Коренная минчанка – о молодом Менске: «Тогда вход в парк Горького был платным»

Мы поговорили с коренной минчанкой Ирмой Петровной Емец, которая родилась в Менске, а выросла уже в Минске (город переименовали в 1939 году) и десятилетиями наблюдала за тем, как изменялся город и его жители.

– Я родилась в Менске 18 марта 1927 года, в доме на углу улиц Захарьевской и Скобелевской. Этот трехэтажный дом в прошлом принадлежал известной мануфактурщице Лейбе Борщ. На первом этаже был магазин, где продавали ткани: шелка, ситец, а также нитки, наперстки и пуговицы. Дом, конечно же, национализировали, а что стало с Лейбой Борщ, я не знаю, но магазин еще долго работал, до самой войны. На первом этаже сидела консьержка, она жила в маленькой комнате и убирала в доме.

– Ирма Петровна, расскажите, пожалуйста, о своей семье.

– Моя мама окончила в 1914 году Харьковский медицинский институт и была специалистом в области дерматологии и венерологии, а отец окончил рабфак и работал на ответственных стройках. Нас в семье было трое детей, с нами жила наша домоправительница Анастасия Моисеевна. Моя мама буквально жила на работе, а домоправительница занималась хозяйством и проверяла у нас уроки.

– А где вы учились?

– Я училась в школе № 4 , которая находилась в соседнем доме. Там закончила нулевку и 5 классов, а еще ходила в музыкальную школу по классу фортепиано. Музыкальная школа тогда находилась в костеле на площади Свободы, там дивная акустика. До школы меня пытались отдать в детский сад, но там нужно было обязательно пить рыбий жир, а я наотрез отказалась. Меня отправили домой.

Раз или два в месяц мы обязательно ходили в театр, не только на детские спектакли, но и на взрослые представления, например «Пиковую даму». Театр оперы и балета, кстати, построили на месте Троицкого рынка, на который приезжали на лошадях и продавали продукты с возов.

Еще ходили в театр, нынешний имени Янки Купалы, там и тогда спектакли были только по-белорусски. На месте русского театра был еврейский. Я помню, что говорила: «Мам, ну зачем мы туда ходим, мы же не знаем по-еврейски». А мама мне отвечала, что это неважно и что важно послушать музыку, посмотреть танцы.

– Минск после войны очень сильно разросся. А каким он был до войны? Какого размера были улицы, какие были дома?

– Менск был губернским городом с одноэтажными, двухэтажными и трехэтажными домами. Но мне в моем детском представлении он казался большим городом. Уже там, где сейчас завод холодильников, был частный сектор, у парка Челюскинцев была последняя трамвайная остановка, и за Кальварийским кладбищем тоже начинался частный сектор. Район нынешнего торгового дома «На Немиге» был еврейским, а на улице Володарского были по тем временам высокие двух- и трехэтажные дома. Помню, что мне в детстве самым центром города казался собор Петра и Павла на Немиге.

– Какие места Менска вам запомнились из детства?

– Мы очень любили сквер около Купаловского театра, он был небольшой, чуть больше, чем сейчас, потому что театр был поменьше. Я любила бегать со скакалкой, туда мы выбегали осенью и весной без пальто. Этот сквер мы называли «придворным»: он был у нас почти во дворе. Там были вековые деревья, фонтан (он, по-моему, появился в 1874-м), который выглядел так же, как и сейчас.

Еще мы часто ходили в парк Горького, там проводили народные гулянья, а у входа, который со стороны Янки Купалы, располагался бродячий цирк, который я очень любила. Обычным местом встреч в парке Горького были скамейки около велотрека. Велотрек находился там, где сейчас заливают каток. Это в современном Минске велосипед – обычное дело, а тогда велосипедов было мало, в основном у состоятельной молодежи. По городу они очень аккуратно ездили, а на велотрек приезжали тренироваться и гонки устраивать. И мы на лавочках вокруг часто собирались. На горке, там, где сейчас аттракционы, росли карликовые сосенки, они и сейчас там есть, просто вырождаются. Вот туда я часто ходила с подружками или одна – готовиться к экзаменам. В парке Горького действовало такое правило: до шести вечера вход был бесплатный, а после шести уже платить надо было.

– Куда вы с родителями ходили за покупками? Какие любимые рестораны были в вашей семье?

– По проспекту, который был примерно в два раза меньше нынешнего, располагалось много разных магазинов. Был, например, магазин «Южные фрукты», там можно было купить персики или абрикосы, но фрукты продавались поштучно.

Еще очень хорошо помню, как мы с мамой ходили в Торгсин (Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами), который находился там, где сейчас центральный McDonald;s. Перед тем как туда идти, мама всегда доставала свою шкатулку с украшениями, купленными еще до Гражданской войны. Выбирала кольцо, и мы шли в Торгсин, где кольцо оценивали, а мы могли что-то купить в этом магазине: продукты, ткани и даже фильдеперсовые чулки, которые тогда считались шиком.

