История, случившаяся в минской школе, когда ученик напал на учительницу с ножом, взбудоражила Минск. И заставила вспомнить свои неприятные истории из школы и детского сада.
Впервые этот материал был опубликован в июне 2016 года.
Наталья: «А ведь я пыталась “меняться”»
Когда нашей героине было 8 лет, ее семья переехала, и Наталью отдали в новую школу. Обстановка в классе, по словам героини, была странноватая: очень советская учительница младших классов рассказывала детям о том, как рыдала на похоронах Сталина, а как-то раз поставила всему классу «двойки» за то, что они не могли вспомнить белорусский эквивалент слова «ударение». А еще учительница периодически била детей тетрадью по голове.
– В нашем классе было гораздо больше девочек, чем мальчиков, из-за самой учительницы – та изначально отказалась брать много мальчишек, «потому что они непослушные». Особой дружбы с новыми одноклассниками у меня не случилось, а в средней школе меня стали травить. До сих пор не знаю, почему.
К примеру, весь класс не любил учительницу русского языка и литературы Ласточкину, а я имела по ее предмету «отлично» и охотно, не кривляясь, отвечала на занятиях. Однажды рассказала, что вне программы читала Расула Гамзатова.
Гамзатовым меня и дразнили потом – надо же было к чему-то прицепиться. Еще сделали сокращенный вариант моей фамилии и дразнили им. Все стандартно, в общем-то. И сумку по раздевалке кидали, и на перемену было не выйти, не наткнувшись на издевательские шуточки. Были те, кто травил активно, и те, кто оставался в стороне. На мою сторону не стал никто.
Преподаватели что-то пытались сделать, классная руководительница беседовала с моей матерью, но советы там были в духе «пусть ваша дочь поменяется». В свете теперешних знаний о том, что такое школьная травля и как с ней бороться (а про это стоит почитать признанного эксперта Людмилу Петрановскую), это смешно.
Зачинщикам травли было весело, они вошли во вкус, и взрослым надо было останавливать их, а не советовать мне под них подстраиваться. Родителям следовало бы забрать меня из этой школы, но, увы, время назад не вернешь. Я провела несколько очень невеселых лет. На моем характере это сказалось не лучшим образом. Уверенность в своих силах была на нуле. Отвечаешь на уроке, а сама думаешь: что из моих слов используют против меня?
После школы Наталья поступила в институт и вздохнула легко. А на встречи выпускников она сходила пару раз и перестала.
– Причина – поговорила с одной из зачинщиц травли, а она ничего не помнит. Когда напомнила я, очень неохотно извинилась. Да ей дела до меня не было, ни тогда, ни теперь. Для одноклассников травить эмоциональную, ранимую, наивную девочку было привычкой. Один раз высмеяли, поплакала, продолжили, вот дурочка, ну сама виновата, что близко к сердцу принимает. Типичное «моя хата с краю».
А ведь я пыталась «меняться»! Звала популярных девочек к себе на день рождения. Через сарафанное радио (не напрямую) мне передали, что на дне рождения наверняка будет скучно, зачем идти вообще.
В панике, боясь остаться одной в праздник, я каким-то образом раздобыла несколько бутылок хорошего алкоголя и намекнула об этом. Ко мне, так и быть, соизволили прийти, выпить за мой счет. На прощальной фотографии класса у меня красуется «сердечное» пожелание: «Навсегда оставаться такой же кр.. (зачеркнуто, недописано «красивой») и хор.. (зачеркнуто, недописано «хорошенькой»), как сейчас». Лучше бы ничего вообще не написали.
А в конце Наталья призналась, что до сих пор боится быть одна против группы людей, о чем бы ни шла речь.
Полина: «Учителям на издевательства глубоко плевать»
Наша героиня предпочитает не вспоминать эту историю, а особенно рассказывать ее людям из своей «новой» жизни. Сейчас девушка радуется каждому дню, хотя по-прежнему остается закрытым человеком и ей тяжело общаться с незнакомыми людьми больше 2-3 минут.
