Как это любить: владеть, ценить, чинить. Через Бердовку и высокие чувства в Гайтюнишки, Осову и Жирмуны

В юбилейном 10-м маршруте мы продолжим колесить по северо-западной части Беларуси, где то и дело натыкаешься на красоту, а то и сама она напрыгивает на тебя роскошным деревянным храмом, пухлой ренессансной усадьбой или азартом директора сельского дома культуры. Интерес краеедов заведет нас прямо к государственной границе с Литвой, поэтому, если вы решитесь посетить усадьбу разбитых сердец в Больтениках или психиатрическую больницу в Гайтюнишках, стоит прихватить с собой паспорт. А, и корм для котов.

Так радостно, когда у земли или дома есть хозяин – тогда у них появляются хоть какие-то шансы не пропасть, не развалиться, не превратиться в руины, неудобицы и бурелом. И не только выжить, но и быть полезными или хотя бы радовать глаз, в чем тоже много пользы.

У хозяина, конечно, могут быть весьма специфические представления о благе, удивительные этические рамки или особый культурный код, и тогда на хозяйской земле может возникнуть аккумуляторный завод, у здания – уродливая отделка, а у идентичности – вымаранные корректором страницы. Но на этом интересном перекрестке современных хозяев и их бэкграунда с материальным и нематериальным наследием и лепится часто абсурдное или нелепое, восхитительное или страшное, но всегда уникальное пластилиновое королевство Беларуси.

Да-да, иногда от него воротит, и вместо этой боли внутреннего туризма хочется прошвырнуться по вечному Риму или хотя бы камерному холодному Таллинну. Но мы же оупен-майндед, и более того: всегда можно стать хозяином и что-нибудь исправить.

На деревню с музыкальным названием Дуды приятно посмотреть. Под Ивьем, всего в паре километров от трассы на Гродно, припрятано уютное заповедное местечко в одну улицу, и если бы не шум фур, не столбы с проводами и не декоративные железобетонные заборы, захватившие белорусскую быль, то можно было бы представить себе пастораль столетней давности. Впрочем, сто лет назад дома так щедро не красили.

Когда в Беларуси начали массово обшивать срубы деревенских хат шалевкой и красить веселыми красками, до конца не ясно, но это и не так важно. Интересно, что в среднем срок службы деревянного дома составлял 50–60 лет, после чего сруб перебирали или разбирали вовсе. Так вот в Дудах большинству домов, кажется, далеко за полтинник, но они ухожены и выглядят так, что наверняка простоят еще по полвека. Возможно, они равняются на своего замыкающего деревенскую улицу красавца – единственный деревянный костел Ивьевщины. Старичку уже 246 лет, недавно его подновили и подкрасили – и только то, что на правой колокольне немного заломился крест, чуть выдает почтенный возраст. И, скорее, даже не возраст, а богатый жизненный опыт.

Первый костел в Дудах возвели в начале XVII века, когда эти земли принадлежали великому гетману литовскому – Яну Каролю Ходкевичу. Изучавший в Баварии философию и право, а на Мальте – военное искусство, Кароль стал талантливейшим в истории ВКЛ полководцем – и до самой смерти в 1621-м только и делал, что воевал в многочисленных походах. То подавлял восстания, то бился со шведами в Инфлянтах, то ходил на Москву, и так до своей последней войны с Турцией, так что даже удивительно, как он успел озаботиться постройкой деревянного храма в маленьких Дудах в 1608 году.

В конце XVIII века рьяные католики Зеньковичи – новые владельцы Дуд – построили здесь новую святыню, которая вынесла на своих деревянных плечах все территориальные разделы, все восстания, войны и оккупации. И даже склад ядохимикатов.

Говорят, в 1959 году Советы пытались бульдозерами снести и храм, и старое кладбище, но местные жители встали горой за свои ценности и защитили костел от разрушения. А когда изобретательные коммунистические хозяева стали использовать его как хранилище для каких-то пестицидов, верующие до лучших времен разобрали иконы по домам. Удивительно, но лучшие времена наступили для костела Рождества Пресвятой Девы Марии в Дудах относительно рано даже для позднесоветской эпохи – уже в 1980-м местные жители сами вывезли из него удобрения, сделали ремонт и стали проводить богослужения, а в 1983 году стараниями прихожан его вернули Католической Церкви.

Во время религиозных праздников в Дудах наверняка особенно торжественно и людно, но и в обычный вечер деревня из разноцветных и крепких деревянных домов с возвышающимся, но не довлеющим деревянным храмом выглядит нарядным музеем про что-то традиционное. Образцовым поселением из прошлого, которому вполне уютно спится под шум М6 в море беспроводных сигналов.

Немного не доехав до Лиды, можно попасть в Миссури. Это не пространственный глитч и не сбой в мiлагучным нейминге белорусских деревень – оказалось, деревню с таким названием в начале XX века основал некий приехавший в Беларусь американец. Этот удивительный человек покинул Новый Свет, купил землю под Лидой, построил дом и назвал место в честь своей родины. Как бы там ни было, сегодня в деревне Миссури Лидского района вряд ли получится вдохнуть тот самый воздух свободы или потратить доллар-другой, зато посмотреть на питомник по выращиванию картофеля, чеснока и ягод – пожалуйста. Но наш интерес не растения, а наследие, так что следующая точка маршрута – Бердовка, где сохранился дворец Александра Станиславовича Дембовецкого.

Бердовка встречает развернутым хозяйством с очевидно старенькими, но ухоженными хозпостройками, не лишенными декоративных элементов. Во дворе его тусуются деловитые быки, которые, как позже выяснится, когда-то вытеснили других благородных тружеников Бердовки – гудбраннсдальских лошадей, а мимо проносятся то работник СПК на велике, то трактор. Парк из высоченных деревьев напротив чуть скрывает местный дворец – дореволюционное прошлое агрогородка.

Сначала двухэтажное строение с явными неоготическими чертами немного смущает. При первом взгляде на недавно отреставрированное здание жалеешь, что лакокрасочные материалы вообще появились, настолько неоправданно ярким и тяжелым выглядит цветовое решение фасадов. Становится грустно за входной портик с балконом, которые превратились в тепловой тамбур с козырьком хрущевки, обидно за декор вокруг окон, который, кажется, утонул в утеплителе. Но вскоре глаз привыкает, а раскрывающаяся история Бердовскго культурно-досугового центра и вовсе немного примиряет с реконструкцией, которую уж ты бы точно сделал иначе: у дворца есть хозяин-директор, и он свое царство любит и старается как может.

