«Я знаю, что у меня двое детей: один умер, а один есть». Минчанка – о том, как пережила прерывание беременности (18+)

На 20-й неделе плод уже умеет улыбаться, зажмуривать глазки и хмуриться. Но порой случается так, что маме приходится идти на прерывание беременности и на таком большом сроке.

Спустя 1,5 года после случившегося Анна (по просьбе героини имя изменено) рассказала CityDog.by, как пережила искусственное прерывание беременности.

Что Анна чувствовала после

– Месяцев пять после того случая я не могла решиться пойти к психологу. Я боялась об этом говорить, я не хотела об этом вспоминать, я запретила всем родственникам приезжать ко мне в больницу, никого не хотела видеть.

Я не разрешала мне ни писать, ни звонить, ни спрашивать: «Как прошло?», «Как ты себя чувствуешь?», чтобы ничего не напоминало мне о том, что со мной произошло. Потому что каждый раз, когда ты об этом рассказываешь, ты снова погружаешься. Я пыталась абстрагироваться.

Я злилась на врачей за их отношение. Я злилась на медицину; злилась на людей, которые лезут с сочувствием, когда мне сочувствие не нужно. Я и так знаю, что со мной происходит, я и так знаю, что это семейная беда.

Как она обо всем узнала

– Мы шесть лет хотели ребенка, а заканчивается все вот так.

Когда со мной это случилось, самые страшные мысли были, что это может повторяться снова и снова. И что никто не знает, никто не дает гарантию, что я снова смогу забеременеть, что неизвестно, как пройдет эта чистка, потому что уже большой срок. Я шла на все это в неведении.

На втором УЗИ врач обнаружил у плода обструкцию мочевыводящих путей – у ребенка отсутствовал мочеточник. Из мочевого пузыря жидкость не отходила, и живот был раздут больше головы.

Мне сказали, что ребенок не доживет до сорока недель: у него либо лопнет живот, либо случится что-то еще. Он умрет все равно, только позже. Три разных узиста видели одно и тоже.

Мы сидели в машине и не могли поверить до последнего. Я думала, что врач ошибся. Муж плакал. Я его успокаивала в тот момент, говорила: «Да ну, может, они ошиблись, все будет хорошо».

Только в Германии делают операции по этой обструкции после рождения ребенка, но не все дети рождаются. И не факт, что даже там помогут. Так нам сказали врачи.

А еще сказали: если ты сделаешь аборт сейчас, то организм перенесет его легче, быстрее справится. Это даже не аборт, это преждевременные искусственные роды.

А если у тебя плод умрет на более позднем сроке, после 22 недель, то последствия для организма гораздо хуже. Во-первых, мертвый плод хуже исторгается, во-вторых, все может закончиться потерей матки.

В конце концов я смирилась.

Как все происходило

– Было очень тяжело принимать поздравления с беременностью, когда знаешь, что до процедуры осталась неделя.

Мне было очень страшно, потому что я не знала, что со мной будет. Никто же не говорил, что это будут искусственные роды. Я до последнего думала, что мне сделают какое-то мини-кесарево или что-то в этом роде. Единственное, что у меня было, – это отзывы с форумов, где девушки писали, как у них это происходило.

Ты выпиваешь ряд таблеток, которые блокируют гормоны, поддерживающие беременность. На следующий день врачи закладывают таблетки, которые вызывают схватки, и плод выходит. Но это происходит не так, как я предполагала.

Я думала, что это раз – и случилось, потому что он маленький. А на самом деле это полноценные роды. У меня они длились семь часов со всеми этапами: когда просто тянет живот, потом болит поясница, учащаются схватки – они сразу максимально болезненные.

Мне не сразу дали обезболивающее. Меня называли дурно воспитанной девицей за то, что я кричу от боли. Если бы они нашли хотя бы пару каких-то утешительных слов! Я же не собака у забора, которая рожает. Ребенок был желанным.

Мы там все были с детьми, которые были желанными. Мы не пришли туда делать аборт. Мы все понимали, что осознанно убиваем своих детей.

Я должна была родить в кювету (металлическая миска, что-то вроде утки. – Ред.). Ходить было нельзя, потому что пол испачкаешь – его только помыли; лежать нельзя, потому что кровать испачкаешь. Я просто сидела на полу на кювете все 7 часов. Когда я родила, даже не могла никого позвать.

Там есть тревожная кнопка над кроватью, но, чтобы до нее дотянуться, нужно встать. Встать после такого получается не у всех.

Я настолько не верила в диагноз врачей, что сама посмотрела на плод, когда он родился. Я хотела быть уверенной, что он действительно был болен. Врачи не запрещают смотреть.

Плод прямо при мне переложили в мусорный пакет и унесли на анализ…

Зачем Анна согласилась на этот монолог

– Я думала о том, что могла бы быть могилка, куда бы я могла приходить. И в тот момент, и сейчас я не поменяла своего решения: я не хочу приходить, я не хочу вспоминать, я не хочу окунаться в это снова.

