Эмиграция белорусов за последний год приобрела невиданные масштабы – и если раньше переезд тщательно планировался, то сейчас многие собирают вещи за несколько дней (если не часов).
Мы поговорили с минчанами, близкие которых уехали из страны из-за политической ситуации, и с психологом – о том, что делать, когда самый близкий человек оказывается за сотни километров.
«Куда бы я ни пошла и что бы ни делала, все напоминало о нем»
оксана
(имя изменено по просьбе героини)
журналистка
– Мой молодой человек уехал из-за политической ситуации: он был активистом. Уехал 8 мая, и я помню эту страшную дату очень хорошо – кажется, даже лучше, чем дату, когда мы начали с ним встречаться.
Готовиться к его отъезду я начала за несколько месяцев причем, необходимость этого я это поняла тогда, когда при мысли об этом начала плакать. В одну ночь, когда на меня нахлынули эмоции, я села за свой письменный стол и начала писать письмо к его отъезду.
Естественно, бумага была мокрая, но мне помогло – я перестала так сильно грустить. Подобное я повторяла несколько раз, потому что периодически на меня снисходило озарение, что предыдущее письмо получилось слишком грустным.
Уехал мой молодой человек достаточно неожиданно, сказав об этом за неделю до отлета. И тогда я написала финальное письмо, где говорила о своей любви и о том, что все будет хорошо.
Все равно, когда он уехал, было безумно тяжело и больно. Первые дни было очень сложно, потому что в Минске мы были постоянно вместе, ходили в какие-то «наши» места, а они составляют 90% моего досуга.
У меня была дезориентация в городе, я не понимала, что мне делать: куда бы я ни пошла и что бы ни делала, все напоминало о нем.
Поэтому в первую неделю я начала пить успокоительные. После этого стало легче: я поняла, что надо встать и влиться в свою обычную жизнь, потому что он, вообще-то, не умер и не сел, он жив, здоров, все с ним нормально – почему я расстраиваюсь?
Я встала с кровати и пошла жить дальше. Заняла себя работой, бытовыми вещами, стала уделять больше времени младшему брату.
Очень помогал мой друг – стал чаще меня вытаскивать гулять, устраивать совместные просмотры фильмов, много говорил о позитивном. Отвлекал брат: он в курсе всей политической ситуации, но не заангажирован повесткой, поэтому ему проще – он очень часто шутит, читает анекдоты. Например, приходит, читает анекдот про елку, и ты начинаешь смеяться – секунду назад думала, что жизнь такой отстой, а тут оказывается, что нет. Очень сильно поддерживала и мама: она, наверное, выполняла роль психолога, говорила, что все будет нормально, скоро я к нему приеду.
А потом закрыли границы, и я никуда не попала. В следующий раз не смогла приехать, потому что случился инцидент с Ryanair – и закрыли вообще все. Тогда я совсем расстроилась, но моя мама настолько позитивная, что сказала: «Утри сопли, поедешь хоть как-нибудь, перевалочными путями мы тебя туда отвезем». Сейчас мы планируем совместный отпуск, и пока ничего не срывается – это держит меня на плаву.
Мы с молодым человеком постоянно созваниваемся, разговариваем, стали часто смотреть фильмы по видеосвязи. Постоянно переписываемся, сбрасываем друг другу фото чего-то интересного, делимся всем, что происходит вокруг, – хочется всегда чувствовать, что хоть на самом деле мы далеко, но все-таки как будто рядом.
Понадобилось около месяца, чтобы полноценно функционировать. Сейчас у меня есть надежда на скорую встречу: не то чтобы я считаю дни, но понимаю, что эта пара недель – уже ерунда.
И сейчас у меня нет времени загоняться – я просто работаю. Такой способ никому не советую, но я вижу важность в том, что делаю, и это дает мне надежду, что я кому-то помогаю. Так что не надо распускать сопли.
«Вельмі сумую па жонцы, але гэта лепей, чым тут за яе хвалявацца»
вадим
(имя изменено по просьбе героя)
– У нас быў ператрус у рамках крымінальнай справы аб масавых беспарадках, пасля яго сілавікі сказалі маёй жонцы, што трэба будзе прайсці з імі. У выніку Ганну (имя изменено по просьбе героя. – Ред.) затрымалі і потым асудзілі на 14 дзён – аказалася, што гэта затрыманне ніяк не звязана з ператрусам, нібыта яна ўдзельнічала ў несанкцыянавах акцыях.
Пакуль яна сядзела, мы з адвакатам пісалі скаргі на ператрус, і на адну з іх прыйшоў адказ, дзе праз кожнае слова было пра крымінальную справу. Таксама да маёй жонкі званілі з АБЭП, прычым іншага раёна (яна прыватная прадпрымальніца) і прасілі больш не ўдзельнічаць у масавых акцыях.
Мая жонка нічога не дрэннага не рабіла, але яна даволі актыўны чалавек, і, магчыма, там вырашылі, што Ганна з’яўляецца лідарам нейкіх дваравых супольнасцей. Да таго ж мы бачылі, што іншыя людзі з падобнымі гісторыямі ўжо сядзяць, і вырашылі, што больш бяспечна будзе з’ехаць.