Но немного предыстории. Первый раз Бердовка упоминается еще в 1527 году, когда между сыновьями делятся владения Юрия Ивановича Ильина – того самого богача-магната, заложившего Мирский замок. Говорят, Ильинич-старший был настолько жадным, что даже пурпурную ткань своей жене на гроб взял в аренду, поэтому неудивительно, что земли этот государственный деятель накопил много. После смерти магната Бердовка вместе с Мирским замком отошли одному из его сыновей, затем другому, после чего род Ильиничей окончательно угас, а имения были завещаны счастливчику Николаю Радзивиллу Сиротке.

Изъездившего полмира, погруженного в глобальные политические процессы и религиозную деятельность Сиротку такие мелочи, как Бердовка, наверное, не очень интересовали – в XVI веке в имении ничего особенного не происходило. В последующие столетия оно часто меняло хозяев и арендаторов и, кажется, единственное, чем славилось, – мощной мельницей, на которой мололась вся округа (мельницу снесли в 1980-м, поэтому можно ее не искать). В 1830-х новые владельцы Бердовки, шляхтичи Захватовичи, строят здесь деревянный жилой дом (его тоже можно не искать – дом снесли в начале 2000-х), а в 1863 году за участие в восстании имение у них конфискуют. Хозяина ссылают под Воронеж, а имение выставляют на продажу.

И тут в истории Бердовки появляется герой, который непонятно когда и от кого родился (по одному из предположений, его родители – польские дворяне). Более того, не ясно, когда он умер и где похоронен (по некоторым предположениям, в самом Баден-Бадене). В 1868 году имение за бесценок покупает Александр Дембовецкий – умница-юрист и реформатор, который в 32 года был назначен главой Могилевской губернии и за 21 год губернаторства превратил ее из отстающего должника в прогрессивное хозяйство и райский сад. А сам Могилев снабдил и театром, и больницей, и музеем, и библиотекой, и учебными заведениями – и тот расцвел, как и полагалось большому городу. Дембовецкий успел выступить инициатором и редактором огромного труда – «Опыта описания Могилевской губернии в трех книгах в историческом, физико-географическом, этнографическом, промышленном, сельскохозяйственном, лесном, учебном, медицинском и статистическом отношениях…» и написал явно полезную книгу «Приемы хозяйства обогащением почвы, обогащающего хозяина».

Неизвестно, как Александр Станиславович справлялся с тем, чтобы еще и мотаться с лошадьми из Могилева в Бердовку, но местное хозяйство велось исправно. В конце 1870-х здесь построили неоготический дворец из кирпича с заводским клеймом в виде буквы Б, дом для прислуги, сарай, овчарню, а вдобавок к этому разбили парк на 3 гектара с кедрами, дубами и лиственницами. В начале XX века достроили спиртзавод и конюшню, которую можно найти сегодня по монограмме «А.Д.» над входом – там-то и парковался рачительный хозяин и любимчик крестьян во время своих резиденций на Лидщине.

Первая мировая и революции не разрушили дворец, но лишили имение хозяев: Дембовецкий-старший пропал, его сыновья погибли в сражениях, а дочери эмигрировали во Францию. После Советско-польской войны Бердовка оказалась на территории Польши: здесь поселились полтора десятка осадников (так называли польских колонистов – в основном это были отставные военнослужащие, которым межвоенная Польша выделяла земли на территории Западной Беларуси), бывший господский двор стал фольварком, а во дворце разместилась сельскохозяйственная школа. В то же время и наследники сосланного повстанца Захватовича заявили польскому государству свое право на эту землю и получили в пользование леса. После 17 сентября 1939 года семьи осадников вывезли в Сибирь, а сельскохозяйственную школу закрыли.

Все менялось и рушилось, и только кони продержались до 1958-го. В 1930-х в Бердовке рядом со старым дворцом был построен племенной конезавод, и вся округа обращалась сюда за породистыми лошадями. Конезавод не прекращал функционировать даже во время оккупации 1941–1944 годов и еще 13 лет после выдавал лошадок по заявкам колхозов и выставлял их на соревнования. Затем жеребцов распродали, а вместо них завезли племенных быков. Наверное, их скучающих родственников можно посмотреть за оградой хозяйства и сейчас: основные здания конезавода сохранились и служат, а у одного из них такой фронтон, что позавидовал бы сам Дембовецкий. Если бы не пропал в Баден-Бадене.

На самом деле странно, что о последних днях такого мощного губернатора, сенатора и реформатора, как и о его рождении, нет никаких сведений. Но у сегодняшнего хозяина дворца полно решимости это исправить – настолько он увлечен историей этого места и его развитием как туристической Мекки.

Александр Геннадьевич Парфенчик, директор Бердовского культурно-досугового центра, допускает правдивость популярной версии происхождения Дембовецкого, по которой будущий губернатор был внебрачным сыном российского императора Александра II, и считает, что сохранившийся дворец в Бердовке – не менее важная, чем Лидский замок, достопримечательность и ценность. По словам Александра, Лидский замок сегодня практически заново построен из новых материалов, а здесь, в Бердовке, – настоящая старина. Тут все, за исключением пластиковых окон, натурально.

Александр Геннадьевич обожает свой дворец вместе со всеми его тайнами. Чтобы докопаться до истоков, он даже расчистил его просторный, но жутковатый подвал и выяснил, что здание построено на фундаменте из большеразмерного кирпича «пальчатки», а это значит, что фундаменту и подвалу с внушительными кирпичными сводами намного больше, чем дворцу.

Туристический трепет и человеческий ужас нарастают, когда узнаешь, что в подвале были пыточные, что восьми метров подвала не хватает, а в темноте под сводами с помощью видеокамеры можно фиксировать плазменные шары. Но, когда видишь, как пришедшие на музыкальные занятия местные дети увлеченно снимают местную плазму на мобильники, а Александр Геннадьевич говорит, что обязательно откопает те восемь метров и узнает правду (или обращает внимание на светильники из черного золота, которые «заказал специально из Питера»), за место и его обитателей становится спокойно. У места много любви.

Истории этой любви более тридцати лет – столько существует ансамбль Парфенчиков «Мы з вёскi-калыскi», созданный при Бердовском доме культуры в 1980-х. Александр Геннадьевич руководит семейным коллективом и культурной институцией: теперь он не просто знает и любит каждый уголок этого здания, но и заботится о его наполнении и туристической привлекательности. На этот счет у Александра много-много планов, потому что реконструкция дворца в 2013–2014 годах была только началом. Буквально год назад здесь появился Музей беларускага вяселля (официальное название экспозиции «Вяселле – пачатак сямейнага жыцця»). В одном зале можно посмотреть на инструменты, костюмы, награды и гастрольную карту местных звезд, а в другом – на застолье с чаркамi i шкваркамi, старые свадебные фото и желанные свадебные подарки прошлого – пылесос и электробигуди.