Я знаю, что у меня двое детей: один умер, а один есть. Но снова возвращаться туда, в это время, я не хочу.

К психологу в больнице я решила не ходить, потому что девочки, которые там были, рассказывали примерно одну и ту же историю. Ты приходишь в слезах, а она говорит: «Ну чего ты ревешь? Слушай, что ты, одна тут такая? Да вас тут целая больница. Что ты, первая и последняя? Так что давай, вытерла сопли и пошла с песней».

Почти полгода я не говорила и не вспоминала о том, что произошло. Но я понимала, что эта боль тормозит меня, что я не смогу прожить следующую беременность спокойно. Я пришла к психологу со словами: «Я потеряла ребенка. Помогите мне с этим справиться».

За три месяца я многое проработала у себя в голове, я была готова к любым новостям.

Я не обозлилась на Бога, я не винила его в том, что со мной произошло. Я приняла это как опыт, как какую-то, может быть, расплату за что-то или как испытание. Я поняла, что в моей судьбе это должно было случиться – и оно случилось.

Многие женщины теряют беременность. И никто нас к этому не готовит. Мы не можем обратиться за помощью и не знаем куда. Ты остаешься один на один со своей бедой. И кроме пустоты внутри больше ничего.

Но я хочу, чтобы другие девушки, у которых случится такое, знали, что все может закончиться хорошо, что это происходит именно так, что это нужно пережить, что нужно быть сильной и верить в хорошее. Будет еще беременность, и вторые роды будут легче. Они и правда легче.

Важное от редакции

Этой осенью Анна родила здорового малыша.

Важное от психолога: как разговаривать с женщиной, которая потеряла ребенка

Анна Бобрикова

клинический психолог, экзистенциальный психотерапевт

– Описанная ситуация – это не просто потеря ребенка на позднем сроке, это в первую очередь ятрогенная травма, вызванная серией грубых нарушений этики и деонтологии со стороны медицинских работников на каждом этапе.

И самое страшное тут не чистый пол, который нельзя испачкать, или чистая кровать, на которую нельзя лечь. Хотя и это за гранью: для кого, спрашивается эта чистота, если не для пациентов? Для проверяющих? Для санстанции?

Важно то, что женщина из субъекта драмы – а потеря желанного ребенка всегда тяжелая драма при любых сопутствующих обстоятельствах – превращается в объект медицинских манипуляций. А ее чувства и ее права, в первую очередь право на полноту информации, просто игнорируются.

Начиная с того, что фетальная хирургия пороков мочевых путей сегодня бурно развивается не только в Германии, но и поближе – в России. Возможно, получи Анна больше информации, то захотела бы предпринять попытку спасти своего нерожденного ребенка вместо того, что она описывает одним очень горьким и точным словом: «смирилась».

Чтобы что-то пережить, нам очень важно понимать, что происходит, и иметь хоть какую-то, пусть минимальную, возможность влиять на происходящее. Самыми травмирующими для человеческой психики являются события, лежащие абсолютно вне зоны контроля.

И одно дело, если это форс-мажор вроде стихийного бедствия или захвата заложников. Но если обращение за медицинской помощью влечет за собой полную утрату контроля над ситуацией – это недопустимо, ненормально, об этом необходимо недвусмысленно заявлять.

На всех этапах женщине очень нужна поддержка. Но важно помнить, что психологическая поддержка – это помощь в проживании того, что есть (в данном случае – огромной боли, страха, отчаяния; может быть, вины), а не попытки эти переживания приуменьшить или облегчить.

Именно такие попытки нередко только раздражают и заставляют женщину еще больше закрываться и оставаться наедине со своей болью или стараться от нее «абстрагироваться».

Все мы переживаем горе по-разному, и как нет «правильного» способа горевать, так нет и «правильных» способов быть рядом с человеком, особенно таких, которые можно «алгоритмизировать и внести в стандарты».

Зато точно можно сказать, чего делать не стоит. Не стоит утешать («новых родишь», «вперед и с песней») и игнорировать, делать вид, что ничего не было.

Единственное, что действительно универсально, – это качественное присутствие рядом. Видеть и слышать близкого человека, быть открытым к его боли – это бесценно, потому что привычная реакция со стороны окружающих – это как раз стремление что-то с этой болью сделать, чтобы ее не было.

Женщина, которая потеряла ребенка, – это женщина с «содранной кожей». И мы никогда заранее не можем знать, какое наше слово или действие будет болезненным и ранящим, а какое окажется целительным. Важно, чтобы это незнание не парализовало близких и не заставляло воздвигать невидимую стену – будь то стена молчания или стена ободрительных разговоров – между ними и женщиной в ее горе.

Быть рядом – это очень просто и очень сложно, но это именно то, что нужно.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.