Знакомьтесь: картина этого художника висит в Нацмузее – но придумали ее сотрудники ЖЭС!

Вместе с Samsung продолжаем проект «Арт-актив» о современном белорусском искусстве. Сегодня Захар Кудин, самый молодой художник в коллекции Нацмузея, рассказывает об искусстве, которое создают мастера по ноготочкам и жэсовцы (и вообще все), о потере зрения и деньгах.

Краткое содержание интервью

• Про искусство и свое здоровье: «Довольно жутко, когда понимаешь, что у тебя только один глаз»
• Про деньги и цену современного искусства: «Я, честно говоря, забыл, когда последний раз покупал краски за свои деньги»
• Про искусство ЖЭС и полотно в Нацмузее: «Жэсовцам, кстати, очень понравилось самим баллончиками рисовать»

Захар Кудин

Работает в направлении нейро-арт. Занимается скульптурой, живописью, диджитал-искусством. Окончил «глебовку», отделение «Дизайн». Выставлялся в Беларуси, США, Польше, Германии. Представлял Беларусь на международном биеннале в Пекине. Участвовал в минском фестивале Vulica Brasil («Вуліца Бразіл»), ярмарке Art Vilnius («Арт Вильнюс»).

Про искусство и свое здоровье: «Довольно жутко, когда понимаешь, что у тебя только один глаз»

– Для начала расскажите, что вы делаете. Что за не-е-йл… Нейро-арт?

– Нейл-арт! Ногти девчонкам раскрашиваю.

– Ну, для тех, кто этим занимается, это тоже искусство.

– Да вообще все искусство. Даже то, как вы держите чашку.

– Но что делаете именно вы?

– Я занимался и занимаюсь нейро-искусством. Это определение многие считают надуманным, но просто нужно вникать, смотреть и понимать. Не скрою, для восприятия нужен какой-то бэкграунд. Просто так, с наскоку, это кажется декоративным панно. Но это не так.

Я называю это живописью воздействия, объективным реализмом. Не знаю, как именно оно воздействует на кого-то, но точно воздействует – и иначе, чем другие картины.

Я ушел от традиционных форм прямоугольника и квадрата и создаю свои формы.

– Но что все-таки такое нейро-арт?

– Я потерял зрение на один глаз и когда смотрю левым глазом на предмет, который до этого не видел, и он у меня в мозгу не зафиксирован, то смотрю на тотальную абстракцию. Даже не понимаю, на что я смотрю.

Вот эта задержка, возникающая пауза, и дает представление о неком почти параллельном измерении, в котором я нахожусь. Хотя это все та же существующая реальность.

На основе этого я сформировал искусство: когда смотришь на мои объекты, сперва не понимаешь, на что ты смотришь и как это воспринимать.

В этот момент мозг испытывает, с одной стороны, шок, а с другой – полную свободу. Ощущение тотальной свободы, потому что ты встречаешься с неизвестным и не знаешь, чего ждать. Возникает легкая эйфория.

С этим я и работаю. Это помогает обновиться, по-новому взглянуть на окружающий мир. Я не создаю новые миры, я работаю с уже существующим пространством, трансформирую и подчеркиваю его. На контрасте он становится даже более реальным.

– Потеря зрения для многих стала бы проблемой, а вы не говорите об этом как о чем-то негативном.

– Я просто не акцентирую это.

У меня была выставка «Живопись левым глазом», я изучал процессы самого видения. Все мы по-разному видим, даже чисто физически: отличается цветоощущение, резкость. Видение формирует наше сознание, мы видим какие-то вещи и взаимодействуем с ними именно через зрение.

И, когда радикальным образом меняется твое видение, сознание начинает работать по-другому.

У меня была глаукома. Грубо говоря, сгорают все нервы в глазу, как перегоревшие электрические провода. Проводку поменять можно, а нервы пока заменить нельзя.

Есть теория, что художник должен быть одноглазым. Даже в училище нам всегда говорили: «Хотите рисовать – прикройте один глаз, меряйте пропорции».

Расстояние между глазами создает некий зрительный диссонанс: если мы попробуем посмотреть то одним глазом, то другим, увидим, что, даже находясь в одной точке, смотрим с разных ракурсов. Поэтому и мир воспринимаем немного неоднозначно.

А когда глаз один – и точка зрения одна, и она довольно верна. Так проще. Но, конечно, довольно жутко, когда понимаешь, что у тебя только один глаз.

Про деньги и цену современного искусства: «Я, честно говоря, забыл, когда последний раз покупал краски за свои деньги»

– Ваши картины покупают?

– Очень слабо. Если человек их не понимает, если они ему не откликаются, то они ему не нужны.

Да и дешево я продавать не хочу, они имеют ценность.

– Не кажется, что у современных художников вообще какой-то завышенный ценник?

– В Беларуси – да, есть такое. Но есть работы, на которые я могу поставить какую-то цену просто исходя из моих эмоциональных затрат. Они именно столько и стоят. Дешевле я не хочу с ними расстаться, пусть они лучше дома у меня висят.

Когда человек платит за работу, он к ней относится по-другому. За сто долларов он ее купил или за две тысячи – разница в отношении будет.

– Или ее просто не купят.

– Кто не может купить за две тысячи, тот и не купит. А кто-то скажет: «Дешево, дайте две».

Такое, конечно, в Беларуси бывает редко, но мне всегда радостно, когда я продаю свои работы. Это вроде и не смысл, но в современном мире деньги нужны всем.

