«Афганские мужчины часто заводят себе девушек-белорусок. Конечно, это очень плохо. Говорят, в Коране написано, что мужчина может жениться 4 раза, – мать двоих дочерей Нахид Ахмад искренне негодует, когда делится с нами этим переживанием. Своим дочерям-красавицам она всегда говорила, что замуж нужно идти только за мусульманина. Нахид и не подозревала, что в чужой стране афганцы будут вести себя как чужаки. – Такие мужчины "забывают", что в Коране речь идет о военном времени, когда мужчин обычно мало, а женщине трудно выжить самой. Но ведь сейчас мир, и в Беларуси все спокойно!»

Для белорусов негодование Нахид может показаться преувеличенным, но минские афганцы прекрасно понимают женщину: в стране, которая стала для них второй родиной, они пытаются не потерять культуру, религию и язык – то есть свою «афганскость», которую бережно хранят в первую очередь в своих семьях.

«Знаю несколько семей, где мужчины встречаются еще и с белорусскими девушками. О чем думают эти девушки? – удивляется Нахид. – Разве они не знают, что у мужчины в этом возрасте уже обязательно есть семья? Им никогда не стать семьей, потому что это запрещено нашими традициями. Наверное, для них это не важно…»

В 1970-х, накануне масштабной волны эмиграции, Афганистан выглядел как государство эпохи родоплеменной общины и феодализма. Тотальная неграмотность: среди женщин – 96,3 %, мужчин – около 90,5 %, сильные религиозные догмы, тотальная политическая нестабильность.

Большая часть беженцев прибыла в Беларусь в 1980-е с началом военной операции, которую у нас принято называть афганской войной. В военном конфликте между правительственными силами Афганистана и вооруженными формированиями душманов принимал участие контингент советских войск. Поэтому практически все афганские беженцы получали поддержку советского правительства: образование, обеспечение жильем, социальные гарантии, стипендии и т. д. Их социальная интеграция не вызывала особых трудностей.

Следующая волна беженцев прибыла в начале 1990-х во время эскалации конфликта в Афганистане. Большинство рассматривали Беларусь в качестве транзитной страны. Так, из 1 000 нелегальных мигрантов, задержанных белорусскими пограничниками при попытке пересечения границы с Польшей, Литвой и Латвией в 2001 году, 300 человек были афганцами.

У каждого из афганцев, с которыми мы встречались, своя судьба и история. Их объединяет одно: никто не думал, что Минск в биографии – это надолго, если не навсегда.

«Никогда я не думал, что буду жить в Беларуси. Окончил в Афганистане сельскохозяйственный институт. Лечил животных, мне нравилось работать. Но мой старший брат был членом народно-демократической партии. И я тоже в нее вступил, – рассказывает Абдуйло Амани Лонгар, который живет в столице Беларуси с 1990-х годов. – Когда в 1978 году началась гражданская война, партия сказала, что им нужны воины. Я стал лейтенантом, пошел на фронт, был политработником: должен был заниматься психологическим состоянием солдат, знать, о чем они думают, что их тревожит, что происходит в их семьях. У меня неплохо получалось, поэтому меня отправили учиться в Минск – в высшее военно-политическое училище».

Стильный, каким у нас нечасто увидишь мужчину за 60, с благородной сединой и внимательными черными глазами, Лонгар тверд, рассудителен, но, кажется, немного растерян:

«Когда приезжаю в Афганистан, я вижу, что многие мои друзья сделали карьеру: один – генерал, другой – замминистра. Они живут и работают в родной стране. Когда я вижу их, мне кажется, что я не реализовался», – говорит Лонгар (он просит называть себя именно по фамилии), у которого в Минске жена-белоруска, дети и небольшой бизнес, помогающий держаться на плаву. Наш собеседник не отрицает, что много раз думал последовать за своими соотечественниками-беженцами в Великобританию, Данию или Нидерланды.

«Но у меня четверо детей, их мама – белоруска. Я не хочу, чтобы в другой стране они чувствовали себя эмигрантами. Моя дочь знает в совершенстве два языка, но у нее никогда не было мысли переехать. Мой сын хочет пойти по моим стопам – в армию. Я вижу, что он человек, который сделает что-то для Беларуси. Это родина моих детей. Какие бы условия ни были где-то, я не хочу их лишать чувства своей земли».