– Проблемы со сверстниками у меня начались еще в детском саду. Почему-то дети сразу невзлюбили меня. Вся ненависть их была на национальной почве.
Дело в том, что мои родители переехали в Беларусь больше 20 лет назад, здесь я и появилась на свет (получила сразу же гражданство Республики Беларусь). Никакого акцента или странного поведения у меня не было, однако для ненависти сверстникам хватало темненьких вьющихся волос и фамилии.
Меня с самого детства обзывали, в школе не предупреждали о важной информации, которую передавали преподаватели. Я не знала никаких новостей, мне приходилось всегда быть начеку и в случае чего звонить классному руководителю.
Меня не звали на мероприятия, мягко говоря, давали понять, что не хотят меня видеть, например, на осеннем балу. К физическим издевательствам они не прибегали, думаю, по двум причинам: первая – понимали, что мой папа тогда все узнает и разорвет их на части, а вторая – на протяжении всего времени они придумали такой миф (вроде развлечения), что я заразная, воняю, грязная и что-то в этом роде.
Поэтому если кто-то меня толкал, то все сразу же начинали орать: «Фу-у-у, ты дотронулся до нее!» И этот человек демонстративно начинал вытирать руки. И, конечно, на уроках физкультуры в меня всегда «случайно» попадали мячом.
С детства я занималась музыкой и выступала на концертах, часто ездила на конкурсы, представляла школу и даже город. И вот однажды после выступления на очередном балу я решила остаться еще и на танцы, хотя обычно уходила домой. Моим одноклассникам это очень не понравилось.
В итоге после танцев я услышала, как они собираются подкараулить меня на улице. Была зима, я стояла в школе за дверью, а они бросали снежки мне в стекло и орали, чтобы я выходила. Мне стало страшно, и я позвонила папе, попросила забрать меня. Я не выходила до тех пор, пока он не приехал за мной, но к тому времени одноклассникам уже стало скучно, и они разошлись.
Я росла и до 17 лет думала, что такое отношение ко мне абсолютно нормально. Я не представляла, что где-то к другим деткам (других национальностей) могут относиться по-другому. Да и вообще была уверенность, что я сама виновата, якобы я не такая, как они.
Родителям ничего не говорила и всегда была позитивным ребенком. Иногда плакала, но только когда одноклассники уж совсем перегибали палку. Остальные обзывания и издевательства я выдерживала стойко.
Хотя во время переходного возраста это стало уже невыносимым. Я чаще плакала, и мама стала замечать это. Я не верила, когда мне говорили, что я красивая, стройная, умная и талантливая. Ужасное мнение одноклассников было для меня правдивее. Однажды, не выдержав, я расплакалась и рассказала маме о том, что меня мучают, взяв обещание, что она ни в коем случае не станет идти в школу и разбираться.
Естественно, видя мое состояние, она рыдала вместе со мной. В итоге спустя неделю я почувствовала, что мои одноклассники перестали ко мне лезть и просто игнорируют. Никаких издевок и никаких оскорблений. Как я позже узнала, моя мама пошла к директору, а тот, в свою очередь, видя состояние мамы, немедленно вызвал самых активных «издевателей» на ковер. Кстати, отношения с директором у меня были замечательные, так как я очень часто выигрывала на разных республиканских конкурсах.
Что касается учителей... Всем было глубоко наплевать. Максимум, что они делали, – тупое стандартное замечание, если поведение одноклассников очень сильно начинало мешать вести им урок. Да и то оно было направлено не конкретно на то, чтобы прекратили меня трогать, а чтобы не разговаривали и не шумели.
Ведь все вопросы решали, черт возьми, на перемене. Классная руководительница все это видела, даже иногда видела мои слезы, и директор ей приказал проследить, однако, будучи наглой эгоистичной теткой, она лишь с усмешкой говорила: «Да они просто тебя все любят, вот и мучают. Знаешь поговорку “бьет – значит любит”?»
В моем классе была еще одна девочка с некоторыми признаками другой национальности, хотя фамилия была славянская. Над ней тоже часто издевались, но она была не такой стойкой, постоянно плакала, и ее мама, очень боевая женщина, приходила и устраивала всем разнос. Не могу сказать, что это как-то помогало.