В планах Александра не останавливаться. Он стучится во все двери, звонит во все звонки и готов был поехать с баннером на форум регионов в Могилев, чтобы найти деньги на любимую Бердовку хоть у самого дьявола. Чтобы делать экспозиции лучше, фонд богаче, подвалы чище: ведь он отсюда родом, здесь живет, и все это ему не безразлично – так он и описывает свои мотивы. Так что, если будете в Бердовке, обязательно зайдите к Александру Геннадьевичу: гляньте на азарт, ну или на Музей семьи, на жернова или кирпич с буквой «Б». В конце концов, сфотографируйте плазму.

На улицу с бывшими домами осадников – прохудившимися и перекошенными – поворачивает лошадь с телегой. В телеге едут две женщины. Одна из них, помладше, хохочет, глядя в смартфон, и показывает его женщине постарше. Улицу медленно переходят гуси – на них безразлично смотрит кот с покосившегося забора. На крыльце какой-то огромной хозпостройки – судя по всему, межвоенного времени – четверть часа сидит мужчина и непонятно чем занимается, что вполне позволительно. Рабочий день в «Бердовка-Агро» точно закончился, жизнь Бердовки и ее сегодняшних жителей продолжается. Хоть и без ахалтекинцев, брабансонов и их репрессированных Советами конюхов.

В 25 километрах сельской пасторали от Бердовки есть не менее успешное хозяйство. «С 7700 хрюшками», как пишет «Лидская газета», с живой конефермой и даже конно-спортивной школой. Но мы здесь снова ради наследия.

Деревня с популярным в Беларуси названием Дворище, которое будто бы обязано вызвать представления о серьезных масштабах хозяйства, стоит на месте старинного одноименного фольварка. Он, как и Бердовка, изначально принадлежал лидскому старосте, карьеристу и просто жадине Юрию Ильиничу. Затем все тому же важному Радзивиллу Сиротке, после монахам-иезуитам, а потом в хозяйственных целях арендовался то одними, то другими представителями шляхты и дворянства. И если хрюшек еще как-то можно посчитать, то найти свидетельства, по чьей прихоти появилась четырехэтажная башня на краю деревни, не представляется возможным.

Ну, хотя бы известно, что в 1860-м Дворище принадлежало Вольским, и вот вам описание дани со двора в те времена: «При наделе 15 десятин – от 16½ р. до 46½ р., при наделе 20 десятин – очередной караул и огородничество. Высший надел дает ½ гуся, 1 курицу, 10 яиц. С июля по октябрь третий день пеший, а весной вывозят навоз». ½ гуся! Учитывая, что у Вольских было полно земли, они, видимо, собирали порядочно гусей.

Но все это никак не объясняет появление башни, хотя, если вспомнить несчастную официну в усадьбе Вольских в Липнишках с башенкой и полуциркульными окнами, то можно предположить, что занимался этими сооружениями один и тот же мастер. Говорят, что каменных веж было две, а между ними стоял четырехэтажный деревянный дворец, который сгорел в Первую мировую: все может быть – свидетельств уже не найти. Судя по пустым бутылочкам вокруг башни, приблизиться к истине и прикоснуться к истории сюда иногда заглядывают последние романтики. Но вход в башню забит досками, и чья она теперь – неизвестно. Стоит, как заблудившийся в собственном парке, заснувший и проснувшийся через полтора века – и оттого очень растерянный граф или графиня: с выпученными глазами, с заколоченным ртом смотрит на развалины старых хозпостроек, на сияющие купола новых сельхозсооружений и свое одиночество.

А через дорогу от грустной башни – счастливица: водяная мельница, которую уже два года как тщательно восстанавливают. И, нужно отдать должное, восстанавливают с соблюдением приличий, хотя мельницы как объекты никакими памятниками культуры не являются, государством не охраняются, требований к их реконструкции никаких не предъявляется, и с ними можно поступать как заблагорассудится – хоть на запчасти разобрать, хоть в дельфинарий переделать. Или в чебуречную. Впрочем, есть подозрения, что и охрана памятников в Беларуси – вообще вещь трансцендентальная и уму обывателя неподвластная, и заключается она не в каких-то особых мероприятиях, а в волшебной шильде, прибитой к объекту.

Но вернемся ко внушительной каменной мельнице в Дворище, которая теперь уже вовсе не мельница, а многофункциональный туристический комплекс «Вольный мельник». Смолоть в ней что-нибудь съестное больше не выйдет, и водяное колесо (расположенное не снаружи, а на нижнем уровне сооружения, что редкость!) будет бутафорским, зато на него, как и на водичку из реки Жижма, можно будет посмотреть через стеклянный пол обеденного зала.

Сооружение, похоже, возводил тот же хозяйственный Вольский в конце XIX века. Говорят, что служила она до самой середины прошлого столетия, потом ее забросили, а сегодняшняя реконструкция – не первая в ее истории. В начале 1980-х восстановить сооружение уже пытались: директор местного хозяйства, видимо, тогда понимал, что скоро все развалится и посмотреть на то, как были устроены беларусские фольварки, можно будет только на картинках, так что даже вызвал отряд студентов-политехников, среди которых были и архитекторы. Но через несколько лет работы что-то пошло не так, и все остановилось. Потом, спустя годы, в ней разместилось какое-то производство, которое сливало свои отходы прямо себе под ноги, а затем мельница долго стояла как донор строительных материалов – частый удел бесхозных старых зданий, в которых и дерево, и кирпичи ничего такие, можно брать. В итоге у мельницы провалилась крыша.

По задумке сегодняшних владельцев, внушительное каменное сооружение станет объектом с огромным количеством опций – «музейным комплексом с интерактивом». В нем, помимо многофункционального зала, где можно устроить вечеринку прямо над водяным колесом, уже есть и галерея детских рисунков, посвященных старинностям Дворища, и зал «Великое княжество» про Средневековье и ВКЛ с рыцарями в доспехах, и коллекция утюгов из Музея утюга, недавно закрывшегося в Гродно. В отдельном зале – экспозиция «Дарожка мая…», собранная Иваном Кирчуком из группы «Троица». И сам Иван Иванович, видимо, периодически заезжает в Дворище – оживляет старинные белорусские инструменты и рассказывает туристам про традиции предков. Байдарки, катание на лошадках местной конефермы, свадебные торжества, деловые конференции, ожившие рыцари – чего только нет в планах новых хозяев мельницы 3.0. Ну а что? Хозяин – барин.

Дорога на север (а мы снова подберемся к самой границе) проведет нас мимо католического храма, который будто бы отказался расти. Отказался расти и насыщаться декоративными элементами, да еще и развернулся к улице апсидой, а не главным фасадом.