Многие наши собеседники подчеркивали: они остаются в Беларуси не из-за уровня жизни или социальной поддержки, которая, впрочем, довольна неплохая. Магически звучащее слово «спокойно» – кажется, это один из якорей, который превращает афганцев в «новых белорусов».

Беженцы уточняют: для них важно не ассимилироваться, сохранить свои корни и передать часть афганской души своим детям. Через язык, культуру, историю – и, конечно, через исламские традиции.

Палваша Хашими прячет влажные глаза уже через минуту после того, как начинает рассказывать о молодости на родине. Она тоже не думала, что останется в Минске надолго.

«Когда мы сюда ехали, я плакала всю дорогу – не знаю, откуда во мне было столько слез. Я тогда уже понимала, что буду одинока, что близких и родных никогда не будет рядом, чтобы помочь мне. В Минске не могли найти жилье – жили 11 человек вместе. Три месяца почти не выходили из дома: боялись, что нас отправят обратно в Афганистан».

Как правило, первыми афганских беженцев в Беларуси встречают представители диаспоры – родственники или активисты, которые считаются неформальными лидерами и сотрудничают с представительством Управления Верховного комиссара ООН по делам беженцев (УВКБ) в Беларуси. Они помогают найти жилье, рассказывают об укладе жизни, показывают мечеть. Благодаря УВКБ, которое выдало семье Хашими документы о том, что они беженцы, «стало полегче жить».

В Беларуси есть Международная благотворительная общественная организация афганских беженцев «Афганская община» и Международное общественное объединение «Афганская община, землячество и беженцы». Афганские общины в Минске – нечто большее, нежели просто коммуникационные центры: это фактически институты управления жизнью диаспоры, обеспечивающие ее автономию в другой культуре.

На джиргах, традиционных советах старейшин, собирающихся не реже, чем раз в полгода, обсуждают вопросы общины, организовывают лечение или похороны соотечественников, решают конфликты. Если кто-то из участников общины совершил, к примеру, административное нарушение, это обсуждают на собрании. На провинившегося накладывается штраф. Деньги идут общине – на джиргу. Также в свидетельство признания вины можно накрыть стол и пригласить всех членов общины.

Мохаммед Насер, который получил журналистскую «корочку» еще в советской Беларуси, признается, что праздники и торжества, которые устраивает община, он не посещает, но основных афганских традиций придерживается.

«Мы почти все друг друга знаем в лицо, но это не значит, что тесно общаемся. В Афганистане, например, принято приходить в гости без всякого предупреждения. Можно просто позвонить в дверь: тебя угостят тем, что есть в доме. У белорусов так не принято: мы привыкли предупреждать о визите, моя жена Катя любит готовиться к приходу гостей».

– На Новый год афганская община арендует помещение, – продолжает Мохаммед. – Меня приглашают, но я там ни разу не был. Другое дело, когда кто-то умер. Тогда приходят все: выразить соболезнования, помочь. Собираемся в полном составе также, когда у кого-то умирает родственник, который жил в Афганистане.

42-летний Мохаммед уже 20 лет живет в Минске. Большинство его друзей – белорусы, с которыми он может даже выпить по праздникам – хотя это и не приветствуется мусульманской традицией. «Но я по чуть-чуть, конечно, пью. Недавно приезжала моя мама и сестры из Афганистана, я даже не посмел прикоснуться к алкоголю – потому что уважаю и боюсь мать. Ей бы это не понравилось».

Мохаммед кажется достаточно европеизированным афганцем, однако старается жить по законам ислама. Когда мы просим сфотографировать его Коран, мужчина замолкает на долю секунды. Потом спокойно, но безапелляционно дает понять, что против: «Это не просто книга. Если я хочу почитать Коран, я должен помыться, должен быть с чистыми мыслями. Эта книга не для показа».

Такие строгие жизненные принципы помогают Мохаммеду как отцу: воспитывать в чужой стране дочь в разы труднее, чем мальчика.

«Я хочу привить дочери уважение к родителям. Это самое главное. Ребенок должен понимать свое место в семье, должен осознавать, что есть решения, которые лучше принимать взрослым. Недавно ко мне подошла школьница на улице и спросила сигарету. Это очень огорчает меня. Я не хочу, чтобы моя дочь попала в дурную компанию. Я считаю, что можно ее защитить – воспитывать в строгости. Сейчас это непопулярно. Но я собираюсь продолжить эту традицию».