Ближе к 11-му классу к Полине прекратили относиться настолько ужасно и начали обращаться за помощью. Были случаи, когда за перемену она писала около 10 сочинений по английскому для своих одноклассников.
– Не то чтобы я безумно хотела им помочь, – объясняет наша героиня, – но я абсолютно не злопамятна, да и не привыкла слышать из их уст свое имя вместо исковерканной фамилии. Поэтому для меня это было настолько приятно, что я готова была делать что угодно.
Повлияло ли мое детство на дальнейшую жизнь? Естественно. Сейчас я абсолютно закрытый человек. Я не доверяю людям, опасаюсь их, никому не верю, не прошу помощи, ни на кого не надеюсь. Всегда всё сама и наедине.
Буквально на днях я была на дне рождения своей сестры. Каждый год я отказывалась приходить, но ей исполнялось 25, поэтому я была вынуждена. Надеялась прийти, отдать подарок, быстро обнять и уйти. Все, что сказала мне мама: «Доченька, прошу тебя, только не забивайся в угол, пообщайся с людьми, пожалуйста…»
Уже в конце разговора наша героиня вспомнила, что спустя два года после окончания школы с ней стал общаться один одноклассник. В школьные годы он любил издеваться над девушкой, но сейчас признался, что сам не понимает, зачем это делал.
Александр: «Будешь писяться – я тебя в следующий раз тут сварю»
– А давайте я вам лучше не про школу расскажу, а про детский сад? Потому что со школой у меня было как у всех: была своя компания, была «мафия», которая стремала всю школу и издевалась над всеми, кто не давал ей отпор. А вот детский сад – это да, целая история.
Я ходил в детский сад еще во времена махрового БССР. Минск, практически центр города, но обстановочка там была та еще. Что говорить: я постоянно убегал из этого учреждения. Как убегал? Просто: за циклопического размера беседками был забор, в заборе – дыра, а в дыре постоянно был Саша, то есть я. Причем я реально сбегал – благо мой дом был недалеко. Самое смешное, что моя мама работала по дороге от детского сада к дому. И ее коллеги где-то раз в неделю кричали: «О, Ноннка, смотри – твой малой снова сбежал». А как бы вы поступали в моем случае?
Когда я был совсем маленьким, у меня был энурез. Точнее, он у меня начался после первого года пребывания в детском саду. На нас постоянно орали нянечки (воспитательницы были вполне себе приличными дамами), били скакалками, унижали. Даже моя мама вспоминает, в каком была шоке, когда узнала, что ее сына и еще пару человек няньки с молчаливого согласия воспиталок раздели догола и оставили в туалете – а сами с другими детьми пошли на прогулку. Я стал писаться безбожно – и нянечка меня за это ненавидела.
Я не знаю, приснилось мне это или нет. Думаю, что нет: однажды няня решила раз и навсегда втемяшить в мою дурную башку, что «сцаться – плохо». В тихий час она взяла меня на руки, куда-то понесла. Очнулся я в тот момент, когда эта сумасшедшая держала меня над громадной, на несколько сотен литров, вываркой, в которой кипятили постельное белье.
«Будешь писяться – я тебя в следующий раз тут сварю», – поучительно сказала она мне. Похоже на плохой сценарий фильма ужасов, но даже если мне это приснилось (еще раз подчеркну – скорее всего, это было правдой), то как нужно было запугать ребенка, чтобы он «нафантазировал» себе такое.
Я помню лицо этой дамы до сих пор. Нет, оно мне не снится; нет, я ее не боюсь. Просто мои дети в детский сад никогда не ходили. Да, я знаю, что сейчас такого ужаса там нет. Но дети растут при нас с женой – и я уверен, что им не страшны никакие дуры и деспоты.
Кстати, когда я перешел в другой детский сад, энурез прошел сам собой. В том садике меня все любили. Жаль, что сейчас в этом здании налоговая инспекция.