А в сквер недалеко от вокзала, где сейчас скульптура девочки с зонтиком, приезжали торговать свежими продуктами из окрестных деревень, и меня туда посылали за деревенским молоком.

Походов в ресторан помню только несколько – в воскресенье в обед. Не знаю, возможно, родители ходили вечерами без нас. Ресторан находился между улицами Энгельса и Комсомольской, недалеко от того места, где сейчас Нацбанк.

– Сейчас Минск в основном разговаривает по-русски. Только иногда слышна беларуская мова. А на каком языке разговаривали в вашей семье?

– В нашей семье говорили по-русски. В школе мы изучали белорусский язык, и белорусская литература у нас была 4 часа в неделю. Еще мы выписывали очень много белорусской прессы. Русские газеты и журналы мы тоже выписывали, а еще к маме приходили журналы на английском и немецком – по работе. Помню, спрашиваю у мамы: «А зачем мы выписываем белорусскую прессу, ведь мы говорим по-русски?» Мама мне тогда ответила: «Белорусская печать молодая, и ее нужно поддерживать финансово».

– Скажите, а где вы были, когда началась война? И каким был Минск в то время?

– В июне 1941-го мы снимали дачу в Юхновке, это станция «Городищe». Когда началась война, за нами приехал отец. В Минск мы вернулись пешком. Помню, отец сказал идти за ним гуськом, не отставать и не смотреть никуда. Мы входили в город, и я заметила, что из-за куста виднеется пулемет, но нас пропустили.

На месте нашего дома были руины – упала бомба. У нас была цветная посуда в буфете – синяя, золотистая и красная, которую я хорошо помнила, потому что в мои обязанности входило чистить ее каждую неделю. И вот на горе руин я вижу цветное плавленое стекло и говорю: «Папа, так это же наша посуда!» Сгорело все, в том числе и полностью написанная и готовая к защите мамина диссертация. Весь квартал до улицы Энгельса был разрушен.

Еще навсегда в память мне врезался маленький скверик перед ратушей – там было 4 виселицы и 4 трупа, на каждом табличка: «Я партизан». А в генеральском доме, который напротив парка Челюскинцев, держали военнопленных. Помню, мы проходим мимо этого дома, а рядом женщина говорит: «Вот гады, кормят наших солдатиков селедкой, а воды не дают!»

– А где вы и ваша семья были во время войны?

– В начале войны маму призвали в армию начальником эвакуационного госпиталя. А мы с отцом и братьями пошли в Латвию, откуда родом отец и где жили его родственники. Шли пешком, это было просто невероятно опасно, но другого выхода не было. Шли по дороге, и каждый раз, заслышав грохот машин, отец велел нам прятаться у обочины, и выходили мы только тогда, когда машины проезжали. Ночевали в деревнях, нам не отказывали и кормили еще вместе со всеми, по-честному. Если все едят по картошке, то и нам давали. Денег у нас с собой не было, только одно одеяло, которое пришлось отдать за то, чтобы нас подвезли, потому что мы уже не могли идти. В итоге пришли в Латвию, там я провела всю войну и окончила школу.

А уже в 1945 году вернулась в Бобруйск, где тогда работала мама. В Бобруйске познакомилась со своим будущим мужем и вышла замуж. После рождения первого сына мы решили переехать на Урал к родителям мужа.

– А Минск послевоенный вы видели?

– Перед переездом на Урал. Первое впечатление было совершенно жуткое: сплошные руины с сохранившимся вокруг частным сектором. Некоторые здания в центре тоже сохранились: например, Дом правительства, старые университетские дома, Дом офицеров, у которого было разрушено только правое крыло, здание Академии наук, библиотеку которой использовали в качестве конюшен. При этом прямо после войны полным ходом началось строительство проспекта.

– А во время жизни на Урале вы приезжали в Минск?

– На Урале в разных городах мы в общей сложности прожили больше 20 лет и вернулись только в 1968 году, но в Минск я иногда приезжала. Первое время город был сплошной стройкой, начался поток миграции из деревень, ведь город надо было поднимать вместе со всеми производствами. По вечерам все выходили гулять по проспекту и парку Горького. Ну а еще в минских магазинах выбор был значительно лучше, чем на Урале: и колбасы, и молочные, мясные изделия.

Еще во времена моего детства на углу Энгельса и проспекта, там, где сейчас вход в метро, была кондитерская со свежей выпечкой. Так вот, там продавали очень вкусную французскую булку. В послевоенном Минске такую булку тоже пекли, только называлась она «городская».

– Вы могли наблюдать за тем, как меняется город на протяжении многих десятилетий. Скажите, чем Минск современный отличается от Менска вашего детства?

– В Менске моего детства была городская культура – я не помню, чтобы кто-то мог на улице мусорить или хамить. Это касается не только интеллигенции, просто культура города обязывала. И приезжие тоже вели себя соответствующе. Город был очень чистый и аккуратный. Сейчас я замечаю гораздо больше грубости, хамства и бескультурия. Современному Минску, мне кажется, надо быть добрее, потому что это и есть самое главное.