Храм Посещения Пресвятой Девы Марии в Трокелях построен в 1809-м, а католический приход здесь находится вообще с незапамятных времен – с 1500-го. И в деревянном скромнике хранится одна из главных католических святынь Беларуси – коронованная икона Божьей Матери Трокельской, к которой отовсюду едут и идут паломники. Икона появилась в Трокелях в 1595 году прямиком из Вильнюса и считается не только высокохудожественной, но и, вообще-то, чудотворной. Потому что сколько ни сгорал храм от войн и прочих бедствий, образ оставался в целости и сохранности и исцелял то незрячих, то парализованных.

Нужно признать, что памятник деревянного зодчества «с элементами барокко и классицизма» порядком испортили: с последним ремонтом он утратил и вертикальную шалевку, и симпатичную кровлю из оцинкованной стали, появившуюся на нем вместо гонтовой в 1950-м. Пропало и полукруглое окошко над входом, так что теперь главный фасад слеп, как бункер. Зато появилась горизонтальная зашивка, похожая на блок-хаус, а над стенами нависла шапка шоколадной кровли из металлочерепицы. Кто виноват и что делать, рассудит история, зато люди, что встретились на территории, – кто пел, кто прибирал могилку, – были добрыми, готовыми помочь и открыть двери храма – интерьер у него любопытный и хранит в себе надежду на чудо. Ну, если вы в него верите.

Откуда у этой деревни будто немного про Германию название, непонятно, но откуда местный костел – вполне. Еще в 1387 году на радостях от крещения Литвы великий князь Ягайло разрушил в Вильне языческий храм, заложил на его месте храм Святого Станислава (сегодня это Кафедральный собор в нарядной одежке из классицизма, который радует всех на Кафедральной площади Вильнюса) и отписал ему в пользование Германишки вместе с еще несколькими деревнями. Сложно представить себе те Германишки конца XIV века, но при виленских епископах они стали местечком со своей ярмаркой и корчмой, обзавелись мельницей и собственно костелом. Деревянный костел Святой Троицы был построен виленским епископом Бжестовским в конце XVII века, но сгорел в 1880 году, после чего храм возвели уже из бутового камня и немного в другом месте. Там, где он и стоит сегодня.

Ярус колокольни с шатровой крышей был достроен в 1920-е (культовое зодчество редко останавливается в своем стремлении к небу), и костел прослужил своим парафиянам до самого 1965-го, пока его на 22 года не закрыли. С закрытием все ценности растащили, зато рушить или устраивать внутри склад ядохимикатов не стали, так что в 1987-м жизнь и служба этого неоготического святилища аккуратно продолжилась.

К симпатично пустой площади перед костелом, будто разогнавшим от себя прочь деревья, примостилась смешная будка магазина с перекошенным портиком на две хлипкие металлические трубы-колонны. Зашитая сайдингом, зато с велопарковкой. Вообще, насчет потрудиться и сделать свою жизнь поудобнее и порадостнее, а фасад – поярче, в этой части Беларуси явно стараются – в том числе и Германишки. Вот, например, «с немецкой педантичностью» выкрашенный пляшущий заборчик: три палочки желтым, три зеленым, а рядом – благородная ограда со столбами из бутового камня сетки-рабицы. Красиво!

Недалеко от Воронова (Веренова на самом деле) есть hidden place – усадебный дом, который на фоне своей соседки – многоэтажки с парковками и детской площадкой – выглядит как аристократ в аллонже, забредший на вороновскую дискотеку. Пока что они нормально уживаются, несмотря на разницу во взглядах и возрасте, но, кажется, симпатичному одноэтажному дворцу с барочными замашками стоит найти покровителя. Чтобы не исчезнуть, как некоторые другие элементы усадьбы, предположительно основанной здесь лидским старостой и владельцем Воронова Яном дель Кампо Сципионом в XVII веке.

Когда сворачиваешь к Вороновке с трассы на Бенякони, оказываешься на длинной и прямой пустоватой стреле дороги, которая и утыкается в усадебный дом. По этому случаю есть цитата у специалиста по садово-парковому искусству Анатолия Федорука, которая будто бы обрывается, как песня о погибшем герое. Обрывается, как прекрасный сон, в котором ты уже было обустроился и объезжал в карете на мягких рессорах золотые парки, обрывается будильником на завод.

«На центральной оси между садом заложена длинная липовая аллея. Это самая величественная въездная аллея в усадьбах Беларуси. Ее ширина – 26 м. Проезжая часть составляет 8 м, хорошо выражены боковые кюветы. Деревья в ряду посажены через 8 м. Они достигают высоты 24–30 м. Диаметр ствола отдельных лип более метра, кроны высоко поднятые, раскидистые. Аллея выделяется также хорошей степенью сохранности деревьев. В ряды лип местами вкраплены клены остролистные. Осенняя расцветка их листвы наделяет древостой особым колоритом. Перед брамой из двух простых пилонов аллея расширяется и принимает форму полукруга. От нее отходит короткая боковая, ведущая к пойме ручья. Деревья вырублены в 2012 г.»

Что ж, сам микродворец еще вполне ничего: кровля пока в порядке, стены в порядке – даже вазочки еще не отвалились. Построенный в XIX веке, он с 1960-х годов принадлежал Вороновской вспомогательной школе-интернату, что способствовало сохранности здания: в нем располагался музей и библиотека школы. Но интернат ликвидирован, и теперь здание пустует с открытыми дверями, а открытые двери без хозяина часто ничем хорошим для здания не заканчиваются.

Памятником зодчества, к которому рекомендуют сгонять, находясь на территории Вороновского района, он, судя по всему, не является и явно не рассматривается представителями Вороновского района как что-то имеющее туристическую привлекательность, а мы ведь знаем по Бердовке – только начни. Впрочем, на инфосайте voronovo.by ссылки «достопримечательности» и «история города» вообще 404 Not Found error.

Усадебный дом в Вороновке и правда скромен. Малютка непонятного происхождения (сведений о нем совсем нет) с высокой крышей и овальными мансардными окнами вряд ли заставит охать и ахать, но наверняка эту лаконичность, скромность и барокко тоже можно полюбить и применить. Вон же многоэтажку по соседству применяют – любят небось.

После того как доблестные пограничники проверят паспорт на въезде в приграничную зону, можно свернуть налево через железнодорожные пути. Несколько километров по грунтовке – и укромное местечко с чувственным прошлым встретит сперва леском, затем прудом и будто разбежавшимися по сторонам хозпостройками. Это все цветочки.