– Может, тогда просто рисовать что-то именно для продажи?

– А что? Что точно, сто процентов кто-то купит?

– Натюрмортики!

– А кому они нужны? Вот вам нужны?

– А современное искусство кому нужно? Кто его покупает?

– Конкретно мое – люди, которые интересуются будущим, серьезно изучают этот вопрос. В них это как-то откликается.

Это образованные люди, они не будут говорить «Ай, я не понимаю». Чем больше у человека внутреннее наполнение, тем меньше у него потребность получать его из картины.

Через мое искусство он получает другое освобождение. Ему не нужно рассказывать сказки: вот зайчик сидит, тут яблочко нарисовано.

– И не хочется быть проще?

– А я что, не простой человек? Может, самый простой на этой планете.

Как вообще быть проще? Цветочки рисовать? Это не проще, это примитивнее. Это скучно. Ну, нарисовал я цветочек, продал. Что дальше делать? А так я хотя бы рад, что у меня что-то получается.

– Это важнее денег?

– Когда я ничего не создаю, как сейчас, то чувствую, что остановился в своем развитии. Ничего не делаю.

– Много кто ничего не делает.

– Может, у них и потребности нет. А у художника много вопросов к себе, к окружающему миру. Это очень непросто.

Именно потому, что люди хотят зарабатывать деньги, они и тормозят свое развитие. Не капитализм делает из человека раба, а деньги. Если художник вынужден зарабатывать деньги, а не заниматься искусством, это тормозит его развитие как художника.

– А деньги не освобождают? Когда они есть, ты о них и не думаешь.

– Когда нет, тоже не думаешь. Конечно, деньги – это круто. Можно поехать куда-то, что-то себе позволить, купить хорошие краски. Но я, честно говоря, забыл, когда последний раз покупал краски за свои деньги.

Про искусство ЖЭС и полотно, которое теперь висит в Нацмузее: «Жэсовцам, кстати, очень понравилось самим рисовать баллончиками»

– Я называю это абстрактным реализмом.

Суть работы – фиксация существующей реальности. Немного абстрактная, потому что я не делал точную копию квадратов, которые можно встретить на улице, а передал свое видение городского пространства и зафиксировал реальность, которая существует.

– Это протест? Сотрудники ЖЭС зарисовывают что-то хорошее? Или…

– Это констатация факта. Сложно сказать, хорошо или плохо, что закрашивают, и сложно сказать, хорошо или плохо, что рисуют на стенах. Есть такие граффити, что жалко, когда их закрашивают, а есть такие, что и хорошо.

Многие спрашивают меня про мое отношение к тому, что граффити закрашивают, а этой работой я как раз задаю вопрос зрителю, как он к этому относится.

– Ваши работы закрашивали?

– ЖЭС – нет. Мои работы закрашивали граффитчики – за то, что я закрасил их.

– Тогда откуда желание работать именно с творчеством ЖЭС?

– Мне давно хотелось каким-то образом зафиксировать это явление.

В 2017 году на съемках фильма («Чистое искусство». – Ред.) выдался момент, когда получилось обратить внимание на эту проблему. Точнее, на процесс. Это не проблема. Это естественный процесс, сложившийся у нас из-за цензуры и антивандализма.

Кто-то рисует на зданиях теги, приходят сотрудники ЖЭС, их закрашивают – выходит случайное искусство. Потому что работник ЖЭС, делающий композицию из квадратов на стене, как искусство это не воспринимает.

Именно эта работа Захара попала в Национальный художественный музей.

– Но это искусство?

– Мне кажется, да. Чтобы перевести это в разряд искусства, нужно просто на этом сделать акцент.

Сотрудники ЖЭС никак свою работу не обозначают, а человек, который в этом понимает, может оценить (или не оценить) ее как искусство. Все это видят, но многие не обращают внимания.

Закрашивать стены не только белорусская традиция, в Нью-Йорке тоже их закрашивают. Самое интересное, что некоторые граффити могут висеть годами, а некоторые очень быстро уходят.

– Граффити – это вандализм?

– Да! А как бы это иначе было протестным искусством?

– Общались с работниками ЖЭС в процессе создания работы?

– Конечно. Они даже не думали, что создают арт. Люди просто делали работу, а потом им говорят, что художник их копирует!

Жэсовцам, кстати, очень понравилось самим рисовать баллончиками. Обычно они такое закрашивают, а мы дали им возможность проявить себя на холсте.

Чтобы рассмотреть работы, кликните на них.

– Как работа попала в Нацмузей?

– В процессе съемок фильма была выставка, куда пригласили сотрудников музея. Они предложили мне передать работу в дар.

То есть не я предлагал, не писал «Прошу принять в дар» (название выставки в Нацмузее, собранной из подаренных работ, и фраза, с которой по установленной форме начинается заявление дарственной музею. – Ред.), а мне предложили.

– Заявление дарственной реально пришлось писать?

– Нет.

Составили акт на временное хранение, через четыре месяца комиссия приняла работу, мне отдали благодарственное письмо и договор, по которому картина будет постоянно находиться в музее. Обычно она лежит в запасниках, сейчас просто проходит выставка.

– Не жалко отдавать работу, зная, что она не всегда будет выставляться?

– Нет. Я считаю, это престижно.

– Даже если просто лежит в запасниках?

– Это так или иначе вклад в развитие культуры.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: Виктория Мехович для CityDog.by.

ООО «Самсунг Электроникс Рус Компани», ИНН 7703608910