Ганна з’ехала ў сакавіку. Мы рыхтаваліся, думалі, як быць, бо ў яе бацькі ва ўзросце, збіралі рэчы і грошы, колькі было магчыма. У нас быў тыдзень ці два на гэта, бо не было адчування, што прыйдуць заўтра ці паслязаўтра. Купілі білет на самалет, я яе правадзіў.
Былі вельмі супрацьлеглыя пачуцці: не хацелася адпускаць, але ў той жа час мне вельмі цяжка далося ейнае сядзенне ў турме і адчуванне ўласнай бездапаможнасці. Таму, калі яна напісала, што прызямлілася, мне стала лягчэй. Да таго ж не было адчування, што мы развітваемся надоўга.
Зараз я вельмі сумую па жонцы, але гэта лепей, чым тут за яе хвалявацца. Але цяпер адчуваю сябе нават трошкі горш, чым было спачатку: гэта зацягнулася, прычым на доўгі час. Мне не хочацца пакідаць краіну, але, магчыма, прыйдзецца, бо трэба неяк уз’ядноўвацца.
Я цяпер адзін у кватэры, дома застаўся толькі кот. І ў мяне адчуванне, што ён усё гэта пераносіць цяжэй за ўсіх, бо гаспадар з раніцы да вечара працуе, а на выхадныя я еду да бацькоў – альбо сваіх, альбо жонкі.
Мы з Ганнай часта стэлефаноўваемся, кожны дзень па гадзіне-дзве размаўляем па відэа, пішам адзін аднаму, кідаем фота, хто чым займаецца. Цікава, што зараз мы з ёй пачалі размаўляць нават больш, чым раней: тады стараліся па вечарах пагуляць хаця б палову гадзіны, пагутарыць, але гэта атрымлівалася не кожны дзень. А зараз час знаходзіцца. Сябры таксама падтрымліваюць, запрашаюць у госці, дапамагаюць гутаркай.
Ратуе разуменне, што жонцы там добра, што там ёсць падтрымка і бяспека. І я за яе зараз не хвалююся так, як хваляваўся раней, – для мяне гэта вельмі важна.
«Я теряла друзей одного за одним, потому что им приходилось уезжать»
алена
(имя изменено по просьбе героини)
студентка
– Когда я только пришла в университет, сразу узнала об активных ребятах и начала с ними общаться. И этой осенью они мне очень помогали, в том числе психологически: я видела много насилия, меня задерживали два раза. И я со всеми подружилась, они стали мне близкими людьми.
И в какой-то момент пятерых моих друзей «сдали» в РУВД: кто-то после этого отсидел, кого-то вызвали в СК, кому-то намекнули, что скоро могут закрыть по «уголовке». И после задержаний студентов КГБ 12 ноября им пришлось уезжать.
Когда я узнала об отъезде первых из них, чувствовала себя ужасно. Это было 12 ноября: тогда задержали студентов, умер Рома Бондаренко, а ночью ребята пишут, что они на границе. И, когда они говорили, что должны бежать, иначе им тоже грозит «уголовка», стало очень страшно.
Мне было очень тяжело это пережить: я только нашла людей, с которыми мне было хорошо, и так внезапно их потеряла. Я не смогла их проводить, потому что собирались очень быстро, а за пару дней до этого меня очень жестко задержали, и я лежала с сотрясением.
Точно так же выезжали остальные: пошел каток репрессий небывалых масштабов, и я теряла друзей практически постоянно – многие уехали в ноябре-декабре, в марте уехал еще один человек, которому пришлось бежать сразу же после отчисления, так как он был «годен».
Кого-то я все-таки успела проводить, и это было со слезами на глазах. Я чувствовала пустоту, страх за ребят. Но понимала, что людям, которым светит «уголовка», здесь ловить нечего.
Сначала было опустошение, но потом появилась мотивация – ради тех, кто уехал и кто сидит, я обязана пытаться изменить хоть что-то. Помогает банальная рутина: с теми друзьями, которые остались, мы гуляем, ездим на природу, пишем письма политзаключенным, смотрим фильмы. И лично мне помогают истории людей, которые вдохновляют своим примером: известные люди, которые публично заявили о своей позиции, обычные люди, которые меняют страну.
Не могу сказать, что сейчас стало легче. Скорее, я просто свыклась с мыслью, что ребята не смогут вернуться ровно до того момента, пока все не изменится. Мое состояние сейчас похоже на пружину, которая настолько сжата, что еще чуть-чуть – и она выстрелит бесконтрольно: до сих пор есть ужасная подавленность от того, что люди уезжают.
Мы с друзьями часто общаемся, переписываемся, созваниваемся: я переживаю за них, а они за меня, потому что я осталась. Многие думают, что те, кто уехал, хорошо живут, но нет – они безумно тоскуют. Я стараюсь напоминать им, что они важны, и не концентрироваться на том, что они там, а я тут.
Психолог: «Чего точно не стоит делать – так это вид, что ничего не случилось»
.jpg)
ирина тишкевич
медицинский психолог, гештальт-терапевт
– Что чувствует человек, близкий которого был вынужден бежать в другую страну?