Адам Мицкевич этого симпатичного особняка в английской псевдоготике не застал, зато наверняка пронес Больтеники в своем сердце через всю жизнь. Великий романтик, поэт и бунтарь, памятники которому стоят и в Польше, и в Литве, и в Беларуси, и в Украине – да что там, в его честь назвали даже кратер на Меркурии, – был влюблен в Марылю Верещако, что жила здесь со своим мужем графом Вавжинцем Путткамером. Это было и взаимно, и пронизано невозможностью совместного счастья, что, похоже, всегда питает и романтиков, и меланхоликов: Марыля Верещако стала музой поэта. Домик в те времена был совсем иным – и от него ничего не осталось. Зато история любви вечная.

Но все по порядку. На фоне истории любви поэта и графини почти потерялась фигура графа Путткамера, что немного обидно. «Вавжинец Путткамер являлся мужем Марии Верещако – поэтической музы Адама Мицкевича», – всего-то написано на официальном сайте местной школы про умницу и либерала, представителя старинного дворянского рода инфлянтского происхождения. А человек, окончивший в 1812 году физико-математический факультет Виленского университета со степенью кандидата по философии, просто не мог не быть путным, что бы это ни значило.

Кажется, так и было: Вавжинец был суперхозяином и постоянно реформировал свои хозяйства, строил фабрики – то бумажную, то суконную – да выращивал свеклу, чтобы сделать жизнь послаще за счет сахароварения. Дворянин постоянно пытался улучшить положение крестьян и совсем не пытался за счет них обогатиться – наоборот, защищал их права, способствовал просвещению и даже подготовил проект отмены крепостного права. Вероятно, это казалось другим шляхтичам чересчур прогрессивным, поэтому, когда трудолюбивого и благородного Путткамера назначили предводителем дворянства Лидского уезда, в кулуарах его величали «маршалком холопов». «Чем больше класс крестьян образован, тем в большей степени он знает про необходимость улучшения своего быта», – не унимался наш гуманист и реформатор, и что мы видим: классы в этих широтах худо-бедно исчезли, а вот с бытом до сих пор случаются проблемы. Да и с бытием.

В общем, судя по всему, для своей эпохи Вавжинец Путткамер был мега-open-minded. А вот родители Марыли Верещако были старомодны и с чувствами дочери не считались, поэтому выдали ее замуж за богатого и стабильного графа, а не за влюбленного в нее Мицкевича, который был родом из бедной шляхты, да еще и поэт. И беззаботная молодая девушка, выросшая на романсах да под звуки фортепиано, оказалась в этих самых Больтениках – в своеобразном заточении с нелюбимым на тот момент мужем и неинтересными ей хозяйскими делами.

Образованная, начитанная, с композиторскими способностями Марыля терпела свою безрадостную жизнь, грустила, гладила лошадок, разводила птичек и переписывалась с Мицкевичем про поэзию. А влюбленный в девушку Вавжинец был настолько чуток к ее состоянию, что относился к ней не как к жене, а как к душевной сестре и преданной приятельнице. И настолько open-minded, что постоянно хвалил поэзию Адама Мицкевича в салонах, да еще и пригласил поэта в 1822 году на «Зяленыя святкi», в результате чего тот гостил в Больтениках целых две недели. Эти две недели стали для влюбленных временем частых встреч и прощания навсегда.

Говорят, что местом для этих встреч и прощания стал небольшой лесок за прудом, где в память о своей любви Адам и Марыля выбили на одном из камней крест. Кто из них это сделал, не совсем ясно – здесь показания в легендах расходятся, – зато точно известно, что прикосновение к камню исполняет желания.

В 1823 году молодого поэта арестовывают за деятельность в составе тайного патриотического Общества филоматов, а в 1824-м ссылают, после чего ему до самой смерти не суждено было вернуться на родину – только долгие годы тосковать по своей любви. Марыля не оставляла ни поэта, ни его соратников в ссылке, но постепенно начинала свыкаться со своей ролью графини и хозяйки имения (даже стала выращивать индюков!), а затем стала матерью троих новеньких Путткамеров-Верещако. Важно сказать, что графская семья поддержала и филоматов, и восстание 1831 года, за что и Марыля, и Вавжинец на время оказались сперва в виленской, а затем в гродненской тюрьме. Все это, видимо, только делало крепче – и семью, и убеждения.

Вот как оно – любить. Такую любовь обычно называют несчастной, но мы в своем блицкриге по наследию вызывались как-то худо-бедно оценивать домики и прочее земное, а не человеческие чувства. Так что вернемся к рыженькой асимметричной псевдоготике, которую старательно заслонили огромным инфостендом с описанием усадьбы. Туристическую привлекательность этого региона вообще не остановить: любовь Марыли и Адама легла в основу услуги от местного культурно-туристического центра – в маршрут «Сцежкамі кахання Адама Міцкевіча». А сам центр разместился как раз в здании усадьбы.

Новый усадебный дом из красного кирпича вместо ветхого и потому разобранного построил внук Марыли и Вавжинца Путткамеров – тоже Вавжинец, почему бы и нет. Для этого он пригласил известного тогда архитектора Тадеуша Ростворовского (дворец в Лынтупах, например, его рук дело), а уж архитектор озаботился и динамичной композицией объемов, и соответствием стилю. Сам хозяин занялся интерьерами и настолько тщательно обустраивал их и под ренессанс, и под рококо, что стройка, начавшаяся в 1890-м, закончилась только через шесть лет. В доме разместилась и собранная бабушкой и дедушкой библиотека, в которой были, кто бы мог подумать, все издания Мицкевича, доезжавшие в те далекие времена до Вильно. Параллельно со стройкой жилья, как и положено, владельцы обустроили парк на манер пейзажных – видимо, чтобы гулять и радоваться этой иррегулярности и свободе, которая придает жизни особый вкус. Остается добавить, что имение в Больтениках принадлежало шести поколениям рода Путткамеров на протяжении более двух веков – до 1939 года.

Парк сохранился, хоть и одичал, и можно побродить по нему в поисках редких видов, потому что в самом здании сегодня делать особо нечего – там идет ремонт. Вряд ли будут восстановлены потолки из дубовых досок и вернутся диваны из красного дерева, но будем надеяться, что что-то хорошее, доброе и, может быть, даже вечное в Больтеникском культурно-туристическом центре снова поселится. С такими-то предпосылками, с такой-то любовью.

Началось все, как это часто бывает, с «горелого вина». В далеком 1556 году владельцу Гайтюнишек Лукашу Ленскому королевской печатью одобрили строительство не только гостиного дома и моста через Жижму, но и корчмы со всеми вытекающими. Как говорилось в привилее, «...дозволяемъ и даемъ в томъ именьи его Кгойцунишках корчму волную збудовати и в ней медъ, пиво и вино горелое добровольно держати и тымъ безъ шкоды корчомъ наших шинъковати». Шик же!

