовлетворились, сделав или все в русте, или все отштукатурив, – пофиг, что жестко выглядит! А тут военное здание – все сурово и чисто, – но при этом в нем есть отдельная игра, которую можно отгадать при желании. Мне кажется, если минчане начнут подходить к своей работе так, как выкладывались архитекторы того времени, наш город начнет стремительно улучшаться.