Черта оседлости: жизнь минчанина Леонида Штутина

Последний житель Леонид Штутин.

Семья

Кроме медицинского образования, у моей мамы было еще и музыкальное. Она работала в немом кино – играла, когда показывали фильмы. Бабушка, ее мать, происходит из семьи зажиточных евреев Вейцман.

Моя бабушка была очень богатой: ее муж, мой дед, был фотографом и имел личное разрешение Николая II о фотографиях по всей России, включая Прибалтику и Польшу.

Отец у меня из простой семьи, работал наборщиком в типографии. В нагрузку был секретарем обкома партии Гомельской области. Он был очень здоровый человек – мог носить на себе пианино. Или лошадь.

Отец не был похож на еврея, его бы не стали трогать во время войны. Но всегда находятся люди, которые думают, что останутся жить: отца просто предали. Где он умер – не известно.

После войны мы вернулись в Минск, поселились в этом доме. Старики, которые жили тут и до войны, рассказывали, что мой прапрадед строил его. Напротив кинотеатра «Победа» была булочная Вейцмана.

С тех пор многое менялось. У меня была первая жена, дочка и сын. Они вместе уже с ее вторым мужем жили в этом же доме, в соседней квартире. Потом переехали в Серебрянку, когда тут начался капитальный ремонт в 1968 году. Я тоже мог очень выгодно переселиться. Но мне не хотелось. Теперь я последний жилец этого дома, уеду отсюда последним.

…Жена переживает, а я говорю, что у нас не бардак, а временные неудобства.

Город

Пустой дом на замке.

Я верю в то, что место и земля несут свою энергетику. Наш дом действительно древний. Кто бы к нам ни приходил, даже если на пять минуточек, все остаются и говорят одно: не хочется уходить.

Когда ко мне приезжал брат, то водки выпьет, выйдет, посмотрит, поцокает и говорит: «А где же река Немига?» Теперь она протекает под домом по трубе, почти на дороге.

Всю реставрацию в нашем районе мы наблюдаем каждый день. Например, дом, который остался после войны на противоположной стороне, долго красили и перекрашивали, клали новые крыши, а потом – бух за два дня, и нет. Решили проблему.

«Рассказывали, что в доме напротив, где сейчас обычная косметология, была жандармерия, а в подвале проходили пытки. Наш сосед работал сантехником, спускался туда. Все время, как выпьет, вспоминал это. Если кто-то ему не верил, доставал ключ и водил показать кости».

Вот читаю заголовок в газете: «Старинный квартал Минска восстановят в стиле модерн». Какой модерн? «Доверили это творческой мастерской Дулевича». Я бы Немигу переименовал в его честь – он ее просто изуродовал.

Примерно между современным зданием Прокуратуры и кинотеатром «Победа» стояла церковь. Она была наполовину разрушена. Полностью ее снесли примерно в 1946 году. Здесь вокруг были церкви. Но самая большая стояла на вокзале – Преображенский собор, Советы в 36-м взорвали. Я потом читал про того человека, который все это сделал, – он плохо жил, долго просил прощения.

Как-то мы вышли на улицу, и на Немиге стоял дедуля, он тут жил до революции. Стоял и махал головой. Говорит, если бы во время войны знали, что тут были церкви и под каждой ходы, можно было вывести всех минчан аж в Красное, под Молодечно.

Мне было лет 15-18. В деревянном домике ниже умер старик, он жил один, прожил тут войну. Соседи решили похоронить по-хорошему. И тогда выяснилось, что старый еврей разными способами напрятал кучу золотых червончиков – зашил пуговицами в сюртуке, засыпал полые трубки железной кровати. Дед тут родился и жил рядом с гетто, видимо, знал все ходы и выводил евреев из гетто на Немиге. А ему за это золото давали.

«Соседи говорили, что раньше здесь была булочная Вейцмана, моего прапрадеда. А скоро построят трехзвездочную гостиницу».

«После войны здесь был пустырь, стоял один танк. Он был нашим штабом, когда мы играли тут маленькие. Примерно на этом месте сейчас юридический колледж БГУ».

«До революции это был первый публичный дом, об этом знают даже те, кто сейчас занимает офисы в этом доме. Но также это была «Первая советская гостиница».

«Синагога стояла там, где сейчас Проектный институт. А на противоположной стороне были татарские огороды. Через них мы бегали к Комсомольскому озеру купаться».

Мысли вслух

Какие в Минске горожане? Их же нет. Тут живет, наверное, один процент тех, кто родился в Минске до войны, потом родил здесь детей, а потом тут появились внуки и правнуки.

У меня было очень много книг. Книги – главное богатство. Кто теперь это понимает? Едешь в троллейбусе, о чем там говорит молодежь? С кем был, сколько выпил. Ни лирики, ни поэтики.

За свой город обидно. Когда приезжает какая-то лет 17, только школу окончила, а уже несет свою культуру, бросая бычки на улице.

Кто приезжает в Минск и вкладывает деньги, ошибается. Париж строился тысячелетиями, а мы хотим за двадцать лет его сделать.

Когда-то после войны в этом доме жили люди семи национальностей. Мы отмечали вместе все три Пасхи. Тогда люди понимали друг друга: война всех покалечила. А что объединяет людей сегодня?

Бетховен не слышал, но писал гениальную музыку. Наши архитекторы хорошо видят и слышат, но не могут создать ничего хорошего.

Хотелось бы прожить еще лет двадцать, чтобы увидеть, что же, наконец, здесь построят.