В начале XVII века Гайтюнишки вместе с мостом и медом достаются эмигрантам из Нидерландов – братьям Станиславу и Петру Нонхартам, которые, будучи протестантами, бежали в толерантное ВКЛ от преследований. Награждать их наверняка было за что, но здесь показания источников расходятся: где-то говорится, что имение досталось им за заслуги в Ливонской войне, где-то – что таким образом Петра Нонхарта отблагодарили за службу начальником королевских фортификаций и заведующим королевских строений в Вильне. Между прочим, Острая брама в том виде, в котором мы ее знаем, – его работа, потому что именно он руководил реконструкцией укреплений Вильни в 1610 году.

Неудивительно, что и свое личное жилье в Гайтюнишках Петр Нонхарт построил таким основательным, что оно выдержало не только осаду во время Северной войны, но и 400 лет существования. Выражение «мой дом – моя крепость» зодчий воплотил в камне, и теперь в Беларуси есть свой единственный и неповторимый дом-крепость. Уникальный памятник эпохи Ренессанса, построенный к 1613 году, торчит в болотах недалеко от северной границы, и смешной Google даже не может проложить к нему прямой путь от Беняконей на своих картах. С одной стороны, какой-то баг, с другой стороны, он, как и рвы с прудами, тоже работает на защиту, а этого и хотел Нонхарт.

Дом представляет собой маленький замок – прямоугольное двухэтажное здание с аппетитными круглыми башнями по четырем углам и массивной трехэтажной башней по фронту. Времена были тревожные, поэтому Петр Нонхарт подошел к своему жилью основательно. У него как у фортификатора все было просчитано наперед: первый этаж предназначался для гарнизона, башни с бойницами – для того чтобы этому гарнизону было откуда шпулять по врагам, стены были заложены полутораметровой толщины, а в подвале был устроен колодец на случай долгой осады. Правда, после Нонхартов ни одни из последующих владельцев Гайтюнишек не использовали «замочек» в качестве жилого дома.

Хорошо, что он этого безобразия не застал: в 1633-м архитектор умер и был похоронен в крипте кальвинского сбора, построенного дочерью зодчего буквально в километре. Храм в формах готики и ренессанса с массивными контрфорсами и насупленным суровым силуэтом, к сожалению, почти разрушен и торчит двумя зубами посреди вспаханного поля. Непонятно, куда делись Нонхарты, Шреттеры и Путткамеры, упокоившиеся в свое время там же, но реальность часто настолько беспощадна к памяти и прошлому, что, возможно, все они вспаханы заодно с полем.

Кстати, в инфополе встречаются романтичные упоминания о том, что, когда Гайтюнишки принадлежали Путткамерам, неутомимый Адам Мицкевич ездил к своей возлюбленной Марыле и сюда – гулять у старого замка, все дела. Однако если сопоставить осколочки сведений, то имение принадлежало Путткамерам вроде как тогда, когда ни Адам, ни Марыля еще не родились. Но лишний раз красиво представить романтическую историю не воспрещается, ведь где правда, а где миф, понять часто сложно, а иногда и больно.

На подъезде к дому-крепости – контрольно-пропускной пункт, который не миновать, если вы хотите взглянуть на памятник архитектуры. По мере того как приближаешься к КПП, замечаешь сперва ухоженную жемчужинку оборонного зодчества, а затем – высокий забор с колючей проволокой, обволакивающий вовсе не ренессансное одноэтажное строение с зарешеченными окнами. Легкий пестрый шум – вразнобой звучащие голоса, напоминающие что-то казенное, какие-то запечатанные в коробках зданий люди с их жизненными обстоятельствами, – еле проникает наружу. На крыльце здания дежурит вооруженная охрана, выделяясь строгостью униформы на фоне безучастно белоснежных стен. У крыльца деловито околачивается кот. Из зарешеченных проемов – кажется, хитро шушукаясь, – за котом наблюдают пациенты Республиканской психиатрической больницы Гайтюнишки.

Вот и повод мистифицировать тот факт, что «Гугл» неохотно ведет в Гайтюнишки. Сменив школу механизаторов, с 1956 года в здании неприступного дома-крепости расположилась психиатрическая больница общего режима. А после отмены карательной психиатрии в 1989 году медицинское учреждение в Вороновском районе становится единственной спецпсихбольницей в Беларуси: в ней появляется стражное отделение, в которое помещаются признанные судом невменяемыми преступники – маньяки, насильники и убийцы. Одноэтажное здание, охраняемое милицией, и есть отделение со строгим режимом наблюдения, где на принудительном лечении находятся люди, совершившие тяжкие и особо тяжкие преступления. По ночам на территорию между забором и отделением выпускают собак.

Так вот насчет горелого вина: говорят, что большое количество преступлений, совершенных невменяемыми людьми, происходит в состоянии алкогольного опьянения, а малоумие (слабоумие) – диагноз, с которым в спецпсихбольницу поступают многие преступившие закон, – часто становится следствием злоупотребления родителей алкоголем, а также недостаточного ухода за ребенком. Интересно, что и единственный бунт в этой больнице тоже начался из-за водки. Каким-то образом из-за халатности персонала один из больных заполучил бутылку и подпоил своих психически неуравновешенных товарищей по палате, после чего начался бардак, а сам он, вооружившись битым стеклом, бросился на охрану. Но охрана тоже вооружена – огнестрельным.

В общем, историй безумия, прошедших через больницу в Гайтюнишках, бесчисленное множество. «...Парень, мать которого до 18 лет держала его на цепи в сарае» – это не где-то далеко, это совсем даже рядом.

Вы можете развеять некоторые стереотипы и подробнее почитать об устройстве больницы, о пациентах и об их лечении, о жутковатых историях и о работе врачей. Мы же, оставив паспортные данные приветливой женщине на КПП, тихонько подойдем к дому-крепости. В нем размещены администрация больницы, общее отделение и женская палата. Судя по всему, пациенты спецпсихбольниц вообще в основном мужского пола. В строгом отделении РПБ Гайтюнишки содержатся только мужчины, и большинство из них – в возрасте 20–40 лет. В «замочке» же – общий режим, больные с несложными психическими расстройствами, и можно пользоваться телефоном. Только что решетки на окнах.

Благодаря заботам администрации – в частности главврача – и особому режиму здание находится внешне в превосходном состоянии и готово к бою: Нонхарт был бы рад. Единственное, сегодняшние обитатели дома-крепости воюют не с русским царством или саксонами, а, скорее, с самими собой. Кстати, Эдвард Римша – один из последних владельцев имения – тоже был бы рад: по случаю ремонта от крыльца не так давно отлепили новодел – страшидлу-лестницу. А ведь это он в начале XX века пристроил к центральной башне массивный кубик крыльца с террасой наверху – видимо, хотел придать зданию менее воинственный и более светский вид.

