«К своему ребенку я прорывалась фактически с боем». Вот что стало с минчанами, которые родились недоношенными 6, 25 и 40 лет назад

Сегодня белорусские неонатологи выхаживают даже самых крошечных недоношенных малышей. Но как обстояли дела с помощью преждевременно появившимся на свет детям еще пять, десять, тридцать лет назад? Об опыте минчан, столкнувшихся с преждевременными родами, подробнее в тексте CityDog.by. 

Ксения о преждевременных родах 6 лет назад: «Я чувствовала себя в тюрьме»

– С самого начала мы знали, что беременность будет сложной: я забеременела в третий раз в 38 лет. Знакомые порекомендовали в поликлинике хорошего врача, который мог бы вести беременность. Но, когда пошла становиться на учет, меня начали пугать в духе «вы сейчас не беременная – чихнете и перестанете быть беременной». Считается, что к 38 годам к человеку нужно относиться как к больному. Конечно, к этому возрасту собираются какие-то нюансы, но я далеко не глубоко больной человек. В целом слово «аборт» не было произнесено, но из контекста было понятно: врачи считают это правильным.

Все это продолжалось, пока я не попала в женскую консультацию при первой больнице. Заведующая меня поддержала, всегда хвалила за хороший настрой, была внимательна. Остальные пугали меня генетическими анализами и начали говорить о том, мне необходимо провести амниоцентез (метод дородовой диагностики, позволяющий выявить генетические патологии, при котором на исследование отправляют околоплодные воды, взятые во время прокола брюшной полости, матки и околоплодного пузыря. – Ред.). Процедура могла привести к самопроизвольному прерыванию беременности. Сказать, что морально было тяжело, это ничего не сказать.

После амниоцентеза ожидаемо возникла угроза выкидыша, и меня положили на сохранение. В больнице врачи приходили ко мне с сочувствием, мол, все решено, беременность сохранить не удастся. Лежала там месяц, пришли результаты амниоцентеза – все хорошо. Но меня все равно продолжали пугать. На этот раз росшими миомами, которые, по словам врачей, деформируют головку ребенка.

Если бы не опыт общения с врачами, который я получили со старшим ребенком с аутизмом, то даже не могу представить, как бы на меня влияли слова врачей. Когда меня выписали, все отделение выдохнуло: наконец избавились от беспокойной пациентки, которая спрашивала, зачем назначают процедуры и дают лекарства.

Долго искали роддом, в котором можно рожать: никто не верил, что все закончится хорошо. В итоге попала на обслуживание в РНПЦ «Мать и дитя». Меня снова положили на сохранение из-за высокого давления, казалось, состояние удалось нормализовать. В пятницу меня выписали, а в воскресенье я родила.

Благодарю моего врача, которая специально приехала на роды. Делали экстренное кесарево. Это было правильным решением, хоть моего доктора никто не поддержал. Дочка родилась на 34-й неделе весом 1 килограмм 800 граммов, хоть УЗИ и показывало вес в 2600. Она была слишком слабенькой для естественных родов.

Нас перевели в отделение недоношенных детей. После отделения патологии беременности отделение недоношенных было ужасным. Мне никто не показывал ребенка, хотя были использованы все методы от подкупа до шантажа. Хуже было все – начиная от бытовых условий и заканчивая отношением персонала. К своему ребенку я прорывалась фактически с боем. Медики лишь рекомендовали идти домой и отоспаться, замечали, что мамаши только вредят детям тем, что приходят и плачут над кювезами.

Но я все равно добилась возможности приходить к дочери. Я с ней сидела, хоть меня ловили и ругали за то, что нахожусь рядом. Приходилось изворачиваться, что-то придумывать. Все дети лежали в кювезах. Никакого контакта кожа к коже, шерстяных носочков или вязаных осьминожек. Только в выходные медсестры включали музыку, хоть это было запрещено. Они рассказывали, что дети спокойнее себя ведут при звуках популярной музыки. Особенно им почему-то нравится Филипп Киркоров.

Сегодня дочери шесть лет, но мы все равно живем с постоянным напоминанием о том, что она родилась раньше срока. Когда нас выписывали из «Мать и дитя», невропатолог говорила, что у ребенка могут быть проблемы с речью, слухом, костями. Ничего, мы решили, что не так уж и важно, что Софья Ковалевская из нее не получится. Сейчас дочь полностью соответствует нормам развития своего возраста.

Конечно, на 100% мы гиперопекающие родители. Во-первых, это поздний ребенок, после кесарева меня предупреждали, что детей больше не будет. Во-вторых, как и все недоношенные малыши, дочь сразу получила воспаление легких. Она и сегодня много болеет. У нее отдельная программа прививок, которые, к сожалению, она переносит очень тяжело.

Конечно, история повлияла на всю нашу семью. Старшему сыну было 16, он аутист и в целом спокойно принимает мир. Младшему было 10, он очень хотел сестру или брата, но сильно испугался, когда меня не было два месяца. Теперь для него беременность ассоциируется с болезнью.

Татьяна: «Когда меня показали папе и бабушке в окно через несколько дней, у них речь отняло»

– Наверное, стоит начать с того, что я не была запланированным ребенком, с первых месяцев беременности все шло не очень хорошо, и врачи говорили, что ребенка мама не выносит. Может быть, это повлияло, а может, мама просто не хотела больше детей: после этого «диагноза» как раз был субботник, и она тягала тяжелые вещи, чтоб ускорить процесс. Но я всех победила, доктора констатировали, что угроза выкидыша миновала, и родители ждали меня на свет.

