«Я побоялся идти в квартиру мамы». Каково это – 45 лет прожить в интернате, а потом вдруг получить собственное жилье

Журнал «Имена» рассказывает историю Лёни Починчика, который в 6 лет попал Василишковский дом-интернат для детей-инвалидов с особенностями психофизического развития. Это был 1974 год. Всю свою жизнь он провел здесь, но в 2018-м переехал в дом-интернат для престарелых в Гродно — так требовал закон.

Юлия Шабловская

 

Оказавшись в компании почти одних стариков, Лёня полез на стену. Хорошо, что просьбы о помощи услышали в комитете по труду, занятости и социальной защите Гродненского облисполкома. Несколько месяцев назад у него появилась своя комната и новые соседи. Теперь он живет как все.

— В интернате мне сказали, что я родился такой. А мама говорила, что я заболел менингитом и мне сделали пункцию, из-за которой я такой, какой есть. А что из этого правда – непонятно, – Лёня вздыхает и смотрит в альбом с фотографиями.

Честность и непосредственность Лени настолько тронула комиссию, что при участии работников интерната и при поддержке комитета Гродненского облисполкома дееспособность ему все же восстановили.

Мы сидим в небольшой комнате в доме у самого въезда в агропоселок Головичполье. Именно здесь находится Василишковский дом-интернат, в котором мой собеседник прожил почти 45 лет из своих 50.

Его ситуация уникальная, если не сказать больше. По нынешнему законодательству любой воспитанник дома-интерната с восстановленной дееспособностью должен уходить на «свои хлеба». А те, кто не смог восстановиться до 31 года, отправляются «доживать» в дома-интернаты для престарелых.

Лёне дееспособность вернули, но отправить в «свободное плавание» не смогли – пожалели. Со своей степенью ДЦП он нуждается в сопровождаемом проживании. Поэтому предыдущий директор дома-интерната «под свою ответственность» до последнего оттягивал момент, когда Лёню придется отправить к старикам.

Увы, в 2018-м ситуацию все же пришлось решить по закону.

Лёня не помнит, в каком году ему восстановили дееспособность. Говорит, что все написано в документах, которые передали в «дом для престарелых», когда он переехал туда после почти 45 лет в Василишках.

– Я вообще не собирался на комиссию по восстановлению дееспособности. Это девочек из интерната туда повезли, а я попросился поехать с ними, чтобы с сестрой встретиться. Сестру с работы не отпустили в последний момент, а меня под шумок и пригласили на экзамен, – Лёня улыбается и смущается. Говорит, что на «экзамен» приехал без документов и истории болезни. Все потому, что никто не ожидал, что это случится вот так.

На комиссии Лёня честно признался, что понимает счет деньгам, знает буквы, но не умеет складывать их в слова. Еще больше комиссию удивило то, что мужчина немного понимает компьютер. Временами он сидел рядом с работниками интерната и смотрел, как они пользуются разными программами.

– В конце меня спросили: «А где ты будешь жить?» А я говорю, что с жильем помогут в интернате, – улыбается он.

«Такая судьба»

– Мама не отказалась от меня. Дедушка с бабушкой очень рано умерли, поэтому она почти сразу же после родов вернулась на работу – такие были времена, – вздыхает Лёник.

Его мама работала на хлебозаводе. Работа была тяжелая, поэтому Женя быстро сдала: начало страшно крутить ноги и руки.

– Мне было около двух лет, когда мама отдала меня в Дом ребенка в Любче. Но ты не думай, что она меня забыла. Она потом приезжала и в Любчу, и сюда. Особенно на день рождения. Но, когда мне было 25 лет или чуть больше, мама умерла. Ей было 72 года.

Из-за ДЦП Лёня научился ходить ближе к 10 годам. Говорит, что держался за стену или перила для начала, все лучше так, чем лежать целый день.

На самом видном месте в комнате Лёника стоит портрет, где он, его мама и папа вместе. Картинку «собрали» из фотографий, которые Лёня принес в салон, и добавили эффект старого пленочного снимка, чтобы никто не заметил «переделку».

Он говорит, что мама неохотно рассказывала об отношениях с папой. Поэтому Лёня и не знает, как так вышло, что он по документам Викторович, а папа – Викентий.

– А чем еще вы занимались в интернате? – спрашиваю, пока Лёник ставит воду на чай.

– Сидели в основном. Как в 76-м году построили новое здание интерната, воспитателей стало больше, для нас сделали классы. Посадят, дадут книжку и тетрадку, пиши и читай, если умеешь.

После обеда – на прогулку, а если плохая погода, то включали телевизор.

Знаешь, мне всегда было нормально. Плохо только одно: самому на улицу выйти нельзя, надо вместе с воспитателями. Не отпускали, боялись, что поубегаем. Да, было пару случаев, когда до поля добегали и возвращались. Но это игра у них такая была. Дети как-никак.

