Дом «У Троицкого», Национальная библиотека, музей войны – сработает ли в Минске «эффект Бильбао»

«Городской конструктор» публикует отрывок из книги издательства Strelka Press профессора Пенсильванского университета Витольда Рыбчинского, посвященный так называемому «эффекту Бильбао». Уверены, минчанам будет интересно провести параллели и попробовать ответить на вопрос, вынесенный в заголовок.

ЗАЧЕМ ГОРОДУ ЗДАНИЕ-«ИКОНА»

Влечение людей к эффектной архитектуре во все времена определяют одни и те же факторы – экономическое благосостояние, патриотизм, уверенность в будущем и ощущение, что их эпоха уникальна и требует собственных, особых выразительных форм. Первым зданием, построенным в послевоенные годы и сразу же получившим статус национального символа, стал Сиднейский оперный театр, спроектированный датским архитектором Йорном Утзоном и завершенный в 1973 году.

Чарльз Дженкс, автор книги «Иконическое здание», определяет такую архитектуру как поиск хрупкого равновесия между «явными знаками» и «скрытыми символами», то есть запоминающимися формами и образами, которые они создают. Согласно Дженксу, белые гребни крыши Сиднейской оперы можно воспринимать как паруса, волны или морские раковины. Все это не имеет прямого отношения к музыке, но служит прекрасным символом Сиднейской бухты и Австралии.

«НАМ НУЖЕН ХИТ»

В 1991 году, когда Фрэнк Гери решил принять участие в международном конкурсе на проект здания Музея Гуггенхайма в испанском городе Бильбао, заказчики привели ему в качестве примера именно Сиднейскую оперу. «Это был небольшой конкурс, где кроме меня участвовали Арата Исодзаки и Coop Himmelb(l)au. Организаторы – Томас Кренс (директор Музея Гуггенхайма) и баски – говорили, что им нужен настоящий «хит». Им нужно было здание, способное сделать для Бильбао то же, что Сиднейская опера сделала для Австралии», – рассказывал Гери Чарльзу Дженксу.

Гери обеспечил желаемый результат. Со дня открытия музей привлек в город более 4 миллионов посетителей и принес Бильбао миллионы долларов в результате роста экономической активности и налоговых поступлений. Он превратил Бильбао из дряхлеющего промышленного города-порта в один из самых популярных туристических объектов. Конечно, свою роль здесь сыграли и другие строительные проекты – совершенствование системы метрополитена, новый аэропорт, торговый комплекс, но главная заслуга принадлежит, безусловно, Музею Гуггенхайма. 

Как и в случае с Сиднейской оперой, символика музея в Бильбао загадочна. Титановые спирали, раздутые объемы, сталкивающиеся формы описывались то как биоморфная структура, то как межгалактический корабль (в самом городе здание называют «серебряным артишоком»). Но, каким бы ни был его смысл, проект Гери оказал большое влияние на современную архитектуру, направив ее в сторону экспрессионизма и скульптурности. Он также повлиял на представления многих архитекторов и их заказчиков об урбанизме.

«Одно-единственное произведение архитектуры может быть более эффективным катализатором перемен, чем целая орда планировщиков», – говорит нью-йоркский архитектор Стивен Холл, точно, хотя и не без высокомерия подытоживая суть «эффекта Бильбао», то есть способности архитектурного объекта сделать целый город знаменитым. 

Хотя «эффект Бильбао» предполагает, что здания превращаются в «иконические» чуть ли не в одночасье, опыт истории свидетельствует об обратном. К примеру, Эйфелева башня получила всеобщее признание отнюдь не сразу после постройки, а башня с Биг-Беном, сооруженная в 1852 году, стала «иконой» только в ходе воздушных налетов во время Второй мировой войны. Когда был построен небоскреб Крайслер-билдинг, архитектурные критики обозвали его безвкусным и «торгашеским», а в годы Великой депрессии над Эмпайр-стейт-билдинг потешались из-за того, что половина его помещений пустовала – не было арендаторов.

АРХИТЕКТУРНЫЙ КРИЗИС СРЕДНЕГО ВОЗРАСТА

Со временем отношение к непопулярным зданиям может меняться, но происходит и нечто противоположное. Когда в 1871 году муниципалитет Филадельфии решил построить роскошное новое здание мэрии, архитектор Джон Макартур-младший выбрал для него самый модный в те времена пышный ампир. Однако строительство так затянулось, что к моменту его окончания – тридцать лет спустя – вкусы людей изменились. В моду вошел beaux arts, и мэрия с ее островерхими крышами, мансардами и богатым орнаментом казалась многим старомодной, а то и просто безвкусной. Каменная громада выглядела нелепо, и уже с 1920-х годов начали раздаваться призывы ее снести.