Анатолий: «По пояс я абсолютно красный – это были ожоги »
– У меня есть одна яркая история из яслей, правда, знаю я ее по рассказам родителей. Тогда мне было всего-то два года, и я совершенно ничего не помню. А история со мной приключилась следующая.
Ходил я тогда в ясли, но из-за малого возраста все еще писался. Видимо, моим воспитательницам это очень не нравилось. Дабы решить эту проблему, одна из них решила окунуть меня в ведро с хлоркой, причем по пояс, – вспоминает рассказ родителей Анатолий. – Ближе к вечеру, когда родители пришли меня забирать, увидели, что по пояс я абсолютно красный – это были ожоги.
Самих разбирательств я тоже не припомню, но знаю, что воспитательнице влетело. Родители писали заявление, но какие точно меры были применены к этой «доброй» женщине, сейчас уже никто не вспомнит.
Повлиял ли этот случай на мою дальнейшую жизнь? Сложно сказать. Со здоровьем, слава богу, никаких проблем нет, что уже хорошо
Что на это скажет психолог? Вот тут дельные советы учителям, детям и родителям
Игорь Желдак – врач-психотерапевт первой категории, кандидат медицинских наук. Издал практикум по групповой психотерапии детей и подростков с коррекцией семейного воспитания
– Две истории описывают травлю в школе (буллинг), а другие две причинение психотравмы ребенку работниками детского сада (нянечками). Конечный результат обоих вмешательств – психотравма. Комментировать эти случаи не имеет смысла – все лежит на поверхности. Я бы хотел дать рекомендации учителям (педагогам), бывшим детям и настоящим родителям.
Рекомендации педагогам
1. Педагогам, которые видят (а не увидеть может только слепой) и ничего не предпринимают, предложить поменять работу. 2. Педагогам-специалистам (то есть тем, которые на своем месте), заручившись поддержкой директора, индивидуально поработать с активными «агрессорами».
Рекомендации детям
1. Детям, подвергающимся травле, нужно смело обращаться и как можно скорее обсуждать это со значимым взрослым – родителями, бабушкой, дедушкой, дядей и т.д.
«Бывшие» дети независимо от того, помнят они то что, с ними было (как в первых трех случаях), или нет (как в последнем), получили психическую травму. Последствия травмы могу проявляться явно (1-й, 2-й, 3-й случаи) и неосознанно (4-й).
Попробую для наглядности сравнить физическую травму и психическую, так как проявление последствий идентичны. Моя знакомая около 10 лет назад сломала кости предплечья. Проходив нужное количество дней в гипсе, она выяснила, что кости срослись неправильно. Ей предложили операцию – она отказалась. И теперь у нее практически всегда болит место перелома при нагрузках. То есть не пролеченная травма оставила последствия. Психическая травма не видна ни на рентгене, ни на радиоизотопном сканировании. О ней можно узнать только по эмоционально-поведенческим проявлениям.
2. Если прошлая ситуация влияет на вашу жизнь, чтобы выйти из полосы неприятных воспоминаний и избегающего поведения, необходимо обратиться к психотерапевту.
Подходит глубинная психотерапия – психодинамическая, гештальт, психодрама. Взрослый человек сам делает выбор: менять свою жизнь или оставаться прежним.
Рекомендации родителям
1. Быть другом своим детям, а не исполнять роль «родитель». Если вы видите, что ребенок вернулся хмурым, угрюмым или печальным, поддержать его и немедленно разобраться в причине его состояния.
2. Доверительно, с применением терапевтических историй предлагать детям рассказывать обо всех конфликтах, начиная с раннего детства.
3. Быть готовыми отстаивать интересы своих детей в общественных учреждениях.
4. И в каждом конкретном случае помочь не перевести психотравму в подсознание: как в первом случае, обратиться к директору (там было поздно), заведующей детским садом, психологу или к психотерапевту для выработки тактики поведения с ребенком, получившим психотравму.
К сожалению, в наших социальных условиях это не всегда может дать желаемый результат. Но в любом случае ситуация изменится к лучшему.
Фото: архив героев.