В комнату заходит Лёнин сосед Валентин. Четыре года назад он и третий житель квартиры Андрей восстановили дееспособность и благодаря интернату получили жилье.

Первое, что сделали Валентин и Андрей, заселившись в квартиру, – ремонт. Предыдущие хозяева много и часто пили.

Ремонт в квартире делали преимущественно своими руками, говорит Валентин. Он и сейчас продолжает следить за порядком: подкручивает, чинит, клеит, помогает соседям по подъезду, готовит для себя и Лёни. Жизнь вне интерната для Лёни – занятие новое. Как и многие воспитанники интернатов в Беларуси, он даже и не подозревал, что когда-то сможет жить самостоятельно. Раньше ко «взрослой жизни» ребят с «умственной отсталостью» никто не готовил – программы сопровождаемого проживания в Беларуси появились только в 2011 году. Поэтому Лёник все свои 50 лет и прожил с мыслью, что интернат – это его единственный и самый лучший дом.

– А куда ты денешься? Со временем привыкаешь, и как будто так и надо, перестаешь обращать внимания на мелочи. У меня была возможность после смерти мамы пойти на квартиру, которую она завещала мне и своему брату. Но я побоялся. Что я там один буду делать? Это если бы на сегодняшний ум, то пошел бы, конечно же! А тогда…

В районном центре социальной защиты населения большой опыт помощи людям с инвалидностью, которые живут вне интерната. Там Лёнику предложили в помощь социального работника, но он отказался. Говорит, что хочет самостоятельности, но на самом деле стесняется просить помощи у чужого человека.

– Но в интернате же знали, что ты все равно отправишься в дом для престарелых. Почему квартиру раньше не предложили?

Все говорили, что я привыкну, но меня хватило на два месяца такой жизни. Я хоть немолодой, мне уже 50 лет, но пока могу — нужно что-то делать.

– В интернате меня очень жалели, поэтому и сделали все, что могли. Мне больше не хотелось их подставлять. Поэтому я согласился на дом для престарелых вместо квартиры. А ее предлагали, да. Ну а что еще нужно было делать? Страшно вдруг пойти на квартиру, когда всю жизнь только с няней или воспитателем на улицу выходишь. Но когда я увидел тех людей в доме престарелых… Им по 70 лет, некоторым по 90. Кто лежит, кто сидит в коляске перед телевизором целый день. Можно было, конечно, пойти на кружок пения или поделками заниматься, но я не умею. И куда мне в таком случае? Вместе с бабулями на колясках по коридору ездить? Все говорили, что я привыкну, но меня хватило на два месяца такой жизни. Я хоть немолодой, мне уже 50 лет, но пока могу – нужно что-то делать. Поэтому стал все же проситься на квартиру, а интернат и комитет меня поддержали. Хорошо, что я с восстановленной дееспособностью, меня можно отправить на квартиру. А те, что без дееспособности, – все, сиди до конца. Представляешь, какая судьба?

– А комитет быстро согласился дать комнату?

– Сначала у них были вопросы, мол, как я сам на квартире буду, никогда же самостоятельно не жил. Говорили, что мне же помощь понадобится, что будет тяжело. А я уже был согласен на что угодно, лишь бы не оставаться в доме для престарелых. Ну и пошли мне навстречу, вытащили оттуда.

Вся Лёнина жизнь помещается в два небольших фотоальбома. Есть там и фотография Геннадия Павлюкевича, предыдущего директора дома-интерната.

«Лёник, иди назад!»

После долгого разговора Лёник признается, что в своей жизни он совершил две ошибки. Первая – побоялся переехать в мамину квартиру после ее смерти, а вторая – не научился читать. Говорит, если бы с ним в детстве лучше занимались, его жизнь сложилась бы иначе.

Проведя почти 45 лет в интернате, Лёня все еще соблюдает распорядок дня и пользуется любой возможностью, чтобы заглянуть в гости к самым родным для него людям.

– А теперь что? Кому я нужен, я же ничего не умею. А вообще я считаю, что нужно сохранять коллектив, быть вместе, в семье. Я мечтаю, чтобы рядом с нашим интернатом построили дом-общежитие, в котором бы жили восстановленные ребята. Работы же в интернате хватает: летом косить нужно, убирать, за клумбами смотреть. Раньше у нас было еще и хозяйство, можно было его восстановить – все были бы при деле! Не понимаю, почему до сих пор этого никто не делал, – говорит Леня и признается, что с удовольствием вернулся бы в интернат. – Если бы мне сейчас сказали: «Лёник, иди назад!» – я бы пошел.

Валя (слева) и Лёник часто позировали на фото вместе. Теперь Валя живет в доме престарелых в Лиде.