Здание настолько аккуратно отремонтировали, что даже силикатный пенал, пристроенный к квадратной в плане крепости, оштукатурили, и теперь он просится в единый архитектурный ансамбль к старику-дому. Но мы-то знаем, что он, как и крыльцо, самозванец и новичок в этом стоянии на выживание. 400 лет для здания – это не хухры-мухры.

Территория вокруг крепости мило ухожена: то тут, то там встречаются скульптурки, цветы, искусственные водоемчики, какие-нибудь котятки лежат, жмурятся в траве с кошкой – благодать такая, что даже немного забывается, что за спиной – отделение строгого режима. Там тоже жизнь, только ее гораздо сложнее чем-то украсить.

Говорят, главный врач больницы Маргарита Кудян всегда очень рада гостям, но стоит договариваться с ней заранее, если хотите попасть внутрь дома-крепости. Лучше всего это делать именно так, да.

Теперь надо бы выдохнуть от всех этих мощных историй. В Беняконях на повороте от Гайтюнишек на Лиду есть магазинчик – там, если что, очень вкусный хлеб, который «кирпич». Берите, не пожалеете, а с хлебом можно уже и дальше – в Осову.

Если позволяет время и такая, как мы уже поняли, важная вещь, как психоэмоциональная устойчивость, стоит прокатиться транзитом через Вороново. В Воронове можно глянуть на во всех смыслах яркий пример того, что с наследием делают «Дажынкi»: вылизанность, штукатурка-короед и металлочерепица, цыплячьи и поросячьи цветовые решения, психоделические малые формы и скульптуры. Отрада для глаз – ведь в некотором смысле мы все тут уже прогрессивные метамодернисты.

Но оставим снобизм и строгость: реконструкция центральных улиц малых городов перед крупными мероприятиями часто оказывается бездушной поделкой, потому что это разнарядка сверху плюс чья-то образованность и представления о прекрасном, поделенные на чей-то труд, усилия и бюджет. Ну или потому что в этой формуле нет нас, так болеющих за наследие. Как бы ни было, бывшая синагога с украшающим главный фасад баннером, на котором изображена толкательница ядра, – это реальность.

Осова тихонько спряталась в 5 километрах от М11 – и правильно сделала. Темп в этой уютной деревеньке падает до нуля, из-за чего и место, и его наполнение можно рассмотреть и расслышать. Спешить здесь не хочется.

Легенда о происхождении деревни и ее топонима весьма удивительна: мол, когда-то здесь было пастбище, дети пасли на нем скот, а увидев в ветвях деревьев сову, стали кричать: «А-а-а! Сова-а-а!» На крик пришли взрослые и увидели в ветвях вовсе не сову, а облик Девы Марии. На месте явления чуда в 1732 году возвели деревянный костел, а месту дали название Асова. В 1903 году вокруг деревянного храма стали строить каменный, окутывая небольшой старый костел стенами нового – из натурального камня и желтого кирпича. К 1910 году храм в камне достроили, а старый разобрали, зато орган, установленный в 1897-м, просто переехал в святилище попросторнее.

Кажется, это один из немногих храмов в Беларуси, который за свою историю ни разу не закрывался – в нем не хранили зерна, овощей и, видимо, не разворовывали начинку. И, если вам повезет и двери костела Святого Георгия будут открыты, вы сможете насладиться не только сшибающим с ног интерьером («И сегодня богатство храма не только сохраняется, но и приумножается: в нем 7 алтарей, 7 фигур апостолов, много ангелов», – пишет «Вороновская газета»), но и звуками органа.

Много ангелов. Вовсе не обязательно попадать на службу, чтобы увидеть и услышать все это. Иногда местный ксендз Ян Петюн просто разминается и репетирует, и тогда через чуть скрипящую дверь можно пройти в зал храма и поглазеть на ангелов под обрывки раскатистых пассажей органа. Это даже ничего, что из них не собирается целое произведение, – так даже естественнее: мир вне храма во всем его многообразии тоже сложновато собрать во что-то цельное. Гармонию и не увидеть, если смотреть только на объекты и не видеть связей, пустоты или эха между обрывками фраз и дел, клея между постоянно разлетающимися фрагментами реальности.

Кстати, ксендз Ян Петюн сам отреставрировал и переоборудовал орган, и теперь у него не механическое, а электронно-пневматическое управление, а полифония насчитывает не 6, а целых 15 голосов. Реальность перед таким усердием всегда сдает – старый осовский орган теперь даст фору молодым.

Чтобы окончательно убедиться, что у места (по крайней мере, у прихода) есть хозяин, а у хозяина в сердце есть любовь, достаточно побродить по прилегающей к костелу красоте. Ухоженная выкошенная территория, две внушительные плебании (одна из которых на реконструкции), пруды с островами и водопадами, места посидеть и подумать под сенью деревьев и главное – коты. Коты, может, и не верят в порядок и устойчивое развитие, но до любви точно липнут.

Мимо этого деревянного красавчика некрупных форм сложно проехать, не восхитившись. Редко когда классицистические здания выглядят такими домашними и теплыми, уютными и располагающими. Да-да, костел построен во времена, когда умами владел классицизм, транслирующий древнегреческие эталоны про рациональность, ясную логику и тому подобное. Да простит нас Зевс, но, кажется, рациональность древних греков дает трещину на моменте декорирования несущих конструкций – сложно назвать рациональностью коринфский ордер, который красив, но сложен как гипсовая голова Сократа. Рациональность – это скорее про хрущевки, но не будем умничать и превышать полномочия: понятие рациональности трансформируется, как и мы, уже тысячи лет, а наше дело – любить.

Маленькое чудо в Жирмунах было возведено в 1789 году – вроде как Яном Подчашинским (как написано в «Википедии», «теоретиком архитектуры» и отцом Кароля Подчашинского). Теоретик на деньги Каролины Радзивилл (Жирмунами тогда владел этот знатный род) явно позволил себе поэкспериментировать с классическими формами и вылепил самобытный, уравновешенный и сомасштабный человеку храм, который хочется забрать с собой или хотя бы пощупать и потрогать. Прильнуть к аппетитным колоннам, спрятавшись в нише портика, полежать в траве рядом – неизвестно, можно ли все это делать с культовыми сооружениями, но кто нам судья.

