«Пати начинались в четверг или пятницу вечером и длились 2-3 суток». Минчанин о барах, клубах и музыкальных тусовках 90-х

– Для начала расскажите, кем вы были в 90-х и что собой представлял в то время Минск.

– В начале 90-х я играл в группе DPS (Dead Poet Society): группа делала пост-панк, похожий на The Cure, а к середине 90-х мы играли уже бодрый хардкор. А еще с 1992 года я работал на радио BA и параллельно участвовал в жизни города – такой, какой она тогда была.

С одной стороны, ничего из ряда вон выходящего Минск собой в 90-е не представлял. И нет, это не был город мечты, хотя там действительно не было запрещенных музыкантов и можно было делать все, что хочешь. 90-е в целом были временем энтузиазма. Было приятно то, что это был город, где ты всех знаешь. Несмотря на то, что выглядело это как междусобойчик, происходили какие-то знаковые вещи – начиная от клубов до рейв-движения, которое зародилось в 90-е.

Нельзя сказать, что Минск 90-х был похож на ту же Москву или Берлин 90-х, но какие-то вещи однозначно были крутыми. Когда к нам приезжали иностранные друзья, то им очень нравилось, они всегда говорили: «Ну, блин, вот это по-настоящему». И всё действительно было по-настоящему – был настоящий андеграунд, которого в современном мире на самом деле не очень много.

– А какие клубы вообще были в Минске и какие из них были культовыми?

– В 80-х и самом начале 90-х не было вообще ничего – это был ужас, и в это время выступить в Минске было достаточно серьезной проблемой. Все изменилось, когда появилась «Резервация» и «Альтернатива». «Резервация» находилась за «Ригой» – для меня это было особенно удобно, потому что я жил метрах в 800 от этого клуба. И если зимой мы изрядно поддавали, то я мог просто встать на лед и скатиться к дому. Это бы мой самый любимый клуб – там проходили наши лучшие концерты.

После этого появился клуб в ДК Тракторного завода – он назывался по-разному, и концерты там тоже были очень разные. Мне кажется, что там мы сыграли последний концерт ВИА «Карате» – именно в этой группе играли мы с Либерзоном (музыкант, лидер группы «Кассиопея». – Ред.). У нашего третьего вокалиста – Ильи Юдаша, или Ларса, – тогда был сложный период в жизни. В какой-то момент мы поняли, что он не сможет выйти на сцену, и тут Либерзон говорит: «В зале есть чувак, который знает все наши песни». Им оказался Илья Черепко: он вышел на сцену и начал исполнять номер, который обычно исполнял Ларс. Этого Ларс не выдержал и выбежал на сцену – начиналась если не потасовка, то как минимум скандал на сцене. Сейчас в Минске такие концерты маловероятны, как мне кажется, а тогда – вполне.

Еще одним мистическим местом были «инвалиды», то есть Дом культуры инвалидов – он тогда находился за Домом правительства. Там был концерт, когда мы снесли арматуру с соседней стройки, и в итоге я играл на радиоприемнике, а тексты читались на немецком. Все это было совершенно нереально. Мы закрыли дверь на засов и не выпускали никого из зала почти час. Там вообще происходило много всего, в том числе и рейвовые вечеринки. Кстати, рейв-пати устраивали и в Доме литераторов – конечно, по современным меркам это очень странно. Круто было, что пати эти начинались в четверг или в пятницу вечером и длились в течение 2-3 суток, то есть в воскресенье вечером или в понедельник утром ты открывал глаза и понимал, что неделя закончилась.

Классным и знаковым местом для многих был клуб «Реактор» – я с грустью прочитал новость о том, что его переделали. А еще был диско-клуб «Юла», где временами тоже происходили интересные вещи. И, конечно, «Аддис-Абеба» в кинотеатре «Пионер» – вот это было культовое место. Театр «Бамбуки», который там выступал, флаги с символикой императора Эфиопии, бар – это было действительно круто. Сейчас такого уже не повторить.