– Наверное, у тебя там любимая осталась. Скучаешь?

– Валя живет в доме престарелых в Лиде. Она такая работящая, постоянно помогала всем в интернате, а теперь сидит там без дела. Я ей постоянно говорил: проси, чтобы дееспособность восстановили, а она боится. Так же, как и я когда-то боялся. Ну, а что? Всю жизнь на всем готовом живем, вот и не понимаем самостоятельности.

– А как вы общаетесь? Созваниваетесь?

– В том интернате, где она живет, телефоны запрещены. Кто за недееспособную платить будет? Они же не имеют права распоряжаться своими пенсиями. Поэтому я иду в свой дом-интернат и из медпункта звоню в медпункт в Лиде. Ее зовут, и мы общаемся. Но долго не поговоришь — медсестра сидит рядом, слушает все. Поэтому поздравлю с праздниками – и прощаемся. Так вот и живем, – подытоживает Лёник.

Лёник счастлив, что ему разрешают приходить в интернат. Здесь у него осталась семья.

От автора

К сожалению, система интернатных учреждений неидеальна, а законодательство в отношении людей с умственной отсталостью несправедливо. И происходит так не из-за «заговора» чиновников, а из-за банального незнания элементарных потребностей и особенностей развития людей с ментальной инвалидностью, их человеческого потенциала. Именно поэтому журнал «Имена» собирает и рассказывает истории тех, кто на своей шкуре прочувствовал несовершенность системы. Система должна работать и помогать, а не поощрять бездействие и деградацию.

Как журналист я искренне надеюсь, что героев моих нынешних и будущих материалов перестанут запугивать и впредь не будут изолировать от общения с прессой и активистами. Также я призываю работников интернатов начать открытый диалог о трудностях работы в социальной сфере и предлагать конструктивные решения вместо замалчивания проблем.

Человек с «умственной отсталостью», как и любой из нас, имеет право на свой путь в жизни. Разница лишь в том, что самостоятельно ему не справиться, он критически нуждается в поддержке. История Лёни Починчика – яркий этому пример.

Раньше при доме-интернате было хозяйство, где с удовольствием работали ребята. Теперь здесь лишь ровное поле и красивый вид на рассвет.

Сергей Дроздовский, директор Офиса по правам людей с инвалидностью

– К сожалению, проблема изоляции людей с инвалидностью в Беларуси носит очень массовый и тяжелый характер. Решить ее быстро невозможно. Поэтому мы со своей стороны поддерживаем и всячески продвигаем концепцию программ деинституализации. Задача таких программ – создать условия проживания в обществе для людей с инвалидностью, при которой нет надобности в постоянном проживании в специальных учреждениях. Однако, несмотря на активный диалог, который мы ведем с представителями власти, реальные изменения происходят крайне медленно и неустойчиво. Поэтому ценна каждая локальная инициатива и практика, история и судьба конкретного человека.

В частности в интернатах для людей с ментальной инвалидностью до сих пор весьма слабо ведется работа в плане обучения подопечных социальным навыкам, необходимым для перехода во взрослую жизнь. Поэтому общая практика приводит к тому, что большое количество молодых людей, которые при должном обучении и мотивации могут проживать самостоятельно, не уверены в своих силах и остаются в своих интернатах, называя это место домом, семьей. И здесь хотелось бы отдать должное администрациям интернатов, которые в ущерб формальным требованиям не отправляют некоторых своих выпускников дальше по этапу во взрослый интернат, считаясь с их особенностями, проявляя родительскую заботу и поддержку. Мы со своей стороны отмечаем, что такие ситуации связаны с отсутствием четкого регламента помощи и сопровождения выпускников интернатов во время такого перехода, не разработан также механизм правовой реабилитации, противоречиво положение организаций социальной защиты и интернатов. Все это зачастую вынуждает администрации детских интернатов действовать на свой страх и риск, исходя в первую очередь из интересов их подопечных, а не согласно букве закона. К сожалению, подобные действия в белорусских реалиях – это всегда риск получить взыскания за свои действия, которые зачастую совершаются в пользу другого человека.

Мы осознаем, что наличие подобных прецедентов – недостаток государственной политики содержания большого количества людей с инвалидностью в специальных учреждениях. Пока государство не согласится на открытый и честный диалог с целью изменения существующей системы, права людей с инвалидностью будут игнорироваться. Мы призываем работников интернатов и членов комитетов по труду, занятости и социальной защите облисполкомов использовать все возможные служебные полномочия в интересах обеспечения прав людей с ментальной инвалидностью, как и призываем вышестоящие и контролирующие органы руководствоваться приоритетами политики деинституализации во время плановых и неплановых проверок учреждений социального обслуживания.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: Юлия Шабловская, «Имена».