– Так сложилось, что в последнее время люди задумываются, насколько безопасно сейчас оставаться в стране, насколько это по-человечески выносимо. Однако задумываться – не значит быть готовым оставить все и уехать.
Поэтому, когда речь заходит о срочном переезде, близкие того, кто уезжает, испытывают противоречивые чувства. С одной стороны (и это может преобладать вначале), они хотят, чтобы это поскорее произошло, чтобы их любимые как можно скорее оказались в безопасности. Но с другой стороны, их могут терзать чувства несправедливости происходящего, боли и тревоги в связи с расставанием, гнев, страх и за себя, и за того, кто покидает страну.
Очень многое зависит от того, о ком мы говорим. Друзьям расставаться тяжело, но все же более выносимо, чем супругам. Брачным партнерам, у которых есть дети, еще сложнее. Немощным родителям, чьи взрослые дети вынуждены их покинуть, еще страшнее. Опять же, есть ли у расстающихся надежда на воссоединение?
Особенно уязвима та категория людей, кто уже проходил через потерю и остался этим травмирован. Например, жена, потерявшая по какой-то причине первого мужа и вновь оказавшаяся в подобной ситуации, или человек, потерявший родителей в детстве, который вновь переживает момент, когда любимый человек, пусть и невольно, но все же его оставляет.
– Как справляться с отъездом близкого и необходимостью жить в разных странах?
– Полагаю, что кроме обязательного поддержания контакта друг с другом и проговаривания чувств, которые есть у каждой стороны, важно продолжать жить дальше и пользоваться максимальной поддержкой окружающих, знакомых или незнакомых – не важно!
Если есть возможность, можно искать путь для реальных встреч или переезда. Но если такой возможности нет, то стоит разработать определенный график телефонных разговоров – благо сейчас реально и слышать, и видеть друг друга с помощью мессенджеров. А режим звонков позволит немного совладать с тревогой неизвестности и страхом потери контакта.
– Как в ситуации, когда близкий уехал, помочь себе? Что стоит делать, а что не стоит?
– Все, что помогало раньше справляться с трудными ситуациями и сопровождающими их чувствами, в этом случае все так же актуально: спорт, друзья, хобби, музыка, творчество и т.д.
За исключением алкоголя: алкоголизм часто начинается с попытки помочь себе забыться. Думаю, это не слишком хорошая идея – добавлять себе в такой ситуации лишние проблемы.
Хорошо бы следить за питанием и режимом сна – это биологические показатели стресса.
Важно отслеживать свои фантазии и страхи, чтобы искать для себя опору. Например, изменилось финансовое положение и появился страх не справиться – можно обратиться за помощью к людям. Ощутили чувство одиночества – можно проговорить его с близкими и друзьями, так появится возможность разделить непростые переживания и услышать отклики других людей.
Чего точно не стоит делать – так это вид, что ничего не случилось, прежде всего для себя самого. Переживать в такой ситуации нормально.
– А как понять, когда стоит обратиться к специалисту, потому что не справишься самостоятельно?
– Как я уже сказала ранее, переживать в такой ситуации нормально. Плач, гнев, тревога и бессонная ночь могут быть естественными реакциями.
Но, если человек не начнет адаптироваться в течениe нескольких недель и эмоциональный фон день ото дня не будет улучшаться хотя бы понемногу, а наоборот, с течением времени будет нарастать раздражительность, плаксивость, бессонница, нарушится аппетит, появятся страхи (например, выходить на улицу), будет хотеться только лежать – все это признаки тревожно-депрессивного состояния, с которыми лучше обратиться к специалисту.
– Окей, а как помочь другу, близкий которого покинул страну?
– Иногда важны не столько сами действия, сколько готовность к действиям, поэтому кроме выражения сопереживания можно как минимум транслировать и готовность помочь в решении каких-то вопросов.
Человек, который неожиданно оказался один, оценит желание подставить плечо от своих близких. Возможно, друзья – это единственное, что сейчас у него осталось.
Кроме предложения помочь как-то реально, не менее важно просто присутствовать в жизни человека и быть готовым обсуждать с ним сложившуюся ситуацию и чувства, с которыми столкнулся оставшийся. Если человек приемлет физический контакт – объятия могут быть очень полезными.
Правда, такую нагрузку не стоит брать на себя только одному другу – это слишком эмоционально трудно, особенно, если потерю ощущают все. В такой ситуации тоже может быть полезным разговаривать с кем-то сторонним (например, с психологом), чтобы успешнее контейнировать весь спектр переживаний.
Ну и «работа» любого друга – это периодические звонки, чтобы спросить, как дела, приглашение пройтись по парку, приехать в гости, посмотреть сериал – в общем, все, что мы делаем обычно друг для друга.
– А как может поддержать оставшегося тот, кто уехал?
– Самая важная поддержка в этом случае – это хорошенько позаботиться о себе! Найти жилье, средства к существованию, сохранять свое здоровье. А далее уже все остальное – разговоры, планы, финансы и прочее.
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: unsplash.com