Костел Отыскания Святого Креста за пять веков уже третий костел на этом месте: предыдущие два сгинули в войнах и пожарах. Редко какая деревяшечка простоит больше двух веков, поэтому этот храм нужно любить и носить на руках – особенно учитывая пикантное местоположение Беларуси: на перекрестке культур и иногда снарядов. Пусть и ордер в нем простенький, скромный – дорический. Кстати, изначальный вид костела за 220 лет почти не изменился, то есть все, что стоит, прижавшись к дороге М11, – true.

Настоятель Ян Петюн, уже известный нам по Осове, более 10 лет служил и при Жирмунском костеле, и вот пожалуйста: новенькая фальцевая кровля, отопление, отреставрированный алтарь. И, конечно же, восстановленный орган, который старше самого костела, потому что перенесен в него из менее счастливого предшественника. Когда иной человек в этих постсоветских фотообоях и сам себе не хозяин, а не то что какой собственности или зданию, очень приятно видеть такие примеры. Но, возможно, тут вопрос не только любви, но и веры, а это, как и чувства между людьми, вне нашей компетенции!

А вот кому не повезло, хотя, казалось бы, наследие Радзивиллов.

Недалеко от Жирмунов есть еще одни Жирмуны – Лидского района, через полтора километра грунтовки, в которых длиннющая тополиная полуаллея (деревья есть только по одной стороне дороги) приводит к впечатляющим грудам кирпича. В одной из груд можно узнать некое подобие арки, в другой – что-то вроде двухэтажного здания, в третьей сложно узнать вообще хоть что-то, но она прямоугольная в плане. Знакомьтесь: резиденция Станислава Радзивилла, спроектированная все тем же Яном Подчашинским (родился он в Жирмунах, как выяснилось).

В середине XVIII века Жирмуны наряду с другими имениями попали к Радзивиллам – в виде приданого Барбары Завиши. Кажется, у Барбары с Николаем Фаустином Радзивиллом все было великолепно, иначе объяснить у них 14 детей просто не представляется возможным. И вот в наследство седьмому сыну – генералу-лейтенанту литовских войск Станиславу – отписываются Жирмуны. Станислав заказывает себе у Подчашинского дворцовый ансамбль в стиле классицизма и на протяжении семнадцати лет – до самой своей смерти в 1787 году – занимается его стройкой: возводит въездную браму и два флигеля, разбивает парк.

Здание самого дворца наследники Станислава и Каролины не достроили. Они больше предпочитали жить в Бердичеве и начатую родителями грандиозную стройку не закончили, а их правнучка и вовсе продала имение (потому что египтолог Михал Тышкевич бросил ее вместе с четырьмя детьми ради парижской куртизанки Джульетты, представьте себе). Все это не так уж сильно сказывалось на зданиях и их богатых интерьерах с зеркалами, шелками и художественной лепкой, а вот Первая мировая и следующие за ней катаклизмы порядком поистрепали имение: его разграбили, парк лишился и грецких орехов, и беседок на античный манер, а тогдашние хозяева покинули эти земли навсегда.

В 1920–1930 годы Жирмуны сменили еще троих хозяев, пока последний – Владислав Ельский – не бежал в сентябре 1939 года в Гродно, где его и убили большевики. Вот по этому поводу цитата из статьи на lida.info: «Офицер с бородкой, ходил в военной форме, с саблей. Имел 300 гектаров леса, 90 коров, 18 работников, кухарку, лесничего, две водяные мельницы. Гумна были, свинарник – целое хозяйство. Сажал бураки. Строил конфетную фабрику. Лес продавал в Германию. Сильный богач – на весь повет. Детей не имел. Работники жили в отдельном доме. Гроши платил сразу.

В сентябре 1939 г. пытался убежать, его поймали, замучили в Гродно. Имение заняла русская часть – несколько тысяч солдат, жили в землянках, самолет садился, политруки – 4 человека ходили в белых рубахах, с кобурой деревянной на боку. Каменный забор вокруг двора разобрали, вывезли на Бастуны».

Говорят, после ухода красноармейцев 23 июня 1941 года местные жители подчистили за ними нехитрые пожитки вроде одежды, радиоприемника и гармони с барабаном и начали разбирать здания на кирпичи. Классика же. После Второй мировой войны радзивилловское наследие находилось в ведении подсобных хозяйств, колхозов и совхозов.

Сегодня рассмотреть в этих руинах что-либо пригодное для резиденции сложно, зато описанная выше история одного имения вполне читается. Кстати, кусок брамы, кажется, обвалился совсем недавно, как и средняя часть флигеля, и теперь весь этот классицистический ансамбль еще пластичнее и живописнее. Теперь этот «памятник белорусской архитектуры» еще красноречивее рассказывает о том, как тяжело иногда никому не принадлежать. Или не казаться ценным.

Дорога

М6 до поворота на Бердовку почти достроили – причем сделали это по высшему разряду, так что первые 160 км пути – хайвей с заездом в зачарованные Дуды. Все дороги районного значения в этом маршруте тоже достойные, а гравийка встречается только на нескольких километрах до Больтеников – и она вполне хороша. «Гугл», правда, не видит кусочка дороги между Беняконями и Гайтюнишками, но тут нужно всего лишь проявить самостоятельность и решительность – дорога для людей там есть.


Еда

С едой – классика. Обращаемся к проверенным еще в античности формам питания – хлеб и вино, бутерброды и чай, клетчатка, фастфуд на заправках. В Беняконях вкусный хлеб, да и в Лидском районе прекрасная выпечка. В конце маршрута можно наградить себя ужином в Лиде, в баре «Лидское пиво» – он у завода получился очень хорошо.


Ночлег

Лида может быть и достойным пунктом ночлега и отдыха, если вы в них будете нуждаться. Гостиница «Лида» – вполне в порядке и совсем рядом с замком Гедимина: его можно попробовать взять штурмом ночью или с утра – по билетам. Но если вы не любите растительные мотивы и длинные коридоры, то есть другой выход – Airbnb. Вот, например, отличная квартира – тоже у самого замка. В Лиде хорошо, но если вдруг над головой пролетит истребитель – не пугайтесь, там еще есть аэродром-дедушка, которому больше ста лет.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: Ян Булгак, Василий Семашко, Андрей Дыбовский, Евгений Песенько, Сергей Ярохович, Алексей Чистяков, Виталий Мазуркевич, из книги «Хрысціянскія храмы Беларусі на фотаздымках Яна Балзункевіча», из коллекции Олега Лисовского и паблика «Магілёў на імперскіх паштоўках», orda.of.by, radzima.org, pawet.net, wikimedia.org, fgb.by, vedaj.by, lida.info, grodnonews.by, ikobrin.ru, tut.by, tomkad.livejournal.com и prosto-free.livejournal.com.