В 1980 году еще не было таких хороших дорог. Преждевременные роды у мамы начались в гостях у моей бабушки за 150 км от Минска, куда мама приехала рейсовым автобусом. Была годовщина смерти моего дедушки, и она не могла пропустить эту дату. Говорила, что ее ужасно трясло на колдобинах, а ночью начались схватки.

Я родилась в 8 месяцев. 30–40 лет назад почему-то считалось, что в 8 месяцев родиться хуже, чем в 7. Может, у них по статистике такие дети чаще умирали, но моя мама горько плакала, когда меня унесли, – боялась, что умру. Рожала она в районном центре в ужасных условиях. Там не было водопровода и центрального отопления, топили печки, не всегда добросовестно. В родзале было так холодно, что ей даже разрешили рожать в шерстяных носках. После родов ее оставили одну под простыней, и она дрожала несколько часов, пока мимо не прошла санитарка и мама не спросила у нее, за что ее бог так наказал. Тогда ее накрыли одеялом.

Я была сине-бурого цвета, и, когда меня показали папе и бабушке в окно через несколько дней, у них речь отняло. В те времена всех детей приносили только на кормление и не очень делились с родителями медицинской информацией, так что неизвестно, делали ли мне какие-то дополнительные процедуры как восьмимесячной. Всю эту информацию я знаю с раннего детства, у нас не было табу на эту тему.

Я думаю, что ко мне было больше внимания, чем к моей старшей сестре, но это не связано с фактом преждевременного рождения. Во-первых, я просто была младшим ребенком, и разница со старшим была в 5 лет, так что у меня была своя мимимишность. Во-вторых, я очень сильно болела до трех лет, была слабым ребенком, все время спала. Краснуха, ветрянка, гепатит в 2 года из-за многоразовых шприцев (тогда их просто стерилизовали), инфекции, пневмонии, дистрофия 1-й степени – в общем, мама не вылезала из больницы со мной. Ей советовали отвезти меня на море, но какое море, если у нас в двух метрах от забора был Неман, а на другом берегу – «золотые пески»? Меня закаляли в речке – после купания я должна была закапываться в горячий песок. Через пару сезонов я наконец окрепла и в общем на сегодняшний день считаю себя сильным и здоровым человеком.

Свои беременности я вынашивала хорошо (я же говорю, я здоровая жэншчына), поводов для страхов родить раньше у меня не было. Повлияло ли это на мое отношение к материнству? Мне сложно сказать. Маленькая я часто мучилась философским вопросом: как это я могла не родиться, как меня могло не быть, я же целый человек? Мне кажется, я переживала, но уже плохо помню как.

Сейчас у меня четверо своих детей, я не раз задумывалась об усыновлении и, если бы у мужа тоже была такая потребность, я думаю, мы бы к этому пришли. То есть я люблю детей и материнство, но ведь не факт, что я их не любила бы без всей этой истории. Скорее, это от природы заложено, потому что я и в детстве мечтала о своих детях, а маму умоляла родить или взять из детдома братика.

Виталий: «Отец, когда узнал, что я родился раньше срока, ушел из семьи»

– У моей матери были патологии опорно-двигательного аппарата, и, когда она забеременела, ее предупредили, что стоит ждать кесарева сечения. На свет я появился семимесячным, весил 2 килограмма 100 граммов и ростом был 49 сантиметров.

Сегодня сложно поверить, что я был таким крошечным. А тогда меня довольно долго держали в специальном кювезе. Отец, когда узнал, что я родился раньше срока, ушел из семьи. Тогда было мало информации обо всем. Видно, кто-то ему нашептал, что я буду инвалидом, неполноценным. Все свое детство я его не помню. В моей жизни он появился только тогда, когда увидел мои публикации в прессе. Мы поговорили, но сейчас фактически не общаемся.

Я родился в начале апреля, а матери меня отдали только в конце мая. Почти два месяца я провел без нее в больнице, потому что тогда были такие правила – невозможно было остаться с ребенком. Тогда и задачи у медиков были более скромными: главное – чтобы младенец добрал вес. Поэтому, когда меня выписали из роддома, мама и бабушка делали все возможное, чтобы я этот вес добрал. Например, кормили меня пивными дрожжами. Даже перестарались. Я начал ходить только в год и четыре месяца, потому что меня перекормили. Грубо говоря, пятая точка перевешивала.

Когда я родился, у меня фактически не было левого глаза. Из-за недоразвитых слабых глазных мышц левый глаз был повернут внутрь черепа, и виден был только глазной белок. Так что изрядную часть своего детства я провел на процедурах в детской больнице на Шишкина. Тренировали глазную мышцу самыми разнообразными способами. Это все продолжалось с двух до шести лет. Через день, пока я не пошел в школу, мы к 7-8 утра с мамой ехали туда, а потом она шла на работу.

У меня остался астигматизм, сегодня проблем с глазом почти не видно. А в детстве было страшно. Хотя мне повезло с окружением. Я родился в старом районе Минска, где все друг друга знали. Вместе росли наши родители, и мы, дети детей, тоже хорошо общались.

В целом болезненным я не был, болел не больше других. С четырех лет занимался плаванием. Так что детство было нормальное, как у всех.

Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.

Фото: из личных архивов героев.