«Я не хочу, чтобы меня досматривал милиционер-мужчина». Каково это, быть трансгендером в Минске

– Сейчас мне 30 с копейками лет, но вопрос, быть мне девушкой или нет, не стоял никогда. Желания тоже не было, но было осознание того, что это внутри меня. Я бы назвала это борьбой – борьба с собой, с окружающими, с родителями. Поэтому многие вещи приходилось скрывать и держать в себе.

Камин-аут с семьей произошел по телефону – они живут в другом городе. Все прошло ужасно. Мама сказала, чтобы я перестала заниматься «плохими вещами», только в нецензурной форме. Она считает, что меня испортил Минск, интернет, что это не я. Потом новость разлетелась по родственникам в России, и вот они уже прямым текстом говорили, что меня неплохо было бы отправить в психушку.

С тех пор с семьей я не общаюсь. Все контакты порваны, и я даже не пыталась их ни в чем переубедить.

В школе тоже были проблемы. Одноклассники, конечно, ничего не знали, но решили, что я не такая, как все, и постоянно издевались. Я не одевалась как девушка, но все же это проявлялось внешне, поэтому я всегда чувствовала себя отверженной.

Мое самоосознание началось, когда мне было лет 6. Сейчас же намного раньше люди начинают проходить период полового созревания, поэтому и операции по смене пола делают раньше. Когда я росла – в 90-х, – за такие идеи могли и в психушке запереть. Хотя я не уверена, что в каком-нибудь условном Гомеле сейчас психиатр не закроет тебя после того, как ты скажешь, что чувствуешь себя девушкой или парнем.

Поэтому многие трансгендеры делают переход в более зрелом возрасте. Кто-то начинает в 40, кто-то в 50 лет. На это есть еще одна причина: молодые и в психологическом, и в финансовом плане зависят от родителей. Вот и мне пришлось жить «как мужик» довольно долго, пока однажды в компании друзей какая-то девушка не сказала мне, что чувствует, что во мне «что-то не так».

Чтобы получить разрешение на коррекцию пола, нужно пройти через комиссию, в которую у нас входит человек 15. Например, в России и Украине в комиссию входят психиатр, психолог и эндокринолог, а у нас еще представители МВД, Министерства юстиции, Министерства образования, КГБ – в общем, весь набор. И все эти люди решают, кем мне быть. Неудивительно, что в СНГ такой большой процент самоубийств среди трансгендеров. Комиссия им отказывает, и вот что получается.

Любую гормональную терапию можно проходить только с разрешения этой комиссии. При этом препараты нужно принимать всю жизнь. Вот я, например, обязательно принимаю препараты для снижения тестостерона. А вообще, сейчас я на заместительной гормональной терапии, принимаю эстрадиолсодержащие гормональные препараты.

А знаете, что в итоге? После окончания всех процедур тебе выдают новый паспорт, но в ID-номере все равно остается показатель мужского пола. Это оскорбительно, и могут возникнуть проблемы, например, на таможне. В паспорте у тебя стоит один пол, а в системе другой. К тому же трансгендерам-парням в военкомате ставят пометку, с которой потом очень трудно устроиться на работу.

Сейчас я на 100% чувствую себя девушкой, называю себя девушкой, но бывают моменты, когда тебе говорят «пошел», а ты исправляешь сама себя на «пошла».

От других же людей я многого не жду. Если это близкий человек, то мне неприятно, когда он считает и называет меня мужчиной. Если же человек в моей жизни новый, то я думаю: бог с тобой, называй как хочешь. Не буду же я ходить и говорить всем вокруг «называйте меня женщиной». Однозначно в психушку заберут.

В гардеробе у меня в основном женская одежда. Есть шорты, платья, бриджи. Но для меня одежда не главное, главное то, как я себя чувствую.

Если люди будут чувствовать, что я уверена в себе, то и относиться станут по-другому. Но я не уверена в себе, поэтому и одежду, которая нравится, надеваю не каждый день. К тому же я работаю в месте, где дети смотрят на меня как на диво дивное.

Я занимаюсь отделкой помещений, и моя рабочая одежда – это короткие шорты и красная баечка. Как-то в таком виде я вышла пообедать в сквер, где ко мне подошли двое парней и очень грубо попросили уйти, чтобы со мной «чего не случилось». Я вызвала милицию, все рассказала, но пока не знаю, что там будет.

Я вообще не люблю, когда ко мне подкатывают на улице. В такие моменты я нервничаю и прошу, чтобы от меня отошли. Отношения же я хочу такие платонические – мне интересно посидеть, поболтать. Но только не про интим.

Насколько я знаю, в Беларуси нет групп, куда приходят трансгендеры и обсуждают свою жизнь. Но нам помогает Makeout.

Я хожу на форматные мероприятия и вечеринки, но не на массовые – мне некомфортно. Там много людей, и, естественно, все начинается с досмотра, а меня не устраивает, что это делает милиционер-мужчина.

А еще я получаю очень много негатива от других трансгендерных людей – правда, не знаю почему. Например, недавно было мероприятие, посвященное ВИЧ среди трансгендеров, которое меня напрямую не касается. Тем не менее в соцсетях мне стали приходить оскорбительные сообщения от людей, которые там были.

При этом меня волнуют не только вопросы трансгендерных людей, хотя многие так и считают. Я, например, очень интересуюсь безбарьерной средой, участвую в политических движениях и акциях. Из последнего, например, акции против учений «Запад-2017» или в поддержку политзаключенных. 

Вообще, я часто вижу, что ЛГБТ-люди думают не только о своих проблемах, но и о проблемах окружающих. Посмотрите фильм «Прайд»: там лесбиянки и геи собирали деньги в помощь шахтерам. В обществе есть стереотип о том, что ЛГБТ-люди думают только о себе. А я, например, против декрета №3, и я очень злюсь, когда вижу новости о том, что очередной человек оплатил этот налог, ведь это нарушение прав человека.

А еще у меня есть предложение, как бороться с дискриминацией. Предлагаю всем выезжающим белорусам показывать фото мужчины в платье и на детекторе лжи проверять их к этому отношение. Не принимают – не выпускать, чтобы не пугались Европы еще больше.