Когда дочь Мохаммеда вырастет, он наверняка столкнется с теми же проблемами, с которыми столкнулась уже известная нам Нахид, у которой две дочери.

«Моя старшая, когда была маленькой, если ее спрашивали, за кого хочет выйти замуж, сразу же отвечала: "За белоруса!" Конечно, это меня беспокоило. Но я не ругала ее, просто разговаривала с ней каждый день полчаса, сорок минут, объясняла, что религия запрещает нам браки с христианами. Мои дочери очень красивые – высокие, стройные; конечно, белорусские парни проявляли к ним интерес. Но, слава богу, она вышла замуж за мусульманина. Он доктор, очень хороший человек, читает намаз. Она счастлива. Для меня это самое главное».

Афганцы очень трепетно относятся к институту укрепления семейных традиций. Для заключения браков активизируются не только внутриобщинные, но и транснациональные связи, когда родители договариваются о браках детей-афганцев, проживающих в различных странах. Предпочтительно – с афганцами из Западной Европы. Община следит за этим процессом, понимая, что браки с христианами, скорее всего, могут стать причиной полной ассимиляции.

Как и все представители диаспоры, семья Нахид сделали для дочери свадьбу по афганским традициям. Невеста сменила два наряда – сначала зеленое платье, потом белое. Будущий супруг преподнес подарок как символ того, что сможет обеспечить жену и будущих детей.

«Конечно, здесь, в Беларуси, мы сначала хотим дать нашим дочерям образование. В Афганистане все иначе. Замуж там могут отдать и в 14 лет. Это грустно. Когда я слышу новости с родины, то понимаю, что Афганистан идет назад, а не вперед. Там, например, сейчас распространено, что во время свадьбы мужчины и женщины находятся в разных залах. Они разве что слышат одну музыку, но не видят и не общаются друг с другом».

Внешне афганцы практически мимикрировали под белорусский образ жизни – они не носят длинные бороды, не едят руками, могут выпить вина и не осуждают женщин общины, появляющихся на улице без платка. Как правило, эти люди прекрасно понимают, что находятся хоть и в гостеприимной, но все же чужой стране.

«Я иногда чувствую, что не состоялся в жизни, потому что мог бы многое сделать для своей страны, – признается седовласый Лонгар. – И я не хочу, чтобы мои дети когда-то испытывали подобное. С другой стороны, у меня все хорошо здесь: бизнес, свой дом, дети получили образование, работу. Мне не нужно просить о помощи, я сам могу помогать больным или сиротам».

Нахид Ахмад уверена, что никогда не уедет из Беларуси. Здесь прошла большая часть жизни, и она чувствует себя в Минске комфортно. Впрочем, остались вещи, к которым женщина так и не смогла привыкнуть, и это касается не только измен афганских мужчин.

«Я никак не могу привыкнуть к пьяным людям на улицах. Мне страшно и неприятно видеть их. Здесь принято говорить, что если человек много пьет алкоголя, то у него, наверное, сложная судьба, но я не понимаю, для чего портить себе еще и здоровье?»

Как и ее соотечественники в Беларуси, Нахид вспоминает о родине каждый день: смотрит национальное телевидение, преподает афганским детям родной для них язык дари, знает все новости внутри общины. Даже с детьми по вайберу общается по-афгански – мол, чтобы всегда была языковая практика. Но, кажется, Нахид понимает, что ее дети никогда не заговорят на родном языке полноценно – для этого следовало бы вернуться в Афганистан. А на родине еще нескоро будет безопасно.

«Родина как близкий человек: когда он рядом, тебе хорошо, – отвечает Мохаммед Насер на наш вопрос о том, не тяжело ли ему жить вдали от Афганистана. – Когда я в конце 1980-х ехал в Минск, то знал, что это навсегда. Теперь я считаю себя наполовину белорусом. У меня очень много друзей здесь. А когда еду в Афганистан, то уже через 2-3 недели хочу назад, в Беларусь».

Вдруг лицо Мохаммеда меняется:

«Одно только меня тревожит… Как это объяснить? Мой отец умер. Но в Афганистане считается: он жив, пока есть я. Родственники или знакомые видят меня и вспоминают об отце. Что будет, когда я умру? Будет ли кто-то здесь видеть меня в моих детях? Единственное, чего я очень хочу и все время об этом говорю, – чтобы меня похоронили в Афганистане. Обязательно».