Пожалуй, лишь размеры (это самое большое здание муниципалитета в США) спасли мэрию от разрушения. Но к началу 1980-х вкусы вновь изменились. Благодаря движению за сохранение памятников истории старые здания вообще и архитектура викторианской эпохи в частности стали рассматриваться как важный элемент культурного наследия. По результатам опроса о любимых архитектурных сооружениях американцев, проведенного в 2007 году, мэрия заняла двадцать шестое место, сразу после Бруклинского моста, опередив все другие здания Филадельфии. 

В то же время немало куда более ценных памятников архитектуры пало жертвой изменчивой моды. Самый опасный возраст для здания – между тридцати- и пятидесятилетием, за это время вкусы успевают измениться и оригинальный проект уже не впечатляет новизной. Именно в этот период максимально увеличивается вероятность, что призывы к сносу здания или его радикальной перестройке будут услышаны. Если зданию удается успешно преодолеть «кризис среднего возраста», то через несколько лет, когда мода вновь становится радикально иной, его опять начинают ценить.

ПОЧЕМУ «ЭФФЕКТ БИЛЬБАО» МОЖЕТ НЕ СРАБОТАТЬ?

«Эффект Бильбао» точнее было бы назвать бильбаоской аномалией, поскольку воспроизвести его в других контекстах оказалось непросто. К примеру, на волне потрясающего успеха Бильбао соучредитель Microsoft миллиардер Пол Аллен заказал Гери проект здания Музея рок-н-ролла для Сиэтла. Проект «История музыки» был призван увековечить память рок-гитариста Джимми Хендрикса, уроженца Сиэтла, и увековечить город, чьим единственным примечательным зданием была башня «Космическая игла», на архитектурной карте мира.

Однако сооружение, от которого ждали очень многого, вышло неудачным – эдакое нагромождение форм, материалов и цветов. Образ рок-н-ролла, придуманный Гери, оказался слишком буквальным (говорят, что формы здания были навеяны видом электрогитары). То ли из-за невнятной архитектуры, то ли из-за скучной экспозиции, то ли из-за какого-то сбоя в «иконической» алхимии волшебный «эффект Бильбао» здесь не сработал. Число посетителей оказалось куда меньше ожидаемого, персонал пришлось сократить, и в отчаянной попытке привлечь публику часть здания переоборудовали в Музей научной фантастики и Зал славы. 

Возможно, требования общественности и определяют облик городов, но в рамках «эффекта Бильбао» они зачастую приводят к негативным последствиям. В прошлом от городских монументов, построенных не на десятилетия, а на века, ожидали торжественности и пышности. Здания типа Нью-Йоркской публичной библиотеки или вашингтонского Юнион-Стейшн были призваны впечатлять и даже ослеплять, но не удивлять и развлекать. Но поскольку сегодняшние архитектурные «иконы» борются за внимание публики не только друг с другом, но и с такими развлечениями, как кино, видеоклипы и компьютерные игры, и сами архитекторы, и их заказчики отбросили всякую сдержанность. Яростно стремясь к новизне, архитекторы экспериментируют со все более гротескными формами и необычными материалами, пытаются изумить зрителей пространственными и структурными эффектами. И хотя фейерверк – красивое зрелище, кто захочет смотреть на него каждый вечер? 

Общественный запрос на новизну искажает не только архитектуру, но и проектирование городской среды. Откровенно самодостаточные здания плохо вписываются в окружающую среду, а город со множеством «иконических» зданий рискует превратиться в архитектурный эквивалент парка развлечений, а то и главной улицы Лас-Вегаса. 

Громкий успех Музея Гуггенхайма в Бильбао связан с тем, что он напоминает сверкающий кристалл в сдержанной оправе из солидных зданий XIX века. Примеры удачных градостроительных решений – в Амстердаме XVII века, Эдинбурге и Лондоне георгианской эпохи, Париже XIX века – тоже выделяются качеством улиц, площадей и каналов, упорядоченной красотой ординарной застройки. И сегодня подлинная задача, стоящая перед городами, – не умножать число «икон», а создавать для них достойную оправу. Может быть, этому поспособствует нынешний экономический спад. Поскольку деньги на масштабные проекты иссякли, экономическая ситуация благоприятствует более скромным инициативам – ремонту, реставрации и переоборудованию существующих зданий, а не их сносу для строительства чего-то нового.