Для города, имеющего статус столицы, это очень мало, но когда я сейчас смотрю видеоотчеты с концертов своих друзей тех времен, то понимаю, что все-таки происходящее в городе было очень классным.

– А какие бары были культовыми? Или в основном пили на кухнях?

– Самый правильный ответ – мы пили везде. Как бы это ни звучало – это правда. Вообще, радио – это алкогольное СМИ, потому что разговаривать подвыпившим можно всегда: это незаметно, ты не в кадре. Радио BA находилось на набережной Свислочи – там, где старый телецентр, – а недалеко располагался один из первых кооперативных магазинов – КИМ. Мы, конечно, дружили с пацанами, которые там работали, – туда периодически завозили приличное спиртное, и у нас была негласная договоренность о том, что 2-3 ящика они всегда оставляют работникам радио, то есть та же «Изабелла» могла закончиться на прилавке, но для нас она всегда была.

Из питейных заведений забавным местом были «Черепашки» – это кафе под «Лакомкой», в которое мы с Либерзоном часто заходили по поводу и без. Еще одним значимым местом было кафе «Бабочки», которое находилось в подвале рядом со зданием «Вечернего Минска». И, конечно, серия питейных заведений на станции метро «Институт культуры», в домах вдоль автобусных остановок, – это было незаменимо и очень круто.

До всего этого основным местом был «Пингвин», который находился там, где сейчас гостиница «Европа», – это было по-настоящему знаковое место. Всегда было Троицкое предместье с горячим шоколадом и мороженым, а там, где кинотеатр «Москва», было пару нормальных баров – они там, кажется, и сейчас есть, но уже другие. Был еще ресторан «На ростанях» и кафе «Театральное» – мы там тоже часто бывали.

Всегда очень выручала забегаловка напротив Оперного театра. Там был подъезд, который переделали в питейное заведение, – все было задрапировано бордовыми портьерами. И туда ходили выпивать музыканты из Оперного театра, хор – короче говоря, все подряд: там можно было встретить очень разных людей. А еще была удивительная барменша: когда к концу вечера она набиралась, это все вообще выглядело инфернально – как будто попадаешь в «Твин Пикс». Я очень ценю такие места, потому что это была очень добрая питейная культура.

И, конечно, классным местом было кафе «Березка» – мы туда с Либерзоном любили захаживать: там видна вся площадь и всегда была дешевая водка. Я называл его кафе «Берроузки», в честь писателя Берроуза. Еды там как таковой я не помню, а вот водку помню.

– Что вообще было особенного в этом периоде? Сейчас достаточно часто обращаются к опыту 90-х…

– Это был во многом уникальный период – мы ведь родились и выросли в большом государстве, где информационно над нами всегда довлела Москва. Конечно, модная музыка в 70– 80-х к нам приходила раньше, потому что под боком была Польша с их радио. И, конечно, умные ребята из Бреста и Гродно сидели и записывали все это на бобины, быстро отправляли их в Минск, а потом – в Москву. Но все, несмотря на это, все-таки ориентировались на Москву.

Но в 90-х случилось чудо, так как в какой-то момент мы оказались сами с собой – вне информационной среды, которую диктовала Москва. И хотя в Москве в 90-е был безумный угар, в Минске был свой – и не хуже. И все быстро развивалось: если в конце 80-х – начале 90-х на концерт нужно было какое-то разрешение, то в 90-е нужно было немного мозгов приложить – и вот ты уже играл. Развивалась медийная инфраструктура, и этот момент был уникальным.

Некоторое говнецо, присущее Минску в 90-х – например, по отношению к музыке, – осталось, как мне кажется, и сейчас. Вот это восприятие, что все лучшее за границей, а то, что есть у нас, – это отстой и шлак. На самом деле это не совсем так.

Уже в Израиле Борис Штерн продолжает заниматься журналистикой и персональными творческими проектами. Например, недавно вышел вот такой проект #слушатьвнаушниках с его собственными стихами.